Скиппи умирает - Пол Мюррей

Схватив воображаемый микрофон, Деннис принимается говорить с характерным юго-восточным акцентом:

— Да, Брайан, с тех пор как я был пацаном, мастурбация сильно изменилась. В наше время мы мастурбировали совершенно бескорыстно. Мы делали это днем и ночью, все ребятишки с нашего двора, мы мастурбировали на старом пустыре, мастурбировали у стены дома, Помню, как мама выходила и звала меня: “Хватит мастурбировать, приходи домой пить чай! От тебя никогда не будет толку, если ты будешь думать только о мастурбации!” Мы были просто фанатами мастурбации. Другое дело — теперешние юные мастурбаторы: они думают только о деньгах, об агентах и контрактах. Порой я с тревогой думаю о том, что мастурбации грозит опасность совсем вымереть.

— Эй, Скип, а что там было в гостинице в субботу? — спрашивает Джефф. — Был там мини-бар?

— Нет.

— А горячая ванна?

Сккккррррччч! Сккккррррччч! Сккккррррчччч!

— Черт возьми, Рупрехт, что ты делаешь? — вдруг кричит Скиппи.

— Горелые тосты — это канцероген, — невозмутимо отвечает Рупрехт, продолжая обдирать несъедобную корку.

— Это что? — переспрашивает Джефф.

— То, что вызывает рак.

— Тосты вызывают рак? — удивляется Марио.

— Да здесь нас никто даже раком не наградит, — замечает Деннис, недовольно оглядывая зал столовой.

— Кан-це-ро-ген, — медленно повторяет Джефф. Сккккррррччч — скрежещет нож по горелому куску хлеба, и вдруг Скиппи хватает Рупрехта за пухлое запястье. Тот смотрит на него с удивлением.

— Раздражает, — говорит Скиппи, смутившись.

Слышен звонок. Томмз Картофельная Башка поднимается и хлопает в ладоши, чтобы школьники несли свои подносы к тележкам.

— Мне нужно кое-что забрать из своего шкафа, — говорит Скиппи остальным.

Уже 8.42, коридоры заполняются заспанными мальчишками в куртках, спешащими на уроки. Новости о субботнем соревновании уже распространились: пока он идет сквозь толпу против течения, к лестнице, ведущей в подвальный этаж, люди, с которыми он никогда раньше не разговаривал, кивают ему в знак признания; другие щиплют за руку повыше локтя или останавливаются поздравить.

— Эй, молодец, Джастер!

— Привет, наслышаны о твоей гонке. Так держать!

— Отлично, Джастер. Когда полуфинал?

Если ты привык к тому, что люди смотрят мимо, или сквозь, или, чаще всего, поверх тебя, то такое внимание кажется очень и очень странным. Теперь двое парней из младшего потока, Даррен Бойс и еще один, Скиппи даже не помнит, как его зовут, откалываются от толпы, чтобы подойти к нему. Даррен улыбается и раскрывает объятья — а потом, в последнее мгновенье, толкает своего приятеля, и тот грохается прямо на Скиппи, который отлетает к стене. Мальчишки смеются, разворачиваются и уходят.

Он поднимается на ноги. В голове у него все еще звучит скрежет ножа по тосту: сккккррррччч, сккккррррччч, сккккррррччч. Таблетка уже перестает действовать. Ш-ш, знаю, спокойно!

Вниз по лестнице, по волнам тел. В этом году, когда он вернулся с летних каникул, оказалось, что все мальчишки сильно изменились. Все вдруг стали долговязыми и нескладными, а говорили только о выпивке да о сперме. Ходишь среди них как по лесу, пропахшему человечиной.

Подвальный этаж заполнен узкими рядами запирающихся шкафов. Они напоминают Скиппи гробы — дешевые деревянные гробы с кодовыми замками. С одной стороны стоит залатанный бильярдный стол, на котором Гари Тулан решительно и красиво отделывает Эдварда “Хатча” Хатчинсона, а дворник Нодди, опершись на свою метлу, смотрит и одобрительно крякает. В нескольких дверях от Скиппи вокруг шкафа Саймона Муни украдкой собралась куча ребят — значит, там у кого-то контрабанда.

— Распылители. Черные дыры. Пятые измерения. Испепелители, — перечисляет нараспев Саймон Муни, наклонившись над полиэтиленовым пакетом. — А еще у нас есть ракеты, шутихи — это самые громкие шутихи, какие бывают.

— А это что такое? — тычет Диармайд Ковени.

— Не трогай. — Саймон недовольно отдергивает пакет и открывает его уже на безопасном расстоянии. — Это, приятель, печально знаменитая Бомба-Паук. Это восемь отдельных фейерверков в одном.

Слышен восхищенный, почти благоговейный гул.

— А откуда они у тебя? — спрашивает Дью Форчун.

— Отец купил на Севере. Он все время ездит туда в командировки.

