Граница нормальности - Цогто Валерьевич Жигмытов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Чтобы тебе было удобнее».
Очень простое объяснение для столь странного поступка, не правда ли?
***
– Завтра после обеда мы идем на свадьбу, – сказал Генри Аббасович. За прошедшие два года он сильно сдал. Если точнее – за последние полгода. Видимо, нелегко давалась ему эта работа – быть при Никите.
– К кому на этот раз? – спросил Никита.
– Екатерина Львовна выходит замуж за Эммануила Петьковича.
– Эммануила? Это который…
– Да, – сказал Генри Аббасович, – это сын Петьки.
– Генри, – сказал Никита, – ты чего грустный такой? Я вижу, ты что-то все грустнее и грустнее с каждым днем.
– Никита, – сказал Генри Аббасович, – Я грустный оттого, что, как выяснилось, я не очень хороший человек.
– Почему? – удивился Никита.
– Я завидую Петьке, – грустно сказал Генри Аббасович. – Вот судьба, достойная легенды. Мне не такой уж длинный век остался, а я ни разу за тебя не бился. А ведь долг прежде всего, я должен радоваться, что ты не подвергался опасности, а я думаю только о себе.
– Погоди, – сказал Никита ошеломленно, – а сколько вы живете?
– Примерно пять земных лет, – ответил Генри Аббасович. – А сколько тебе лет?
– Мне? – Никита замялся. Как-то неудобно сообщать человеку, что ты уже прожил в два раза больше, чем тот проживет. – Мне одиннадцать.
– А сколько ты ещё проживёшь? – заинтересовался Генри Аббасович.
– Не знаю, – сказал Никита. – Наверное, лет сто.
– О! Тогда все понятно, – сказал Генри Аббасович.
– Что понятно? – спросил Никита.
– Человек, который живет так долго, может позволить себе быть и добрым, и справедливым. У него есть на это время.
Никита удивился. Такой поворот мыслей никогда ему в голову не приходил.
– А вы что же, недобрые? – спросил он.
– А мы просто живём, – сказал Генри Аббасович.
Оба замолчали.
– А сколько тебе лет? – спросил наконец Никита.
Так, чтобы не молчать.
– Три.
– Значит, ты проживешь ещё два года? – обрадовано сказал Никита.
Видите ли, когда тебе одиннадцать лет, два года кажутся значительным сроком.
– Нет, – сказал Генри Аббасович. – От силы полгода.
– Почему?
– Потому что, у нас другой цикл. В ваши сутки вмещается около одиннадцати с половиной наших.
– Ну и что?
– А то. Спать-то я должен? Должен. Но пока ты не спишь, я спать не могу. Приходиться пользоваться стимуляторами. А это сильно укорачивает жизнь.
Никита молчал. Смотрел на Генри Аббасовича, иногда хлопал ресницами и молчал. Я бы на его месте тоже не нашел бы что сказать.
– Зато сама жизнь становится прекрасной. Каждый мой день наполнен высоким смыслом. Это ли не счастье? – сказал Генри Аббасович. – Ладно, пойду схожу на кухню.
– Зачем? – спросил Никита.
– На тараканов поохочусь. Вёрткие твари! И не забудь, тренировка через полчаса.
***
Никита шел с тренировки по плаванию. Посещение бассейна было требованием Льва Николаевича. Он считал, что Никита должен быть сильным и выносливым.
Скрипел под ногами снег, светились квадраты окон. В боковом кармане сумки тихонько сидел Генри Аббасович, обозревая улицу в прибор ночного видения. Никита свернул за угол и нос к носу столкнулся с тремя ребятами. На вид им было лет по четырнадцать.
– Куда это ты так прёшь? – спросил один из подростков.
Никита молчал. Конечно, он слышал, что вот бывает – останавливают на улице и даже деньги отбирают. Кольку уже останавливали так, и Ромку. Ромку, само собой, уже два раза. А вот он в первый раз так попался.
Бежать вроде стыдно. Драться страшно.
– Чё молчишь? – сказал все тот же. – Не хочешь с нами побазарить? Не уважаешь нас? А чё так стрёмно? Старших надо уважать. Правда, Банан?
– Правда, – подтвердил подросток повыше.
– Деньги есть? – спросил третий. Самый низкий из компании. И самый деловой по всей видимости.
Никита молчал. А что тут скажешь?
Высокий словно нехотя стукнул Никиту в глаз. Больно не было. Просто словно что-то взорвалось в голове, и мир стал светлым и нечётким. Из сумки вылетел Генри Аббасович, сверкнули в сумерках белые крылья. Генри Аббасович начал стрелять ещё на лету. Охнул – пока ещё не от боли, пока еще только лишь от удивления – один из подростков. Все повторялось, все было как два года назад. Только вместо собаки были подростки, а вместо Петьки Генри Аббасович.
Генри Аббасович.
Вместо Петьки.
Никита закричал и кинулся вперед, беспорядочно молотя кулаками.
– Ах ты сука, – сказал кто-то. Кажется, низкий. Сильный удар в лицо заставил Никиту сделать шаг назад.
– Отставить огонь! – откуда-то сбоку…
«Откуда?» – подумал Никита.
… закричал Лев Николаевич. – Холодным оружием! Только холодным! Не навредите Никите!
Человечки вылетали откуда-то из-под ног Никиты и стремительно отстреливали веревки прямо в лица подростков, которые тут же словно присасывались своим концом к коже, к одежде – куда попадут. А маленькие черти уже лезли вверх по мальчишкам, на ходу кромсая одежду острыми лезвиями. Закричал Средний, он первым сообразил, что происходит что-то непонятное и страшное. Закрыв лицо ладонями, из-под которых тут же начало сочиться что-то красное, он побежал прочь, спотыкаясь и падая. Банан какое-то время отбивался от маленьких дьяволов, сбрасывал их и рвал, рвал и все никак не мог сорвать с себя веревочки, вцепившиеся ему в лицо и одежду. Никита увидел, как Генри Аббасович, взобравшись по присосавшейся ко лбу подростка веревке, в упор полоснул того по лицу клинком. Банан закричал, обхватил свое лицо ладонями, отбросил попавшего под руку Генри Аббасовича и кинулся вслед за своим товарищем.
Никита огляделся в поисках третьего. Третий просто лежал, уткнувшись лицом в утоптанный снег, обхватил голову руками и скулил. Слабость в ногах заставила Никиту сесть на снег.
– Догнать! – скомандовал Лев Николаевич. – Уничтожить!
– Нет, Лев Николаевич! – Никиту трясло. – Не трогайте их! Они больше не будут!
– Отставить! – тут же скомандовал Лев Николаевич. – Собрать павших. Поздравляю всех! Никита, что за манера плакать по всякому поводу? Завтра у нас двойной праздник! Похороны и свадьба!
– Сколько? – с трудом спросил Никита.
– Что сколько? – не понял Лев Николаевич.
– Сколько… похорон?
– Лейтенант! – крикнул Лев Николаевич.
К нему тут же подбежал бравый Эммануил Петькович.
– Слушаю, командор!
– Сколько у нас павших?
– Пятеро. Один из них особый. Никита задавил Егора Кианыча в драке. Одной левой! – с видимым одобрением глянув на Никиту, добавил Эммануил Петькович.
Откуда-то из темноты, опираясь на клинок, как на костыль, приковылял Генри Аббасович – рот до ушей, лицо в крови, и обломки крыльев за спиной.
– Никита! Ах,
