Республика самбо - Юрий Андреев

— Пильщиков, ну-ка, шагом!

Женька даже не повернул к нему мучительно искаженного лица. Рот его был широко открыт, грудь была готова разорваться, он передвигался вперед неравномерными рывками.

Дорога пошла в гору, и самбисты снова начали настигать Женьку. И снова, услыхав их шаги, он сделал отчаянное усилие, захрипел, застонал и, падая вперед, рванулся от них.

— Вот самолюбие дурацкое! — выругался Антон на бегу. — Идем, ребята, шагом, не то мы его в гроб загоним.

Переводя дыхание и вынужденно отдыхая, они пошли спорым спортивным шагом, сильно работая локтями.

— Мальчики, нас настигают! — тревожно сказал Сергей. И правда, совсем недалеко показались двое пловцов, они бежали рядом, нога в ногу, поняв, очевидно, что так легче. Увидев, что самбисты идут шагом, они надбавили скорость.

— Ну, нет, этот фокус не пройдет! — И самбисты, отдохнув, понеслись быстрей, чем прежде.

Женька бежал перед ними метрах в ста, верней — не бежал, а как будто падал, делал несколько неуверенных, заплетающихся шагов и опять падал.

— Черт возьми, вот это волевые качества! — с уважением пробормотал Подвысоцкий, оглядываясь на него. — Хоть на последнем издыхании, а к своей цели он придет…

Сергей, Антон и Валька бежали теперь быстро, ибо пловцы, как говорится, наступали им на пятки, и все же Пильщиков бежал впереди них. Всем существом он рвался к победе, и расстояние между ними не только не уменьшалось, но даже увеличивалось.

Впереди показался Кирилл — он закончил дистанцию и побежал навстречу друзьям. Молниеносно оценив ситуацию, он крикнул Женьке: «Беги за мной! Сразу легче станет!»— и повернул к финишу. Но тот прохрипел: «Уйди! Я сам…» — и Кирилл, покачав головой, отошел в сторону.

Вот наконец последняя прямая — метров триста. Девушки отдыхали на обочине. Услыхав Женькино свистящее, стонущее дыхание, все встревоженно вскочили, глядя на дорогу. А Женька, уже никого не видя, кроме Глеба, стоящего с секундомером, побежал еще быстрее и пробежал мимо преподавателей на непослушных, ватных ногах, запрокинув голову к небу. Он упал бы сразу за чертой, если бы его не подхватило множество рук. Он продолжал все так же хрипеть, тело его обвисло, и его быстро повели под руки, чтобы не случилось гибельной остановки.

Кинувшись за ним, Подвысоцкий только и сказал Глебу:

— Ну, брат, еще бы тебе с такими ребятами не работать!

Глеб записал время Пильщикова: сорок минут ровно. Остальные самбисты прибежали спустя тридцать секунд.

3

РЕСПУБЛИКА ПЕРЕД ЛИЦОМ ТЯЖЕЛОГО КРИЗИСА

ИСТОРИЧЕСКОЕ СОВЕЩАНИЕ

МИНИСТР ПО ДЕЛАМ ИСКУССТВ ЗАДУМЫВАЕТСЯ

Часов в семь вечера Женька хватился: — Братцы! А ведь плотик-то мой стоит на приколе там, в заводи, недалеко от валуна. Как же быть-то? Валька, — задушевно сказал он, — не в службу, а в дружбу: что-то я неважно себя чувствую, сходи пригони плот.

Валька, ничего не отвечая, сидел, помешивая в кастрюле уху, которую они разогревали на ужин.

— Валька?..

— Хм, я, собственно говоря, считаю так: кто угнал, тот и пригнать должен. И так мы за тебя всю рыбу перечистили, обед сварили и воду носили… А ведь все бегали столько же, сколько и ты.

Женька от неожиданности аж поперхнулся.

— Такой ты друг, да?! — Он даже побагровел от гнева. — Ну спасибо, земляк! Век не забуду! Теперь буду знать, с кем имею дело! Спасибо, друг милый! Я его по-человечески прошу, говорю: «Валька, я устал как собака, пригони плот», — а он мне: «Сам сходи». Ну ладно, умирать буду — не забуду! Ты, оказывается, друг в кино вместе ходить, девочек развлекать, а как до дела дойдет — тебя нету. Ладно, Валька, ладно, друг закадычный, припомню тебе, все припомню!

— А чего ты разошелся, черт побери! Я правду сказал: раз дежурный — значит, выполняй свои обязанности, — ответил Валька, несколько оторопев от неожиданного натиска, но не сдавая позиций.

— Ладно, землячок, ладно… — не успокаивался Женька.

— Давай я схожу, — предложил Кирилл.

Антон, лежа слушавший эти препирательства, решительно сел:

— Тише! Ярыгин, сними уху с огня. Ужин откладывается. Что-то забарахлила наша республика. Все садитесь сюда, объявляю комсомольское собрание открытым.

— Правильно, — сказал Кирилл, — давно пора.

