Словарь запрещенного языка - Престина-Шапиро Лия Феликсовна

Израиль стал для меня по-настоящему родным и близким только после отъезда дочери Инны со своей семьей.

Вскоре я стала организатором, говоря языком Израиля, «Амуты». Я объединяла и приглашала в нашу квартиру многих «покинутых» родителей (их дети уже жили или собирались ехать в Израиль). Среди них были Бондаренко, Бронштейны, Родные, Либины, Айнбипдеры, Левитины, Рабиновичи, Фаина Косая, Анна Ремиз, Тамара Лурье, Роза Туловская и другие. Иногда примыкали Шмагины, Женя Фрадкина, Орловы, Шенкеры, Яхоты и многие, многие другие. Мы собирались 3—4 раза в год на большие еврейские праздники, часто встречались, читали письма из Израиля, делились впечатлениями.

Очень интересные подробные письма получали от С. Чертака, А. Вайнберга, А. Яхота, А. Либина.

Чего только не было в нашей квартире! И пуримские представления, собирающие до 100 человек, концерты артистов-отказников, представления по повести Феликса Канделя, встречи с иностранцами, борющимися за выезд евреев на историческую родину. Также у нас дома состоялось заседание «Конгресса женщин в борьбе за выезд», большую роль в организации которого сыграла Мара Балашинская.

Часто оставались ночевать иногородние активисты. Несколько семей, получивших разрешение на выезд и визы, жили несколько дней и выезжали в аэропорт Шереметьево от нас.

Приходили знакомые и незнакомые люди получить совет, обменяться опытом борьбы за выезд. Постоянным был вопрос: «Где достать словарь Шапиро?»

Зная, что я в течение многих лет получаю письма из Израиля, расспрашивали о жизни в Израиле.

Получившие разрешение (считая меня чуть ли не главным консультантом по вопросу выезда) обычно приходили с вопросами, что купить, что взять с собой?

Теперь я понимаю, что давала много бессмысленных советов.

Все приходившие в наш дом всегда интересовались жизнью и работой отца.

В1979 году отметили 100-летие со дня рождения отца.

В те годы все мероприятия в квартире проводились нелегально, с оглядкой и опаской. Представители Моссовета предупредили, что меня выселят, если буду продолжать собирать людей, что это мешает общественному спокойствию.

О квартире... Ее нет — дом полностью реконструирован. Кропоткинской улицы тоже нет, снова есть Пречистенка. Но она осталась в памяти людей как квартира Шапиро, так же, как Словарь Шапиро.

МОЙ ДЕДУШКА

Мои воспоминания о деде довольно отрывочны. Тепло, шутки и любовь окрашивают все эпизоды, связанные с ним.

Маленькой я любила залезать к деду на колени и слушать бесконечные истории, считая их правдивыми, переживая за всех героев, но всегда, видимо, для меня, все рассказы имели хороший конец.

Позже с большим интересом рассматривала картинки, иллюстрирующие Библию, и слушала удивительные рассказы деда о тех временах.

Я родилась на Кропоткинской, и все годы (16 лет) до дня смерти деда мы жили вместе. Я не помню его мрачным, сердитым, раздражительным — только улыбка, шутки и приветливость. Он часто играл со мной, всегда был весел, остроумен ~ любимый толстый дедушка.

Дедушка и сам любил шутить над своим животом. Помшо рассказ мамы: дед с бабушкой и детьми жил на даче под Баку в Бузавнах. У дедушки был тяжелый приступ малярии: температура доходила до 40 градусов, и было непонятно, шутит он или бредит. Настойчиво просил опустить его в колодец, так как ему очень жарко, что он не утонет — круглые арбузы не тонут, а он похож на арбуз.

Любил праздники, любил принимать гостей, любил рассказывать, но умел и слушать.

Когда дед, перешагнув уже далеко за 70-летний возраст, начал преподавать иврит, мы это восприняли как- то прозаично: хорошо, что будет заниматься интересным для него делом, да и платили по тем временам прилично (до этого они с бабушкой получали нищенскую пенсию, но так как мы жили общим хозяйством, то на скромную жизнь хватало).

