Отец Паисий мне сказал... - Афанасий Раковалис

— Почему твой брат воюет в отряде Зерваса[38]?

— Скажи, пожалуйста, — говорю, — он мой старший или младший брат?

— Старший, — отвечает.

— Ну так если он старший брат, будет ли он отчитываться передо мной в своих действиях?

Он не нашелся что сказать и отдал приказ запереть меня одного в отдельной комнате. Созрел у них план по внушению диавола. Этот односельчанин знал, что я человек верующий, церковный. И вот вечером они подсылают ко мне двух девушек из отряда повстанцев, почти совсем раздетых… Я растерялся.

— Мати Божия, помоги! — возопил в сердце. И сразу ощутил помощь свыше.

— Что же, собственно, произошло?

— Я их стал видеть бесстрастно, целомудренно. Как будто они не были раздеты… Так, скажем, Адам видел Еву в раю до падения. Глазами невинности и простоты, без плотского лукавства.

— А что было потом?

— Потом я с ними поговорил по — хорошему… «Девушки, что же вы такое делаете… И вам не стыдно?» В конце концов они устыдились… Оделись и ушли, расплакавшись! Помогла Благодать Божия[39]!

В нашем селе несколько семей сильно пострадали от повстанцев. Когда пришла регулярная армия, некоторые решили отомстить за себя.

Пошли, захватили дома «левых» и их близких, намереваясь расправиться с ними. Я вступился: «Что, будем Моисеев закон применять? Око за око? Разве мы не христиане?» Еще немного и мне самому бы досталось. Столько натерпелись люди! Один потерял жену, другой ребенка, третий брата, много было горя…

Как‑то раз мне передали просьбу Старца зайти к нему. Я пошел, радуясь, что снова увижу его. Он был в приподнятом настроении, угощал меня, много шутил. Потом объяснил причину, по которой меня позвал.

— Возьми это письмо, отвезешь его в монастырь, в Суроти. Подожди, я принесу марку.

Я рассмеялся, подумал, что Старец шутит. Если я лично передам письмо, зачем нужна марка? Рассмеялся и Старец и продолжал шутить. А потом принес марку и, звучно пришлепнув, наклеил ее на конверт, не переставая при этом делиться некоторыми своими остроумными наблюдениями, которые заставляли меня буквально покатываться со смеху.

После того как мы вволю посмеялись, Старец посерьезнел и сказал мне:

— Я с серьезным намерением наклеил марку.

Я посмотрел на него с удивлением, а он продолжал:

— Да, именно так… Чтобы не нанести ущерба.

— Кому бы Вы нанесли ущерб, отче?

— Государству! По правилам, я должен был бы послать письмо по почте, заплатить и государство получило бы налог. А отправив письмо без марки, я украл бы этот налог у государства!

— Но как же… другие воруют пачками пятитысячные купюры, а Вы переживаете из‑за какой‑то марки!

— Не важно. Если кто‑то вор, неужели и мне им становиться? Если другой убийца, то и мне убивать? Так не пойдет.

— Но, отче, сейчас ведь все кому не лень пытаются обворовать государство, присвоить деньги, собранные в виде налогов. Приходят богатые, обещая построить какой‑то завод или еще что‑то сделать, получают от государства «дотацию» — деньги налогоплательщиков, а потом различными способами их «проедают». Вкладывают эти деньги в зарубежные банки, покупают квартиры в Женеве, в Париже… Этим занимаются богачи, политики, все, кто пытается пробиться к власти… Зачем нам платить налоги? Чтобы эти люди их присвоили?

— Те, кто это делает, — худшие из греков. Почему я молюсь, чтобы «подул ветер», смел их всех, политиков и прочих— и стали у руля другие, более порядочные. Строит политик себе виллу — ладно уж, чего там, пусть строит. Но пусть позаботится и о своем городе, о Родине, пусть сделает что‑нибудь для общего блага.

Современные же политики только о личной выгоде беспокоятся. Им совершенно безразличны общее благо, Родина, государство.

До чего мы докатились!

Раньше люди берегли свою честь. Если кто‑то занимал ответственный пост, он старался сделать что‑нибудь для других. «За меня проголосовали, мне оказали доверие» — человек об этом не забывал. Многие и из своего кармана добавляли средства, лишь бы была польза родному селу или Отечеству, государству. Родина как большая мать. Своими крылами она ограждает всех греков, чтобы они могли работать, жить спокойно, служить Богу! Представь, были бы здесь турки. Шел бы ты утром на работу, в поле, и не знал бы, вернешься ли живым! Работал бы, а плоды твоего труда силой бы у тебя отбирали… Или жену, или твоего ребенка. Мы, греки, пережили все это.

