Сорняк, обвивший сумку палача - Алан Брэдли

Старый трюк: польсти мужскому тщеславию, и я возгордилась, что вспомнила о нем.

— Верно, — согласился он, снова забираясь на водительское сиденье.

Ниалла выбралась наружу, и я следом за ней. От мыслей, которые у меня могли появиться насчет разумности того, чтобы женщина в ее положении толкала фургон вверх по холму в такую жару, я немедленно отмахнулась. И кроме того, вряд ли я могла затронуть эту тему.

Как молния, Ниалла бросилась за фургон и прижалась спиной к задней двери, воспользовавшись своими сильными ногами, чтобы толкать.

— Сними фургон с ручника, черт возьми, Руперт! — крикнула она.

Я заняла позицию рядом с ней и изо всех сил, которые во мне имелись, уперлась ногами и толкнула.

Чудо из чудес, бестолковая штуковина тронулась с места. Может, потому, что кукольные причиндалы выгрузили в приходской зал, значительно облегченный фургон вскоре пополз, медленно, как улитка, но непреклонно, к вершине холма. Как только мы стронулись с места, мы повернулись и уперлись ладонями.

Фургон полностью остановился только один раз, и это было, когда Руперт отпустил сцепление и включил зажигание. Глушитель выстрелил огромным облаком черного дыма, и, даже не глядя вниз, я поняла, что мне придется объяснять отцу, как я угробила очередную пару белых носков.

— Не отпускай сцепление сейчас! — завопила Ниалла. — Подожди, пока мы доберемся до вершины! — И она прошептала мне: — Мужчины! Мужчины и их чертовы выхлопные газы.

Десять минут спустя мы были на гребне холма Джиббет. В отдалении к реке спускалось поле Джубили — аккуратно разворачивающийся ковер изо льна настолько интенсивного цвета электрик, что Ван Гог разрыдался бы при виде его.

— Еще одно усилие, — заметила Ниалла, — и мы почти у цели.

Мы стонали и ворчали, толкали и давили горячий металл, и вдруг, как будто став невесомым, фургон начал двигаться сам по себе. Мы добрались до спуска с холма.

— Быстро! Прыгаем внутрь! — сказала Ниалла, и мы побежали вдоль фургона, набиравшего скорость и подпрыгивавшего по изрезанной колеями дороге.

Мы запрыгнули на подножку движущейся машины, и Ниалла открыла дверь. Через секунду мы повалились друг на друга на сиденье, в то время как Руперт манипулировал управлением двигателя. На полпути вниз, когда мотор наконец завелся, фургон тревожно затарахтел глушителем, перед тем как нездорово закашляться. У подножия холма Руперт тронул тормоз, и мы аккуратно выкатились на дорожку, ведущую к ферме «Голубятня».

Перегревшись от своих упражнений, «остин» фырчал и дымился, словно протекающий чайник на ферме, в сущности, забытый. По моему опыту, когда бы вы ни приехали на ферму, всегда кто-то выходит из амбара приветствовать вас, вытирая масляные руки, и кричит женщине с корзинкой яиц испечь сконы[28] и поставить чай. По меньшей мере должна быть хотя бы лающая собака.

Хотя в поле зрения не было свиней, покосившийся свинарник в ряду разваливающихся сараев весь зарос крапивой. Позади него башенкой высилась голубятня. Бадьи из-под молока в ассортименте, все ржавые, были разбросаны по двору, и одинокая наседка вяло клевала зерно, поглядывая на нас настороженным желтым глазом.

Руперт выбрался из фургона и громко хлопнул дверью.

— Ay! — окликнул он. — Есть кто-нибудь?

Ответа не было. Он прошел мимо старого чурбана для рубки дров к задней двери дома и громоподобно постучал кулаком.

— Ау! Кто-нибудь дома?

Он сложил ладони домиком, всматриваясь в запачканное сажей окно того, что некогда, вероятно, служило кладовой, затем махнул нам выходить из фургона.

— Странно, — прошептал он. — Кто-то стоит посреди комнаты. Я вижу его очертания на фоне дальнего окна. — Он еще несколько раз постучал в дверь погромче.

— Мистер Ингльби! — позвала я. — Мистер Ингльби, это я, Флавия де Люс. Я привела людей из церкви.

Повисло длительное молчание, затем мы услышали топот тяжелых ботинок по деревянному полу. Скрипнула, открываясь, дверь в темное помещение, и на пороге, моргая, показался высокий блондин в комбинезоне.

Никогда в жизни его не видела.

— Я Флавия де Люс, — сказала я, — из Букшоу. — Я помахала рукой приблизительно в том направлении, на юго-восток. — Викарий попросил меня показать этим людям дорогу на ферму «Голубятня».

