Льюис Кэрролл: Досуги математические и не только (ЛП) - Льюис Кэрролл

Третий голос

Ждала недолго транспорт кладь.Прошла всего минута, глядь —И слёзы ливнем, не унять,

Да трепет. И какой-то зов —Лишь глас, в котором нету слов —То далее, то ближе вновь:

«Не распалить огня слезам». —«Откуда, что? Вдобавок, намВнимать подземным голосам?

Её слова — душе урон.Да я бы лучше, — плакал он, —Тех волн переводил жаргон

Иль возле речки развалюсьИ книжки тёмной наизустьЗубрить параграфы возьмусь».

Но голос рядом — только глух,Пригрежен или молвлен вслух —Беззвучен, как летящий дух:

«Скучней ты нынче во сто крат;Речам учёности не рад?Потерпишь — будет результат».

Он стонет: «Ох, чем то терпеть —Я б корчился в пещере средьВампиров, их желудкам снедь».

А голос: «Но предмет велик,И чтобы он в твой мозг проник,Тараном бил её язык».

«Да нет, — протест его сильней. —Ведь нечто в голосе у нейМеня морозит до костей.

Стиль поучений бестолков,Невежлив, резок и суров,И очень странен выбор слов.

Они разили наповал.Что делать было? Я призналЧто ум у ней, э-гм, не мал;

Я был при ней до этих пор,Но стал запутан разговорИ разум мой лишил опор».

Пронёсся шёпот-ветерок:«Что сделал — знаешь: впрок, не впрок».И веко дёрнулось разок.

Он растерял последний пыл,Уткнулся носом в пыль без силИ летаргически застыл.

А шёпот прочь из головы —Заглох, как ветер средь листвы;Но облегченья нет, увы!

Он руки жалобно вознёс;Коснувшись спутанных волосРванул их яростно, до слёз.

Позолотил Рассвет холмы,А то всё хмурились из тьмы…«Так отчего ругались мы?»

Уж полдень; жгучий небосводЕму глаза и мозг печёт.В сознаньи — крик, но замкнут рот.

А вот вперил в страдальца взглядС усмешкой мрачною Закат;Вздохнул он: «В чём я виноват?»

А тут и Ночь своей рукой,Рукой свинцовой, ледяной,К подушке гнёт его земной.

А он запуган, истощён...То гром или страдальца стон?Волынки или жалоб тон?

«Гнетуща тьма кругом и так,Но Боль и Тайна тут же, какТолпа прилипчивых собак,

И полнит уши лая звон —За что терпеть я обречён?Какой нарушил я закон?»

Но шёпот в ухе шелестит —Поток ли то вдали бежитИль отзвук сна, что был забыт, —

Трепещет шёпот сам собой:«Её судьба с твоей судьбойПереплелась — узри, усвой.

Да, взор людской — змеиный яд,Чинит помехи брату брат,Где вместе двое — там разлад.

О да, один другому враг —И ты, напуганный простак,И та, лавина передряг!»

Под тёмным сводом в горнице немойС окном на запад, узким как стрела,Где в кружевах висящих лоз игралЗакатный свет, тускнеющий в ночи,Сидела дева, руки положаНа фолиант застёгнутый, лицо —На руки сверху; не в мечтах склонясь:Блестели слёзы на её щеках,И эхо сонное ночной порыВнезапно звук рыданий нарушал.       Но вот она, застёжку отстегнув,Слова читает голосом тоски,Себя терзая, плача над строкой:

«Его увенчан славный путь —В свой час подставил битве грудь,Чтоб вновь в глаза врагу взглянуть

И пасть средь воплей и угроз,Чтоб Право с Правдой шло не врозь,В тот миг, как руку вновь занёс.

Где взгляд свиреп, удар тяжёл,Палят огнём раскаты жёрл,Где мор рассудок превзошёл —

Остекленевший, тусклый зракУж не следил успех атакИ толчею случайных драк.

В могилу с честью положён;Близ ярких храмовых оконПочиет с храбрецами он,

Чтоб ныне певчие моглиВзнести в простор вечерней мглыСлова молитвы, песнь хвалы.

И праздный мрамор иль гранитНасмешкой здесь не оскорбитПокой простых солдатских плит;

А дети изредка придутИ с милым шёпотом прочтут,Кого земля укрыла тут».

       На сим умолкла. Позже, как во сне,«Увы! — вздохнула. — Женщин путь убог:Бесцельна жизнь их и бесславна смерть;Тисками их сжимают быт и свет,Одним мужчинам предназначен труд».       И вот ответом разразился мрак,Вечерний мрак, крадущаяся ночь:«Да будет мир с тобой! Мужчины путь —То путь из тёрна, тёрн топтать емуИ встретить смерть, в отчаянье борясь.Твой путь из роз — беречь и украшатьМужчины жизнь, сокрыв цветами тёрн».       Но горше ей, и молвит вновь она:«Игрушкой разве, куклою на час,Иль яркой розой, свежей поутру,Пожухлой к ночи, брошенной в пыли».       И вновь ответом разразился мрак,Вечерний мрак, крадущаяся ночь:«Ты путь его как светоч озаришьВ тот час, как тень тоски падёт вокруг».       И вот — неужто въявь? — чудесный светСквозь толщу стен пробился, заблистал,И всё исчезло — и высокий свод,И солнца отблеск в кружевах лозы,И щель окна — и вот она стоитСреди страны широкой на холме.       Внизу, вдали, насколько видит глаз,Стоят ряды враждующих сторон —Готовы к битве, замерли пока.Но вот потряс равнину гром копыт,И сотен быстрых всадников валунНизринулся на океан живых;Он расплескал их брызгами окрест,Их разметал как пригоршни земли;Покинув строй, бегут, за жизнь борясь...Но зрит она — их облик истончал,Поблёк и сгинул с первым светом дня,И в отдаленье резкий рык трубыВ безмолвье стих — видение прошло,И вот другое: ряд больничных лож,Где умирают в боли и тоскеПод сенью Азраилова крыла.Но здесь одна, что ходит взад-вперёд —Легки шаги, спокойствие в лицеИ твёрдый взгляд не сторонится тьмы.Она любого ободрить спешит,Касаньем нежным охладить челоИ тихо молвить ждущим их ушамСтрадальцев бледных нужные слова.И каждый воин, глядя ей вослед,Благословляет вслух. БлагословиИ Ты, даривший древле благодать!       Так дева вдруг взмолилась всей душой,Следя за ней, но тут портьерой ночьСокрыла всё — видение прошло.       А шёпот — здесь: «В нечистый зев борьбы,Что превзошла отчаянье мужчин,Когда Война и Ужас правят бал,Дорогой скорбной женщине идти,От жутких сцен не отвернув чела.Когда мужчины стонут — каждый святЕё поступок, благо — в ней самой.Мало деянье — польза есть и в нём,В великом — будет часть её труда.Пусть каждый на своей стоит стезе;Иди — и Богу вверься в остальном».Затем — молчанье. Девы же ответ —Глубокий вздох; в нём слышалось «Аминь».       И поднялась она, и в темнотеОдна стояла, словно дух ночной,Тиха, бесстрашна перед ликом тьмы —С очами к небу. По её лицуСлеза стекала, в сердце ж был покой,Покой и мир, которых не отнять.

                               10 апреля 1856 г. [54]