А сегодня существует греческое государство и против этого государства все воюют! Взялись его уничтожать. Каждый по — своему. Один не хочет платить налог, другой — добросовестно работать, выполнять свои служебные обязанности, — чтобы плохо работал государственный механизм, ухудшалось положение в торговле, в экономике — везде. Хотят уничтожить греческое государство.

Если мы не поддержим наше государство, то кто его поддержит?

— И что же, отче, надо нам платить налоги, чтобы их «проедали» другие?

— Мы сделаем то, что положено. Выполним свой долг, а дальше ответственность ложится уже на других.

Как‑то раз мой дядя, живущий в Америке, нашел способ доставить мне дорогую машину по низкой цене. Предложение было заманчивым! Я мог бы оставить автомобиль себе для личного пользования или перепродать его потом, легко получив прибыль в несколько миллионов драхм. Отправился за советом к Старцу.

— Это законно? — спросил он.

— Мы изменим имена, но никто от этого не пострадает и никто это не узнает.

— Нет… Мне это не нравится! Это мне не по душе. Ты обманываешь государство и обходишь законы! Я люблю, чтобы все было по закону. Платишь налог — и душа спокойна! Тут вот один построил на некоем участке земли дом, самовольно или «полузаконно», и говорит, что это обошлось ему дешевле. Не хотел бы я жить в таком доме!.. Пусть все будет как положено.

В письмах, которые мне присылают, люди сообщают или о раке, или о проблемах с психикой, или о распаде семьи. Вот три основные темы.

Попомни мое слово: придет время, когда и те, кто сегодня совсем или почти не верит в Бога, изменят свое мнение и признают, что религия — хорошая вещь, что она помогает человеку и обществу.

Однажды Старца посетила группа друзей. Он спросил одного из них:

— Ты где работаешь?

— В гражданской авиации, инженером.

— Знаешь такого‑то?

— Нет, отче… Нас ведь много.

— Познакомьтесь. В эти трудные времена хорошо бы вам познакомиться, чтобы помогать друг другу. Случится, например, какая беда, а ты побоишься обратиться к другому, который и помочь готов, да только ты этого не знаешь.

В наши дни люди живут в одном доме, а между собой незнакомы.

Раньше, если кто собирался в путь, сообщал об этом окружающим. Или другой, у кого была телега, спрашивал: «Куда идешь? Откуда?» Это было не праздное любопытство, окружающие хотели помочь! Говорили: «Садись, подвезу», или: «Если можешь, подожди, через два часа мне как раз надо запрягать лошадь, поедем вместе», или: «Завтра поедем, заходи в дом, у нас переночуешь…» Так люди знакомились друг с другом. В каждом селе имели кого‑то знакомого и во всех нуждах друг другу помогали.

Слово «сосед» раньше было не пустым звуком. У соседей человек находил помощь, поддержку. А сегодня родные братья живут в одной многоэтажке и только через три года узнают об этом!

Монах — иное дело. Он покинул знакомых и родственников, чтобы войти в великую Божию семью, полюбить всех людей.

Вы, миряне, должны иметь связи друг с другом, с родственниками, чтобы оказывать помощь друг другу.

— Сегодня взят курс на национальное примирение, что Вы об этом думаете, отче?

— Забыть старые счеты — это хорошо. Но оправдать коммунистов — нет! Что же получается: тот, кто защищал государство, поступал неправильно? Вопрос о повиновении государству — разве это пустяк? А забыть старое — да.

— Посмотрите, — говорил Старец группе паломников, — для скольких детей стал домом железнодорожный вокзал в Салониках. Подошел бы кто — нибудь к этим сиротам, несчастным, одиноким, помог бы им.

Один пожилой учитель сказал:

— Отче, едва какой‑нибудь взрослый к ним приблизится, они начинают юлить, избегают его. «Что тебе от нас нужно?» — говорят. К ним не подойдешь.

— Нет — нет. Даже к животным люди находят подход с помощью одного лишь куска хлеба. Если есть любовь, то дети это чувствуют. Нужно не просто «продемонстрировать любовь», формально исполнить свой долг, но начать действительно болеть за них, возлюбить их. Бедняжки испытывают такую нехватку любви, и материнской, и отцовской, что, сколько им ни дай ее, не насытятся. Это как море — реки вливают в него столько пресной воды, а оно остается соленым.