Помню, как я была горда, что дед поручил мне отвечать на телефонные звонки и я говорила: «Феликс Львович занят, позвоните через два часа».

А в день 80-летия деда я читала громко, с чувством все приветствия, полученные в его адрес, и тогда, пожалуй, в первый раз подумала: мой дед известный, уважаемый, большой человек.

Одновременно с преподаванием дед начал работать над словарем и, вероятно, вся семья воспринимала это как естественное продолжение процесса его работы — ученикам нужен словарь, вот дед его и пишет для них.

Я была девочкой, но и родители, родные, друзья не представляли себе, что этот словарь станет настоящим символом возрождения еврейского самосознания.

Мы только позднее в полной мере могли оценить человеческий и научный подвиг деда.

Мама пишет в своих воспоминаниях, в каких бытовых условиях, рядом с очень больной бабушкой, за которой он следил и ухаживал с большим вниманием и заботой, дед выполнил такую работу.

Кто сейчас может представить, что без компьютера, с очень ограниченной связью с современным языком можно было создать словарь? Словарь, который и сегодня поражает своим богатством и в определенном смысле превосходит более полные и современные словари.

Жаль только, что дед не видел успеха своего словаря, не знал, что тысячи и тысячи евреев учили по нему иврит.

ИннаЯхот, Беер-Шева

ПРИЛОЖЕНИЕ №1

ПИСЬМА ПРОФ. А. КАЦУ (ФИЛАДЕЛЬФИЯ, США)

КАНУН ПЕСАХ, 1959г.

Моему дорогому и уважаемому другу, проф. Аврааму Кацу.

Будьте снисходительны и простите меня за опоздание с ответом. Не про Вас будь сказано, я немного прихворнул, а теперь, слава Богу, цел и невредим. Завтра перешагну восьмидесятилетие — границу глубокой старости.

Ваши два письма и 4 пачки книг я получил. Не для красного словца скажу, а от всего сердца: нет слов, чтобы выразить мою бесконечную признательность. Я испытываю голод и жажду по еврейской книге, особенно по художественной литературе Эрец-Исраэль и научным исследованиям нашего языка. А вот Вы, реб Авраам, исполняете святую заповедь: «Подать хлеб голодному». В Москве печатаются две новые энциклопедии — литературная и театральная. Я обязался дать им материал по израильской тематике (эпоха восстановления государства), однако... «кирпичи давайте, но соломы не дадим»[8]. Если сможете одарить остальными томами Агнона, буду чрезвычайно благодарен. В Ленинской государственной библиотеке есть отдельные разрозненныетома. Но, во-первых, я не могу удовлетвориться малым, во-вторых, я старик и мне нужно иметь книги под рукой, на моем столе.

А вот мои книги, которые должны увидеть свет:

Словарь — в конце лета нынешнего года.

Очерк о языке иврит в его историческом развитии, в издании Академии наук, — также в этом году.

Учебник иврита — полный курс для взрослых увидит свет, если Богу будет угодно, в 1962 году.

В конце этого года выйдет сборник статей по исследованию восточных языков, среди которых моя статья об иврите. В вышеупомянутые энциклопедии я уже дал короткие статьи о некоторых писателях и драматургах Израиля, но нужно еще многое. Требуют статьи, освещающие всю литературу и театральную жизнь Эрец-Исраэль. Эту работу я откладываю до лучших времен.

Ваши книги «Нагид» и «Левит» прочту с большой радостью, как только они выйдут из печати.

Пожалуйста, не сочтите меня «обжорой и пропойцей», если закончу письмо просьбой; книги! Книги!..

Я слышал, что в библиотеке имени Ленина собираются составить каталог архива Гинцбурга[9]  и меня пригласят участвовать в этой работе. Но об этом в следующий раз, когда этот слух станет действительностью.

С приветом и душевной благодарностью.

Письма и другую корреспонденцию шлите по моему домашнему адресу.

Ф. Шапиро

5 Сиван 1961. Москва

Моему дорогому коллеге и многоуважаемому профессору А. И. Кацу