— Так. Первое. Вопрос о Вальке.

— А что, буханку хлеба вспоминать будете? Каждый мог проворонить! — подал тот реплику.

— Брось ты невинность изображать: дело в другом. Прежде всего: так, как ты ответил Женьке, мог ответить только самый последний эгоист. Всем стало противно. И это у тебя не случайно. Уж очень ты свои интересы соблюдаешь. Честно скажу, мне надоело выслушивать твои вечные, так сказать, шуточки при раздаче пищи: что тебе положили меньше творогу, дали меньше ухи, меньше сахару, что тебе никогда не попадается горбушка и так далее. Понятно? Дальше. У всех мыло и зубной порошок лежат вместе, а ты прячешь отдельно. Что это такое? Если бы мы придерживались твоей психологии, то ты тут бы с нами не жил: деньги твои лежат на дне озера. Так? Вот Кирилл, например, с тобой делится всем, а ты от него зубной порошок прячешь.

Валентин покраснел и опустил голову: если бы товарищи еще узнали, что в рюкзаке у него припрятана пачка рафинада, из которой он в одиночку подкармливается!

— Смотри, сквалыгой станешь, не человеком! У кого какие есть предложения?

— А что тут мудрить? — сказал Сергей. — Послать его сейчас за плотом, чтобы развить в нем чувство коллективизма, вот и все!

— Ну, довольно об этом! Подумай хорошенько. Перехожу к другому вопросу. Опять же тут замешан Валька, но кроме него — Кирилл…

Кирилл удивленно поднял голову.

— Я?

— Да, ты и Валька. Мы сюда зачем приехали? Нас для чего со стройки ГЭС сняли? Чтобы мы стали хорошими самбистами, плюс к тому — тренерами. Так?

— Ну, так, — сказал Кирилл. — Это я знаю. А что, я не стараюсь?

— Вообще Антон правду говорит, — вмешался Женька. — Я вчера с Кириллом боролся: никуда он не годится, какой-то вялый, медлительный, ничего не соображает.

— В том-то и дело, — продолжал Антон, — что Кирилл, что Валька — одно и то же в этом отношении. И причина совершенно ясна: оба недосыпают. Я тоже как-то решил спать пять-шесть часов в сутки. Ну и что? Почти перестал соображать, голова болела Непрерывно, и кончилось все это дело кровью из носа. Ну, это лирическое отступление. А сейчас я предлагаю в порядке комсомольской дисциплины запретить Инылькану и Ярыгину недосыпать. Голосую.

— Нет, постой минутку, — негромко сказал Кирилл. — А как мне с учебником быть? Не сдам его в срок — значит, наши детишки будут еще год без букваря.

Наступила пауза. Слышен был треск хвороста в костре.

— Ну, а что ж поделаешь? — спросил Антон. — Осваивать курс самбо мы обязаны как следует: это поручение комитета. Свободных часов нет ни одного.

— Тогда мне придется уехать отсюда, — тихо сказал Кирилл. — Пойду в комитет, скажу: нельзя им еще год без букваря.

Смятенное молчание означало, что совершенно неожиданно республика оказалась перед тяжелой катастрофой. Лишиться общего любимца Кирилла с его ровным, спокойным характером, — это был почти крах. Но что же делать? Что делать? «Букварь» бросить нельзя, и не бросить его нельзя..

— Эх, была не была, скажу! — после явственных колебаний сказал Сергей. — Пейте мою кровь, а наградные можете класть в этот карман.

— Ну, что? — нетерпеливо спросил Женька. — Выкладывай!

— Во-первых, освободить Кирилла «от всех дежурств. Это время? Время. Второе: от рыбной ловли его тоже освободить, потому что у Женьки все равно лучше получается. Это тоже время. И пусть он будет у нас министром просвещения, а рыбные богатства передать маршалу Пильщикову.

Кирилл покачал головой.

— Спасибо, но этого времени все же мало.

Антон, у которого было тошно на душе, ибо его прямолинейность чуть было не ввергла республику в тяжелый кризис, сказал бодрым голосом:

— И еще есть резервы: в шахматы вечером нам с тобой не играть — это ежедневно час. Я буду исполнять за тебя техническую работу, переписывать с черновиков или что там другое. Это еще час. Итого два. Дальше. Есть еще один резерв. — Голос его стал суровым. — Этот резерв даст еще полчаса в день.

Однако надо сначала разобрать Женькино поведение.

— Тю, кому это надо? — с неохотой сказал Женька. — И что у меня за поведение?

— Что за поведение? Дрянь, а не поведение. Горячишься без меры, как балованное дитя, — смотреть противно: человеку уже два десятка лет, а он еще не научился держать себя в руках. Вчера чуть на Глеба не полез, на меня кидался, сегодня на кроссе надурил, характер свой показывал, а сердце чуть не испортил. Вишь, герой какой выискался! Кто за то, чтобы Женьке поставить на вид и объяснить, что он должен развивать в себе выдержку?