Virago - Полина Копылова

"Ты явишься домой и принесешь на меху воротника аромат моих свечек и запах моих угощений. Ты войдешь к нелюбимой жене, впервые не услышав на улице ни единой насмешки, потому что уже стемнело, и все насмешники сидят по домам, заслонившись ставнями от зимнего ветра. Это ведь я задержала тебя так надолго. Нелюбимая встанет тебе навстречу, но ты пройдешь к камину и сядешь в высокое кресло, застеленное мехом. Тебе не придется нарочно отводить взгляд от нелюбимой, как было до этого, потому что на этот раз ты просто не заметишь ее. Она почует незнакомые благовония и аромат чужой трапезы, непременно почует, но ничего не спросит. А через малое время она поймет, что ее кузина больше не властна над тобой..."

ДЕНЬ СЕДЬМОЙ.

В КОТОРЫЙ МОНА АЛЕССАНДРИНА НИЧТОЖЕ СУМНЯШЕСЯ ПРИМЕРЯЕТ НА СЕБЯ ЗОЛОТО ЛА ФЕРМОЗЫ

Ювелиры перестали переглядываться, как только он выбрал ожерелье и дал понять, что выберет еще и браслеты, и перстни, и диадему ожерелью под стать - а оно одно стоило столько, что даже король не подарил бы его королеве на день ее ангела. Тонкими пальцами он перебирал золото, и откровенно любовался как золотом, так и собственными пальцами. Ювелиры опять переглядывались, но уже не обидно, а так, должны были, так, как переглядываются вороны возле обильной падали. Новые носилки с глухими черными занавесками ждали его снаружи; двое верховых челядинцев стерегли их от любопытства черни. Скверно только, что его узнают, когда он будет в них садиться. Золото складывали в ларчик: слой распушенного хлопка - бархатный лоскут вещица, снова лоскут, снова вещица, и так, пока все не сложили, не прикрыли сверху и не опустили кованую крышку. Как-то она к этому отнесется? Это не колокольчики на добрую память о Кастилии. Эта, белобрысая, что хозяйничает в его доме, пожалуй, затоскует, не досчитавшись стольких мараведи. Наверняка подумывала, какое еще поместье на них прикупить. Будет ей поместье! В приступе злого вдохновения он закрыл глаза, готовый все пустить на распыл и по ветру. Звени златом, шуми шелками, гарцуй на арабских иноходцах, купайся в мускусе и розовом масле, пируй в белокаменных палатах, тирань чернокожих рабов - все это к лицу тебе, мона Алессандрина, дочь флорентийской сводни и лазутчица венецейская. А как имя уменьшительное от "Алессандрина"? Нужно спросить.

Она снова сидела за пюпитром, и читала - ту же самую книгу, или другую. Должно быть, у итальянок заведено принимать посетителей, не отрываясь от привычных занятий. Едва привстав, она протянула для поцелуя руку. Ожерелья с колокольчиками не было на ней, как, впрочем, и других украшений. Только тонкая цепочка, поблескивая, уходила за низко вырезанный ворот. Он поцеловал руку, зашел к ней за спину, словно намереваясь заглянуть в книгу, и из-за спины (точь-в-точь как демон-искуситель с виденной где-то картины) надел на нее новый подарок - расчлененный на семь равновеликих пластин арабеск в изумрудах и смарагдовых брызгах. Вскинув обе ладони, охнув, она закрыла украшение, как закрывают внезапно открывшийся рубец или клеймо. Он снял со стены выпуклое круглое зеркало и подставил ей: "Взгляните!". Тогда она медленно-медленно отняла от груди руки.

