Николай II. Отречение которого не было - Петр Валентинович Мультатули

при этом некоторое опасение, что всякая неудача падет на Государя и даст повод его критиковать. Ввиду этого ему хотелось знать мнение Бориса, какое впечатление это произведет на войска. Борис высказался весьма категорично, что это произведет такой огромный эффект на армию, подымет ее нравственный элемент и будет встречено с большим энтузиазмом. При этом он добавил, что уход Н. Н. произойдет совершенно незамеченным. […] Я тоже присоединился к мнению Бориса, что впечатление на армию будет огромное, и это имеет, кроме того, еще и другое преимущество, что армия почувствует ближе своего Государя, что при некотором шатании умов будет иметь свои плоды. И Сазонов должен был согласиться, что существовавшее двоевластие в России — вещь не только не желательная, но прямо вредная. Продолжаться такое положение не может, и положить конец этому может только принятие Государем лично командования»[78].

Этот отрывок красноречиво свидетельствует, что вся патетика Сазонова на заседании Совета министров, все его крики о «смертельной опасности» решения Государя — не более чем политический демарш, не имеющий ничего общего с истинными убеждениями Сазонова. Кроме того, не исключено, что, встретившись с великими князьями, министр иностранных дел пытался проверить их лояльность по отношению к царю и верность великому князю. Убедившись в том, что «Владимировичи», старшая ветка династии после потомства Александра III, категорически высказывается в пользу решения императора, Сазонов был вынужден ретироваться и признать спасительными действия Николая II.

Кривошеин и Поливанов, со своей стороны, не могли не знать, что «прогрессисты» в случае отказа императора пойти на их требования, готовы прибегнуть к более решительным действиям, поставив Монарху ультиматум. Для этого им необходимо было сохранять влияние в армии, что было гораздо легче сделать, когда во главе Ставки стояли великий князь Николай Николаевич и генерал Янушкевич, с которыми у блока уже был налажен прочный контакт.

Таким образом, главная причина того, почему министры так воспротивились решению царя, заключалась в том, что в правительстве появились люди, которые считали возможным идти на соглашение с «Прогрессивным блоком» и видели себя среди будущего «ответственного» правительства.

Министры решили вести самостоятельную политическую игру совместно с «Прогрессивным блоком». Это находило понимание и поддержку со стороны великого князя Николая Николаевича и генералов Данилова и Янушкевича. Произошла смычка между «прогрессистской» оппозицией, ведущими министрами правительства и верхушкой Ставки. Эта смычка была направлена против императора Николая II, и он эту смычку разорвал единственным простым решением. «Решение Государя, — считает Катков, — обмануло надежды блока на реформу правительства и разочаровало министров, надеявшихся установить с блоком рабочее соглашение»[79].

Однако думается, что Г. М. Катков в данном случае смягчает оценки. Не «надежды блока на реформу» были обмануты царём, а сорвана первая фаза государственного переворота, намеченного на 1915 год.

Современник тех событий писал: «Великий князь Николай Николаевич являлся стержнем, вокруг которого плелась вся интрига против личности русского Монарха. Сделавши эту предпосылку, станет совсем понятно, почему так цинично взбунтовались министры, когда узнали о желании Государя сослать вел. князя на Кавказ, и конечно наивные доводы ген. Данилова о том, что эти министры боялись неопытности Царя в роли Главнокомандующего, не заслуживают внимания. Эти министры, по всей вероятности, боялись не за армию и Россию, а за провал заговора, в котором, как выяснилось впоследствии, они играли видную роль»[80].

Великий князь Андрей Владимирович записал в своём дневнике: «Кривошеин орудует всем и собирает такой кабинет министров, однотипных и одинаково мыслящих, который был бы послушным орудием у него в руках. Направление, взятое им, определяется народом как желание умалить власть Государя. Об этом очень открыто говорят почти все»[81].

Вот почему министры решились на свой отчаянный шаг. Решено было бороться всеми имеющимися средствами, чтобы заставить царя изменить своё решение. Как это было уже в случае с Сухомлиновым, Мясоедовым, Распутиным, Вырубовой, как это будет потом с Протопоповым и Штюрмером, в августе 1915 года давление на царя шло через огульную критику Председателя Совета министров графа И. Л. Горемыкина, который твёрдо воспротивился «министерской забастовке».

После первого столкновения с Горемыкиным, 27-го августа, произошла тайная встреча членов кабинета с представителями блока. На этой встрече обе стороны пришли к общему выводу, что при нынешнем главе кабинета никаких конституционных перемен произойти не может, а значит, Горемыкин должен уйти. Это стало стратегическим манёвром министерской оппозиции и полностью соответствовало целям «Прогрессивного блока».

Уже 28-го августа, на следующий день после встречи с представителями блока, министры переходят в агрессивное наступление. Главным вопросом обсуждения становится вопрос о перерыве сессии Государственной Думы. В принципе, и Горемыкин, и члены правительства были за перерыв. Но Горемыкин хотел это сделать твёрдо и резко, объявив главной причиной этого перерыва действия «Прогрессивного блока». Министры выступали за мирный перерыв, согласованный с Председателем Государственной Думы М. В. Родзянко, который накануне устраивал самые настоящие драматические сцены, несколько раз выбегая из Мариинского дворца с криками «В России нет больше правительства». При этом министры постоянно проводили мысль, что этот перерыв обязательно должен сопровождаться изменениями в составе правительства, угодными Думе. Кривошеин прямо говорил на заседании:

«Что мы ни говори, что мы ни обещай, как ни заигрывай с Прогрессивным блоком и общественностью — нам все равно не поверят. Ведь требования Государственной Думы и всей страны сводятся к вопросу не программы, а людей, которым вверяется власть. Поэтому, мне думается, что центр наших суждений должен бы заключаться не в искании того или другого дня роспуска Государственной Думы, а в постановке принципиального вопроса об отношении Его Императорского Величества к правительству настоящего состава и к требованиям страны об исполнительной власти, облечённой общественным доверием. Пускай Монарх сам решит, как ему угодно направить дальнейшую внутреннюю политику, по пути ли игнорирования таких пожеланий или же по пути примирения, избрав во втором случае пользующееся общественными симпатиями лицо и возложив на него образование правительства»[82].

Сазонов пугал Горемыкина сценами ужаса на петроградских улицах, массовыми выступлениями рабочих в случае, если Дума будет распущена. «Улицы будут залиты кровью, — кричал он, — и Россия будет ввергнута в пропасть. Разве это нужно! Это ужасно! Во всяком случае, я открыто заявляю, что я совершенно не отвечаю за ваши действия и за роспуск Думы при создавшихся обстоятельствах!»[83].

На что Горемыкин спокойно ответил: «Дума будет распущена в назначенный срок, и никакой крови не будет».

Сазонов, уходя, крикнул: «Я не хочу с этим безумцем (с Горемыкиным) прощаться и