Блондин вышел во двор, существенно согнувшись, чтобы пройти сквозь низкий дверной проем и не удариться головой. Он был, как описала бы Фели, «неприлично красив»: высоченный нордический бог. Когда этот светловолосый Зигфрид повернулся, чтобы аккуратно прикрыть за собой дверь, я увидела на спине его комбинезона большой выцветший красный круг.

Значит, он военнопленный.

Мои мысли сразу же метнулись к деревянному чурбану и отсутствующему топору. Он порубил Ингльби на части и сложил вместо дров в кухонную печь?

Что за нелепое предположение! Война закончилась пять лет назад, и я видела Ингльби, во всяком случае Грейс, не далее как на прошлой неделе.

Кроме того, я уже знала, что немецкие военнопленные не особенно опасны. Первый раз я их увидела во время первого похода в кинотеатр «Палас» в Хинли. Когда пленных в синих куртках в сопровождении вооруженной охраны провели в зал и рассадили, Даффи толкнула меня локтем и показала на них.

«Враги!» — прошептала она.

Когда свет погас и начался фильм, Фели наклонилась ко мне и сказала: «Только представь, ты сидишь с ними в темноте два часа. Одна… если Даффи и я пойдем за сладостями».

Показывали фильм «Где мы служим», и я не могла не заметить, что когда корабль ее величества «Торрин» в Средиземном море потопили пикирующие бомбардировщики люфтваффе, хотя пленные не аплодировали в открытую, они все же улыбались.

«С плененными немцами нельзя обращаться бесчеловечно, — сказал нам отец, когда мы вернулись домой, цитируя то, что слышал по радио: — Но им надо очень ясно продемонстрировать, что мы считаем их, офицеров и солдат, изгоями в обществе приличных людей».

Хотя я уважала слова отца, по крайней мере в принципе, было ясно, что человек, встретивший нас на ферме «Голубятня», не изгой, даже при самом буйном воображении.

Спустя пять лет после наступления мира он мог носить свой комбинезон с мишенью только из гордости.

— Позвольте представиться, я Дитер Шранц, — сказал он с широкой улыбкой, пожимая руки каждому из нас, начиная с Ниаллы. Только по этим пяти словам я уже определила, что он говорит почти на идеальном английском. Он даже произнес свое имя так, как это бы сделал англичанин, с твердыми р и ц и без неприятного рычания в произношении фамилии.

— Викарий сказал, что вы должны приехать.

— Чертов фургон сломался, — сказал Руперт, махнув головой в сторону «остина», как мне показалось, с некоторой долей агрессии. Как будто он…

Дитер улыбнулся.

— Не беспокойтесь, я помогу вам доставить его до поля Джубили, где вас расквартируют, дружище.

Дружище? Дитер явно живет в Англии довольно долго.

— Миссис Ингльби дома? — спросила я. Я подумала, что будет хорошо, если Ниалле предоставят доступ к удобствам до того, как ей придется просить об этом.

Облачко пробежало по лицу Дитера.

— Гордон уехал куда-то в лес, — сказал он, указывая на холм Джиббет. — Он любит работать один большую часть времени. Сейчас он должен спуститься, чтобы помочь Салли на лугу. Мы увидим их, когда доставим ваш автобус к реке.

Салли — это Салли Строу, член «Сельскохозяйственной женской армии»,[29] или «земельная девушка», как их называли, она работала на ферме «Голубятня» со времен войны.

— Ладно, — сказала я. — Привет! Это Клещ и Сорока.

Двое пестрых котов миссис Ингльби неторопливо вышли из амбара, зевая и потягиваясь на солнце. Она часто брала их с собой за компанию на рынок, как поступала с некоторыми из своих животных, включая, время от времени, свою любимицу гусыню Матильду.

«Клещ, — она однажды проинформировала меня, когда я поинтересовалась их именами, — потому что у него есть клещи. А Сорока болтает без умолку».

Сорока шла прямо ко мне, уже приступив к кошачьей беседе. Клещ в это время направлялся к голубятне, мрачно возвышавшейся сзади над нагромождением разваливающихся сараев.

— Вы идите вперед, — сказала я. — Я приду на поле через несколько минут.

Я взяла Сороку на руки.

— Как поживает наша хорошенькая киска? — заворковала я, уголком глаза наблюдая, поверил ли мне кто-нибудь. Я знала, что кошка не поверила, она сразу же начала изворачиваться.

Но Руперт и Ниалла уже погрузились в фургон, стоявший во дворе, до сих пор подергиваясь. Дитер подтолкнул его и вскочил на подножку, и через секунду, подпрыгивая, они вырулили со двора на дорожку, ведущую вниз по склону на поле Джубили и к реке. Негромкий взрыв глушителя подтвердил их отбытие.