После первой смерти - Лоуренс Блок

Его имя...

Последнее письмо Гвен лежало где-то в моей комнате. Из каких-то мазохистских побуждений я сохранил его в тюрьме и время от времени перечитывал, чтобы напомнить себе, что, помимо всего прочего, теперь я был лишен и жены. Я не мог вспомнить это проклятое имя. Я расхаживал по комнате, курил сигареты, закрывал глаза, пытаясь сосредоточиться на письме, но имя каждый раз от меня ускользало. Для начала мне нужны были его имя и адрес. Все это было в письме, письмо лежало в картонной коробке, битком набитой письмами, книгами и прочим, а коробка стояла в шкафу в моей квартире на Восточной Девятой улице, и я не мог туда пойти, просто не отваживался.

Дом, конечно, взяли под наблюдение. В полиции не дураки, знают, что преступники слишком часто, пренебрегая всеми опасностями, пытаются проникнуть к себе. У здания наверняка круглосуточно дежурит машина, даже в коридоре на стуле, может быть, торчит коп. Но даже если наблюдение сняли или вообще его не выставляли, все равно нельзя было сбрасывать со счетов моих соседей. Соседи в Нью-Йорке, как правило, стараются иметь как можно меньше дел с полицией, и люди, жившие со мной в одном доме, не очень жаловали полицейских, но я был не рядовой преступник, я был убийца проституток, маньяк, и если бы в доме меня заметили, полиция бы тут же была поставлена в известность.

Сестра Гвен, конечно же, должна была знать его имя. Я искал ее в телефонной книге Манхэттена, но она там не значилась. Значит, она или уехала из города, или снова вышла замуж, или пользуется теперь номером, которого нет в книге, или, наконец, умерла — за прошедшие годы могло случиться все, что угодно.

Так или иначе, я не ожидал, что она встретит меня с распростертыми объятьями.

Я вышел из гостиницы. Проехал на автобусе до Десятой улицы и пошел на восток. Это было опасно, но опасно и все время сидеть на одном месте, — мне необходимо было действовать. Шансы, что муж Гвен был как-то связан с убийствами, были на самом деле невелики. Но пока существовала эта гипотеза, я не мог продумывать другие варианты. Только бы вспомнить имя этого подонка.

Я шел походкой пожилого человека и когда встречал людей, то прятался в тень и поворачивался лицом к стенам зданий. Мне оставалось пройти еще полквартала, и тут я увидел патрульную машину. Наблюдение при всем желании нельзя было назвать скрытым. Полицейские даже не позаботились взять неприметную машину. Автомобиль был припаркован напротив моего дома, и в нем сидели два копа в штатском.

Я отказался от своей затеи, повернулся и пошел прочь. Дойдя до угла, я вспомнил о пожарной лестнице.

Я обошел квартал кругом и вошел в многоэтажный жилой дом по Десятой улице. Я надеялся, что мой расчет верен и этот дом находится примерно на одном уровне с моим. Я открыл парадную дверь, поднялся по лестнице и позвонил в звонок, а потом спустился на цокольный этаж и пробрался в котельную в задней части здания. Там было окно, выходившее в вентиляционную шахту между двумя домами. Я пролез в щель между трубами и окном. Проклятое окно не хотело открываться, и я боялся разбить его.

Потом я услышал поблизости звук бьющегося стекла. Я узнал этот звук — жители Нижнего Ист-Сайда облегчают для себя проблему выноса мусора тем, что, как правило, выбрасывают бутылки из-под вина и пива из окон на улицу. Здесь никто и никогда не обращает внимания на звон стекол.

Нужен действительно тонкий, музыкальный слух, чтобы отличить звук выбитого оконного стекла от звука лопнувшей бутылки. Я снял ботинок и разбил окно вдребезги. Я оббил все осколки, торчавшие по периметру рамы, и не торопясь снова надел ботинок. Я внимательно прислушивался, но, насколько можно было судить, никто не проявил к звону разбитого стекла ни малейшего интереса.

Пролезая через окно, я поранил руку. Не очень глубоко — в раме все же остался торчать маленький кусочек стекла.

Я нашел пожарную лестницу. Она заканчивалась на уровне второго этажа — чтобы по ней не могли взобраться домушники, — и с земли до нее было не дотянуться. Я постоял под ней, высчитывая, какое из окон мое. Потом разыскал мусорный бак и подтащил его ближе к лестнице. Встав на него ногами, я смог кое-как дотянуться до нижней перекладины.

Где-то рядом очередной идиот выбросил из окна бутылку (или выбил ногой стекло в полуподвальном этаже, ведь по звуку все равно не отличишь). Я ухватился за нижнюю перекладину пожарной лестницы, прикидывая, сколько шума я наделаю, если вскарабкаюсь на нее. В квартиру я хотел попасть не только из-за письма Гвен. Там я мог бы переодеться — это давно уже пора было сделать, — а еще взять некоторые вещи, заложив которые можно было рассчитывать на некоторую сумму. Девяносто долларов, полученные от моряков, скоро закончатся.

