Логика бреда - Вадим Руднев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как же вырваться из согласованного бреда? Для этого надо придумать свой индивидуальный бред, т. е. стать шизофреником. Именно не притвориться неумело сумасшедшим, как бухгалтер Берлага, а стать им на самом деле, как титулярный советник Поприщин. Надо изо дня в день, неделя за неделей воспитывать в себе шизофрению. Чтобы стать единственным нормальным человеком на Земле. Для этого надо отказаться от речевых штампов, от демагогического вранья и обыденных ритуалов, не ходить на работу, не пить пива, не смотреть телевизор. Надо перестать различать внутреннее и внешнее, подлинное и вымышленное. Одним словом, жить в режиме новой модели реальности. Надо пожертвовать нормой, надо стать сознательным сумасшедшим, каким был, например, Гурджиев. Никого не узнавать, ни с кем не здороваться, рыдать на свадьбах и смеяться на похоронах. Посвятить себя построению своей осознанной бессознательной наррации. Стать одновременно субъектом и объектом своего индивидуального бреда воздействия. Быть своим собственным черным монахом. На первых порах будет трудно: жена уйдет к другому, дети откажутся от тебя, друзья и знакомые отвернутся.
I
Однажды странствуя среди долины дикой,Незапно был объят я скорбию великойИ тяжким бременем подавлен и согбен,Как тот, кто на суде в убийстве уличен.Потупя голову, в тоске ломая руки,Я в воплях изливал души пронзенной мукиИ горько повторял, метаясь как больной:«Что делать буду я? Что станется со мной?»
II
И так я, сетуя, в свой дом пришел обратно.Уныние мое всем было непонятно.При детях и жене сначала я был тихИ мысли мрачные хотел таить от них;Но скорбь час от часу меня стесняла боле;И сердце наконец раскрыл я поневоле.
«О горе, горе нам! Вы, дети, ты, жена! —Сказал я, – ведайте: моя душа полнаТоской и ужасом, мучительное бремяТягчит меня. Идет! уж близко, близко время:Наш город пламени и ветрам обречен;Он в угли и золу вдруг будет обращен,И мы погибнем все, коль не успеем вскореОбресть убежище; а где? о горе, горе!»
III
Мои домашние в смущение пришлиИ здравый ум во мне расстроенным почли.Но думали, что ночь и сна покой целебныйОхолодят во мне болезни жар враждебный.Я лег, но во всю ночь все плакал и вздыхалИ ни на миг очей тяжелых не смыкал.Поутру я один сидел, оставя ложе.Они пришли ко мне; на их вопрос я то же,Что прежде, говорил. Тут ближние мои,Не доверяя мне, за должное почлиПрибегнуть к строгости. Они с ожесточеньемМеня на правый путь и бранью и презреньемСтарались обратить. Но я, не внемля им,Все плакал и вздыхал, унынием тесним.И наконец они от крика утомилисьИ от меня, махнув рукою, отступились,Как от безумного, чья речь и дикий плачДокучны и кому суровый нужен врач.
IV
Пошел я вновь бродить, уныньем изнываяИ взоры вкруг себя со страхом обращая,Как узник, из тюрьмы замысливший побег,Иль путник, до дождя спешащий на ночлег.Духовный труженик – влача свою веригу,Я встретил юношу, читающего книгу.Он тихо поднял взор – и вопросил меня,О чем, бродя один, так горько плачу я?И я в ответ ему: «Познай мой жребий злобный:Я осужден на смерть и позван в суд загробный —И вот о чем крушусь: к суду я не готов,И смерть меня страшит».«Коль жребий твой таков, —Он возразил, – и ты так жалок в самом деле,Чего ж ты ждешь? зачем не убежишь отселе?»И я: «Куда ж бежать? какой мне выбрать путь?»Тогда: «Не видишь ли, скажи, чего-нибудь?» —Сказал мне юноша, даль указуя перстом.Я оком стал глядеть болезненно-отверстым,Как от бельма врачом избавленный слепец.«Я вижу некий свет», – сказал я наконец.«Иди ж, – он продолжал, – держись сего ты света;Пусть будет он тебе единственная мета,Пока ты тесных врат спасенья не достиг,Ступай!» – И я бежать пустился в тот же миг.
V
Побег мой произвел в семье моей тревогу,И дети и жена кричали мне с порогу,Чтоб воротился я скорее. Крики ихНа площадь привлекли приятелей моих;Один бранил меня, другой моей супругеСоветы подавал, иной жалел о друге,Кто поносил меня, кто на смех подымал,Кто силой воротить соседям предлагал;Иные уж за мной гнались; но я тем болеСпешил перебежать городовое поле,Дабы скорей узреть – оставя те места,Спасенья верный путь и тесные врата.