- Это - ваше, донна. - дав ей насмотреться на себя, он отложил зеркало и поставил на стол темный, сплошь резной ларчик с пирамидальной тяжелой крышкой. - Говорят, их носила та самая иудейка La Fermosa, наложница короля дона Альфонсо Восьмого... Расширенные глаза ее наполнились ласковым блеском. Качая головой, она рассматривала на себе ожерелье, и улыбалась не половиной, не тремя четвертями улыбки - а - вся сразу - губы, ресницы, брови, мелко завитые светлые пряди, опущенный подбородок, яремная ямка, складки на шерстяном домашнем платье, острый носок башмачка на потертой подушечке. - Как можно так меня баловать, дон Карлос? Разве я заслужила? Он оставил оба вопроса без ответа. Потом заметил: - У этих украшений лишь один недостаток, донна - они требуют особого наряда. Прошу вас, подумайте об этом на досуге. И я еще хотел у вас спросить: как будет имя уменьшительное от вашего имени? - Его как будто нет, дон Карлос. Иные, правда, говорят "Сандрина" или "Сандринелла", но это немногим короче того, что есть, и часто употребляется блудницами, если им надо назваться чужим именем. Так что если вам нужно как-то назвать меня в своих мыслях, придумайте сами, как. Только не La Fermosa, пожалуйста. У этой истории слишком печальный конец. - Вы знаете? - Мне как-то случалось читать об этом. Эта история была превращена в новеллу, как и многие истории прошлых веков. - Подумать только, что когда-нибудь и наша история превратится в новеллу... И рыцари будут рассказывать ее своим дамам, а дамы обсуждать меж собой, и надо мной снова будут потешаться, а вас будут осуждать за то, что принимали дары от женатого мужчины. - Этого можно избежать, дон Карлос. - Как? - Очень даже просто: стоит лишь сочинить новеллу раньше, чем ее сочинит молва. Вам ли не знать, что одни и те же вещи можно назвать по-разному. То, что между мной и вами может быть названо как нечестивой связью, так и великой любовью. Пока никому о нас не известно, мы можем представить происходящее так, как нам захочется. Люди всегда ждут подсказки; почему бы и не дать ее? - Боюсь, подсказка уже дана: весь рынок будет сегодня шептаться о том, какое я купил у ювелиров ожерелье. Потом кухарки принесут эту сплетню в дома своих господ и перескажут ее камерэрам, те - своим хозяйкам, а те своим мужьям и воздыхателям. - А что они скажут, когда увидят ожерелье на мне? - А вот мы с тобой и послушаем, что они на это скажут! Он осекся, поняв что - и, главное, как - сказал. И в тот миг, когда он осознал это полностью, мона Алессандрина зашлась от хохота. Он едва не оскорбился, но вдруг увидел происходящее ее глазами, и рассмеялся сам.

...Тучи, с обоих сторон заносящие небо, пугали ее, и страх гнал вперед так, что земля выскакивала из-под пяток. Но - она знала - тучи были только предвестьем опасности, куда большей, чем самая свирепая гроза, бьющая молниями в одинокие деревья и макушки холмов - ляг ничком, и грозу можно переждать. То же, что сзади... Или лучше лететь? То ли давящий в спину ветер, то ли напряжение воздуха в легких подняло ее на локоть - главное - помнить, что носки не должны касаться дороги, не должны чертить бороздок в этой шершавой потускневшей пыли... Нет, так не быстрее. Так не быстрее, нисколько не быстрее, а рукава туч уже почти охватили окоем, и то, что оказалось в их объятии перелески, распадки, овражки - не может быть укрытием от торнадо, который наступает сзади невесомым ревущим столпищем, зараз накрывая не меньше акра земли. Из мокрой (почему уже мокрой?) зелени на обочине дороги поднялась руина аббатства - выбеленная ветрами и солнцем, как древний драконий остов. Цоколь и контрфорсы глубоко вросли в некошеные травы и кущи бересклета. Когда она вбегала в проем портала, ноздреватые известковые опоры задержали на себе ее взгляд - словно хотели доказать свою древность и хрупкость. Однако в стенах, внутри - воздух был гулок, сух, и между плитами пола не пробилось ни былинки. И там были люди - много - они разбрелись по громадному пространству, выглядывали в обглоданные временем проемы боковых дверей, перешептывались, попросту стояли молча. Ей не был знаком никто из них. Ни свист, ни вой, ни даже отдаленный гул дали знать о его приближении - но нарастающая тяжесть в воздухе и налегающая на плечи мгла, от которой изрезанные библейскими сюжетами стены аббатства посерели и уплощились, утрачивая видимую прочность. Люди стали метаться. Судя по крику, в давке уже кого-то ранили, но ей были не до того - с несколькими другими счастливцами она скатилась по виткам потайной лестницы, которая нашлась за алтарем. Со страху (и от того, что аббатство было разрушено) она не задумалась, что вошла в алтарь, и теперь так торопилась вниз, точно сама лестница норовила вывернуться из под ног и ускользнуть. Лестница кончилась в крипте. Одна из стен повторяла полукруглую форму апсиды - в ней был прорезаны на удивление большие окна, смотревшие, как ей казалось, в сторону, противуположную той, откуда шел торнадо. В окнах клубились пепельные тучи - края, сминаясь друг от друга, сливались, в крипту летело все больше и больше мелкой водяной пыли. Даже сквозь каменный свод ощущалось, как возрастает давящая мощь торнадо... И тут сверху ударил крик! А мимо окон косо понеслась темно-серая дымная гуща и в них хлынула ледяная вода.