Я тянулся, дергал ногами, подпрыгивал, и мне наконец удалось вскарабкаться на пожарную лестницу. Я наделал больше шума, чем мне хотелось бы, но меньше, чем я боялся, и это уже было неплохо. Я поднялся на несколько пролетов. Кто-то подошел к окну и выглянул на улицу, но, судя по всему, не увидел меня. Я добрался до своей квартиры и попытался открыть окно. Черт бы побрал все на свете — окно тоже было заперто на задвижку.

Я ударил ботинком в стекло, на этот раз не снимая его. Звук, который при этом раздался, теперь не был похож на звук лопнувшей бутылки, он гораздо больше напоминал звук, который издает стекло, когда по нему ударят ногой. Я пролез внутрь, и внизу подо мной в здании послышался шум и движение. Я зажег свет и обнаружил, что вся затея была пустой тратой времени. Из квартиры унесли все подчистую. Все мои вещи пропали, не приходилось сомневаться, что их упрятали в полицейскую лабораторию. Проверять шкаф тоже казалось пустой тратой времени, но я проверил: коробка с книгами и бумагами исчезла.

Я подошел к окну и уже перекинул одну ногу через подоконник, когда у меня за спиной распахнулась входная дверь.

Глава 9

Кто-то крикнул: «Стоять!» — но я уже лез через окно. Я стал торопливо спускаться по лестнице, надеясь, что меня примут за рядового грабителя, по ошибке попавшего не в ту квартиру, и не будут утруждать себя серьезной погоней. Сверху опять закричали, я сделал вид, что не слышал, и кто-то выстрелил, — думаю, это были предупредительные выстрелы, два подряд. В вентиляционной шахте между зданиями они прозвучали неожиданно громко.

Я продолжал спускаться и все ждал, что меня застрелят, но даже и мысли не допускал, чтобы сдаться. Дело было не в храбрости. Сдаться просто не пришло мне в голову. С последней ступеньки пожарной лестницы я спрыгнул на мусорный бак, и вдруг он поехал у меня из-под ног. Я приземлился неудачно, одна нога подвернулась, в глазах от боли поплыли разноцветные круги. Еще пара выстрелов, и на этот раз уже не предупредительных. Одна пуля попала в мусорный бак. Я побежал. Выстрелы посыпались градом. Пока я бежал наискосок к окну, которое до того высадил, меня сопровождал непрерывный шквал огня. Ни одна из пуль не прошла особенно близко. Было темно, им приходилось стрелять почти вертикально. Видимо, это меня спасло. Я залез в окно, протиснулся между стеной и котлом, ринулся по коридору к лестнице. Дверь квартиры коменданта резко распахнулась прямо предо мной, и огромный негр в бейсболке, голый по пояс, вышел вперед, преградив мне дорогу. «Турок!» — вырвалось у меня, хотя это, конечно, был никакой не Турок, а совершенно незнакомый мне человек.

Я налетел на него с разбега. Мы отскочили друг от друга, я сжал кулак и из-за всех сил врезал ему. Если бы он увернулся, я бы упал. Но он был так же удивлен, как и я, и мой кулак попал ему точнехонько справа в челюсть. Его глаза стали абсолютно бессмысленными, и он начал медленно валиться на пол. Я побежал дальше к лестнице, оттуда в парадное, потом на улицу.

Бегом, бегом. Я знал, что нужно остановиться, перейти на шаг и растаять в темноте, но мой мозг не посылал сигналы ногам. Если бы полиция оцепила квартал, меня бы наверняка заметили, и все было бы кончено. Но мне по-прежнему везло. Через три квартала мне наконец удалось сбавить скорость и заскочить в темный дверной проем. Сердце бешено колотилось, и, как глубоко я ни вдыхал, я не мог надышаться. Я решил, что у меня сердечный приступ. Я ухватился за стену здания, но это не помогло, тогда я сел на лестницу и продолжал изо всех сил хватать ртом воздух, пытаясь восстановить дыхание.

Наверное, в тот момент я был на грани обморока. Я чувствовал, что вот-вот потеряю сознание. К желудку и голове подкатывали мутные волны тошноты и слабость. Они затопляли меня. Я боролся с ними, я стиснул зубы и глубоко дышал, и постепенно мне стало лучше.

И тут у меня в ушах снова стали раздаваться револьверные выстрелы. Я чувствовал, как пули ударяются о мостовую справа и слева от меня. До того у меня не было времени, чтобы по-настоящему испугаться. Теперь, после того как все уже случилось, меня начало трясти как в лихорадке. Я не мог остановить дрожь.