Светлая в академии Растона: любовь или долг. Том 1 - Екатерина Романова

– Я понимаю. Не продолжай. Тебе тоже нужен мой дар?

– Я бы соврал, сказав нет, – честно сознался парень. – Но приму его лишь в том случае, если поделишься добровольно. Со светлыми связываться не стану. С Блэквелом – тем более.

– Что это значит?

– Ты не знаешь? – удивился он. – Хорошо. Сегодня побуду лапочкой. Ты ведь девственница. Ой, только не красней, вся академия знает, что девственница. А дар светлых, любой, не только целительский, активизируется с ее потерей. Возьми девственницу силой – получишь часть дара. Но все поколение этой светлой будет лишено магии. Если девушка сама дала, то дар удваивается. Ее возлюбленный получает по полной программе. И потомки тоже. По понятным причинам, первый вариант подходит темным. Но светлые за такое карают. Вас и так осталось-то немного, а с даром – и того меньше. Эфа убьет, если узнает.

– Какая эфа?

– Темный, ты что, с неба свалилась? Вообще не в курсе мирозданья что ли?

– Прости, моим воспитанием занималась улица. Отчим учил исключительно кулаками, а все, что втолковала графиня, касалось балов, этикета и самых общих основ целительства. Да и было мне тогда шесть лет.

– Библиотека тебе в помощь. Там все найдешь. Но я не для этого к тебе подошел. В общем, смотри, какой расклад. У тебя спокойная жизнь будет только до конца отбора. Ну, как спокойная. Парни тебя не тронут. Могут поразвлекаться немного, потискать, но не больше. Их Блэквел убьет тогда. Совсем убьет. За нарушение приказа. А через месяц метка будет снята, и тебя, как и всех духов, можно трогать. Типа, раз остались и отбор прошли – приспосабливайтесь. В твоем случае, кто первый добежит, тот и получит целительский дар…

Леа поежилась от подобной перспективы. Несмотря на свои меркантильные цели, господин Блэквел все же на месяц отсрочил ее персональный сексуальный ад. С замиранием сердца, она слушала, что предложит Калеб.

– Так вот. Предлагаю взаимовыгодную сделку. Ты ходячая мишень ровно до тех пор, пока девственница. Я опытный мужчина, хорош в постели. Обещаю быть нежным и осторожным, – внутри девушки все опустилось. Неужели он действительно предлагает ей подобное? – Могу даже подождать, пока будешь готова. Но не долго. И все останутся довольны. Мне – сильный целительский дар. Тебе – сильный целительский дар. Твоему потомству – жизнь. Все выигрывают. Поверь, если не согласишься, тебя ждет плохая участь. В лучшем случае, по-тихому выебут за углом, в худшем – по кругу пустят.

Сглотнув от страха, Леа поймала себя на том, что ее колени, плотно сжатые вместе, заметно дрожат. Она не хотела для себя подобной участи. Но и лишаться девственности с Калебом не хотела тоже. Он неплохой парень, даже симпатичный, вроде как добрый, но она не любит его. А ложиться в постель с нелюбимым не станет. У темных все проще. Есть желание, есть объект, есть удовлетворение. У светлых сложнее. Требуется сильная эмоциональная связь, иначе ничего не получится.

– Поверь мне, как только ты станешь женщиной, о тебе забудут. Спать с неопытной, когда вокруг элитные шлюхи с факультета переводчиц никто не станет. У нас же обмен опытом. Девчонки отрабатывают полученные навыки, парни учат их добывать информацию. Так что я предлагаю отличную сделку. Соглашайся.

Язык девушки прочно прирос к небу. Сердце отчаянно колотилось и кричало «нет». Разум, обдумав все сказанное, был близок к тому, чтобы принять предложение. Тело же готово было сорваться с места и броситься подальше от этого проклятого места с его дикими, варварскими нравами! В современном цивилизованном мире девушка, светлая, не может самостоятельно распорядиться своей сексуальной свободой, и вынуждена заключать какие-то сделки, не имея возможности стать женщиной с тем, кого любит. Леа не успела полюбить, и сейчас она об этом жалела, как никогда прежде.

– Калеб, я…

– Вижу. В общем, я в мужском общежитии живу, если что, комната 115. Как решишь – дай знать. Бывай.