— Ух ты! А как ты думаешь — он может и мне такие привезти? — затаив дыхание, спрашивает Воэн Брейди.

Саймон обдумывает вопрос, плотно сжав губы, как будто сосет конфету.

— Нет, — решает он.

— Ну, а можешь ты нам продать несколько своих?

— М-м-м… — Саймон опять делает конфетное лицо. — Нет.

— Почему? У тебя же их пропасть.

— Может, тогда запустим сейчас парочку?

— Ну да, представляешь, что будет с Конни, если запустить ему шутиху под стул!

— Нет.

— Тогда зачем ты вообще их сюда притащил, если не собираешься их запускать?

Саймон пожимает плечами, а потом, заметив поблизости Карла Каллена и Барри Барнза, торопливо кладет фейерверки обратно в шкаф и запирает его на замок. Зрители неохотно расходятся и под звуки последнего звонка идут к лестнице.

Скиппи закрывает дверь своего шкафа и прислоняется к двери.

СКРРРРРЧЧЧЧ, СКРРРРРЧЧЧЧ, СКРРРРРЧЧЧЧ!

Горячая ванна? Мини-бар? По спине течет пот, все вокруг словно движется скачками и рывками, как будто отдельные мгновенья соединены лишь скольжением воды, и всякий раз, моргнув, он вдруг попадает в какое-то новое мгновение и не понимает, где он…

Ш-ш, не волноваться.

…и крошечные частички памяти вдруг всплывают ниоткуда и взрываются фейерверками где-то внутри глаза, осколки картинок, пропадающие так быстро, что не успеваешь их рассмотреть, как сны забываются в тот самый миг, когда понимаешь, что это сны… Только вот сны о чем? Воспоминания о чем?

Ш-ш. Несколько глубоких вдохов.

Он вытряхивает из желтой трубочки таблетку и запивает ее выдохшимся спрайтом. Вот так. Он медленно и спокойно достает из шкафа учебники, которые понадобятся ему для сегодняшних уроков, и кладет их в рюкзак. Он уже опаздывает на естествознание, но не торопится. Ему уже опять кажется, что все нормально, — ясно? Эти таблетки действуют убаюкивающе, как будто ешь лед и чувствуешь, как все внутри замерзает. Странновато только, что вместе с таким целебным эффектом одновременно подступает какая-то тошнота…

— Стой на месте! — восклицает мистер Фарли, когда Скиппи показывается в дверях кабинета. Затем обращается к классу: — Какой из семи характерных признаков жизни демонстрирует сейчас Дэниел?

На него уставляется тридцать насмешливых глаз. Скиппи стоит как идиот, держась рукой за дверь. Раздается тихое ржание, кое-кто с задних рядов успевает выкрикнуть разные предположения (“Экскреция?”, “Голубизна?”), прежде чем мистер Фарли сам отвечает на свой вопрос.

— Правильный ответ — “дыхание”. Конечно, теперь вы все вспомнили. Дыхание, или, как это называется по-научному, респирация, — это один из семи главных признаков жизни. Благодарю вас, мистер Джастер, за изящную демонстрацию. Теперь можете садиться.

Скиппи, раскрасневшись, спешит занять свое место рядом с Рупрехтом.

— Каждое живое существо на нашей планете дышит, — продолжает мистер Фарли. — Однако не все дышат одним и тем же и не все дышат одинаково. Например, люди вдыхают кислород, а выдыхают углекислый газ, а вот с растениями все ровно наоборот. Поэтому им отведена такая важная роль в борьбе с глобальным потеплением. Морские организмы тоже дышат кислородом, как и люди, но они извлекают его из воды при помощи жабр. А у некоторых организмов имеются и жабры, и легкие. Кто-нибудь из вас может подсказать мне, как они называются?

Флаббер Кук тянет руку:

— Русалки?

— Нет, — отвечает мистер Фарли. — Еще кто-нибудь? Спасибо, Рупрехт, правильный ответ — амфибии. — Он пишет мелом на доске. — Это слово происходит от древнегреческого амфибиос, что значит “двойная жизнь”. Амфибии — например, лягушки — это такие существа, которые умеют дышать и на суше, и в воде. Они сыграли очень важную роль в эволюции, потому что жизнь на Земле зародилась в море, а значит, первые позвоночные, которые выбрались на сушу, должны были обладать амфибийными признаками. К тому же каждый из вас сравнительно недавно сам являлся амфибией: ведь младенцы, находясь в матке, действительно дышат кислородом, растворенным в жидкости, при помощи жабр, совсем как рыбы. Более того, некоторые ученые считают, что наличие жаберных щелей у человеческого эмбриона свидетельствует о нашем происхождении от морских существ…

— Любопытно, почему нельзя было так и остаться амфибией, — размышляет вслух Рупрехт, когда после урока они выходят из класса. — Тогда бы каждый сам решал, где он хочет жить — на суше или в воде.