Шизофреник противопоставляет свой индивидуальный бред социальному согласованному бреду, свою индивидуальную бессознательную наррацию – согласованной бессознательной наррации, свои индивидуальные странные объекты – социальным странным объектам. Шизофреник пишет свою книгу на никому не понятном языке. Ее никто никогда не прочитает. И он сам тоже не может ее прочитать. Он думает, что это не книга, а что это он жизнью живет. А он живет против жизни, исчерпывает социальную энтропию и накапливает никому не ведомую информацию. Непонятно при этом, что он ест, спит ли он вообще, где и с кем живет. Но это не важно. Он может внешне жить, как все, – пить пиво, смотреть телевизор и спать с женой. Он может быть академиком, иметь много учеников и регулярно читать публичные лекции. И никто-никто не догадывается, что на самом деле он сумасшедший и что все это его совершенно не касается. Но через много лет ему может надоесть быть сумасшедшим, он захочет вновь отведать согласованного бреда – построить капитализм в отдельно взятой стране, позвать всех своих друзей и рассказать им, как долго он их разыгрывал, и т. п. Но так можно придумывать и придумывать без конца. Все равно всё идет, как идет. Из одного согласованного бреда можно попасть только в другой согласованный бред. Шизофрении не существует.
Одна из самых легких форм психопатологии – это так называемые идеи отношения. Это еще не бред. Просто человек слишком озабочен тем, как он выглядит, что о нем думают другие. Ему от этого очень неуютно. В учении Гурджиева это называется «внутренним учитыванием». Оно происходит от обыкновенного эгоизма. Человек слишком много носится с собой, поэтому ему так важно, как к нему относятся другие. Чтобы от этого избавиться, надо постараться забыть о себе и думать о других, т. е. практиковать внешнее учитывание[16]. Это, конечно, выглядит слишком плоско и нравоучительно: если думаешь о себе, ты плохой и тебе самому от этого плохо; если думаешь о других, молодец – и тебе хорошо, и другим польза. У Гурджиева и его учеников это выглядит не так примитивно, но смысл именно в этом. На самом деле идеи отношения – не такая уж и безобидная вещь. Человек все время озабочен вопросами: что думает о нем жена? а брат? а коллеги по работе, а прохожие на улицах? В этой точке идеи отношения перерастают в так называемый сенситивный бред отношения, характерный для параноиков.
Однажды мой ученик пришел делать доклад на конференцию, и ему стало казаться, что все присутствующие на него смотрят и только и ждут, чтобы он срезался. Тогда он, пока другие делали доклады, полностью переписал свой и выступил так удачно, что всех просто изумил. Но потом ему стало казаться, что председательствующий на конференции профессор недоволен и завидует ему. Всю ночь он не спал. И ему стало казаться, что все против него сговорились и готовы устроить ему какую-то пакость. Идеи отношения, таким образом, минуя бред, перешли в идеи преследования. Здесь можно обратиться к понятию согласованной шизофрении, когда развитие болезни идет, как будто больной выучил учебник психиатрии.
Отчего так бывает? Блейлер писал, что могут быть талантливые шизофреники, а могут быть и бездарные. Согласованный шизофреник – это бездарный душевнобольной. У него болезнь протекает, «как у всех». Бездарный шизофреник хуже здорового нормотика. Тот, по крайней мере, может выполнять какую-то работу, быть инженером или бухгалтером. А от шизофреника всегда ждут, что он будет гений. Это романтическое представление о безумии было посеяно Ломброзо и впитало в себя культурный опыт XX века. Если ты шизофреник, то, будь добр, пиши картины не хуже Ван Гога или музыку на уровне Шостаковича. Но он для этого слишком правильный больной. Он лекарства принимает регулярно. Какой уж тут Ван Гог! Да он и в обыденной жизни бесполезен. И таких будет все больше и больше, потому что шизофрения как большой культурный проект осталась в XX веке. И вообще это предрассудок, что раз гений, значит, непременно душевнобольной. Может быть, только короткий период это и было так.
Двадцатый век еще не показал себя. Непонятно, что это такое в культурном отношении, какие там будут доминанты, какие болезни. Ясно, по крайней мере, что все больше оборотов набирает компьютерная аддикция, своеобразный «психоз вдвоем с компьютером», где компьютер выступает как индуктор чего-то вроде бреда воздействия. Послушав многих людей, убеждаешься, что, если бы можно было, они бы вообще влезли в компьютер и ночевали бы там и видели электронные сны. Как это лечить, непонятно. Человек полностью аутизируется. Ведь по компьютеру можно заказать книги, еду, лекарства, все, что угодно. Отними у такого человека компьютер, и у него начнется ломка. Он ведь уже не может нормально общаться с живыми людьми, забыл, как это делается.