Глядя вслед удаляющемуся парню, Леа сделала для себя два вывода. Первый – если не пойти на сделку с совестью и не преступить через свою гордость, ее попросту изнасилуют. Да, светлые потом восстановят справедливость и покарают обидчика, но факт останется фактом. Ей от этого легче не станет. Девственности и потомства с даром – не будет, а психологическая травма и панический страх перед мужчинами – будет. Этого ей не хотелось. Второй – если пойти на сделку с совестью, она потеряет себя. Если бы можно было решить вопрос как-то иначе…

Пошлые замечания, полетевшие в сторону девчонки, заставили ее вздрогнуть и прийти в себя. Она поднялась, отнесла поднос на стойку грязной посуды и, стараясь не слушать и не обращать внимания на невоспитанных хамов, направилась к господину Блэквелу. Необходимо с ним побеседовать. Пусть отдаст нож, чтобы Леа могла отбиваться от слишком настырных парней, и пусть объяснит, зачем сотворил с ней такое. Зачем сообщил всей академии, что у нее дар целительницы, ведь прекрасно понимал, что ее ожидает. Не мог не понимать.

Где находится кабинет господина Блэквела, Леа узнала в деканате у госпожи Триполи. Женщина удивилась, вновь увидев Суарес. Она надеялась, что светлая не продержится в академии и дня.

Кабинет куратора находился в административном корпусе, на втором этаже, в самом конце коридора правого крыла. Она замерла перед деревянной дверью с золоченой табличкой. «Этан Блэквел. Куратор шпионского факультета».

– Все курсы курирует? Как только успевает, – себе под нос пробурчала Леа. Не от того, что действительно хотела знать, а от того, что волновалась. От страха ее ладошки вспотели, а под ложечкой болезненно стонало. Резко выдохнув, она громко постучала. Тишина. Неужели нет на месте? Постучала снова и снова. Никто не отвечал. Прежде, чем пойти на свою встречу, решила проверить и дернула за ручку.

Открыв дверь, девушка в ужасе замерла. Господин Блэквел был в кабинете. Вместе с той самой Викторией Холли, которую вызвал к нему приятный женский голос. Теперь она поняла, о чем говорили парни в столовой.

Виктория, сидя на столе с широко расставленными ногами, стонала от удовольствия в голос, впиваясь ногтями в мускулистую спину мужчины. Без рубашки, с приспущенными брюками, он сильными и резкими толчками вбивался в женщину, покрывая поцелуями ее шею. Леа с ужасом наблюдала, как при каждом толчке напрягаются его упругие ягодицы, и выгибается дугой блондинка, дрожа от страсти и наслаждения.

Вместо того чтобы захлопнуть дверь, Суарес с ледяным кошмаром в сердце наблюдала за происходящим. Ноги приросли к полу, воздух в легких закончился, а как дышать – она забыла.

– Желаете присоединиться, Суарес? – не останавливаясь и не поворачиваясь в ее сторону, низким, хриплым голосом произнес куратор.

Присоединяться она не желала. Более того, вообще забыла, зачем пришла сюда.

– Суарес?

Повторный оклик вывел ее из оцепенения. Громко хлопнув дверью, девушка побежала со всех ног из академии. Неужели и с ней… вот так вот… С нелюбимым? Нет. Она не могла. Не сможет. Слишком тяжело принять подобное. Светлая бежала, не разбирая дороги, размазывая по щекам слезы и рыдая разве что не в голос. Во что она ввязалась? Порок, грязь, бесчестие, тьма… в академии Растона ни капли света. А она задыхается без него.

На проходной возникли проблемы. Оказалось, что без разрешения куратора шпионского факультета или ректора академии выход за стены здания запрещен. Но разве это преграда для опытной воровки? Хороший шпион, как и хороший вор знает, что выходом, как и входом, может быть не только дверь. Точнее, как правило, дверь – не самый лучший способ проникнуть в помещение. Лучше всего использовать вентиляционные решетки или окна. Она завернула за угол и прошлась по коридору, дергая ручки дверей. Одна оказалась открытой и вела в уборную, которая была оборудована окном – узким и под самым потолком. Но для маленькой худенькой девушки это не проблема. Заперев дверь изнутри на шпингалет, она забралась на раковину и, подтянувшись, допрыгнула до окна. Выглянула. Вплотную к зданию росли деревья, которые не только скроют ее побег, но и помогут безопасно спуститься вниз.

Оказавшись на улице, девушка закинула голову к небу и жадными глотками втягивала воздух. Над ней безмолвно проплывали пушистые белые облака, игриво меняя форму. Вот плывет добрый зайчик, вот крокодил раскрыл пасть, вот свинка. В детстве, когда мама была жива, они ходили в лес на пикники, ложились вместе на льняной плед и наблюдали за небом. Вместе придумывали, на что похоже то или иное облако. Ее детство было полно света и добра. Но пьяный водитель решил, что Леа не нужны ни свет, ни добро, ни детство. Слишком рано она стала взрослой. И слишком поздно поняла, что жизнь на улице не превращает тебя в дерьмо, а вот учеба в академии Растона – вполне может.