Москву ничем не удивишь - Ермаков Сергей Александрович

— Чему ж ты тогда удивляешься? — спросила Татьяна. — Раз ты в пророки записался, готовься тоже к насильственной смерти. Сдается мне только, что Матфея не за долги убили, а за учение его.

Ситуация у Алмаза сложилась критическая. Деньги, которые он должен был отдать всего лишь год назад Алмаз относительно легко заработал бы проехав по стране чёсом от Владивостока до Калининграда. Возможно в то время — год назад — он мог бы уговорить своих кредиторов дать ему отсрочку — тогда он был в топе, был популярен, колесил чесом по стране с хитами, типа: «Ты моя, я — твой, я пою и ты пой со мной!». Но год пролетел быстро и пока Алмаз пророчествовал со сцены, исполняя арии в мюзикле «Амбивалентность», подросли новые певцы, выращенные в оранжерее различных «Фабрик» и заняли его нишу романтического певца. Впихнуться обратно Алмазу стоило денег, которых у него не было. Поэтому и проехаться чесом по стране он не мог. Алмаза зрители быстро позабыли — у публики память короткая. Алмаз задумался мучительно так, что даже вены на его висках вздулись, а потом спросил:

— А что если твоего отца попросить вместо меня Насосова застрелить? Богоугодное дело сделаем, одним куском говна на свете будет меньше.

Татьяна посмотрела на Алмаза с изумлением во взгляде и ответила:

— Ох и любите же вы, евреи, чужими руками жар загребать. Мой отец-то тут при чем, он ни у кого денег в долг не брал! Да и вообще, если разобраться, Насосов денег тебе дал на кинофильм, а ты их профукал, фильма не снял, с мюзиклом прогорел, ты кругом виноват, а теперь кто-то за тебя твои проблемы решать должен?

И тут вдруг лицо Алмаза просияло — дельная мысль к нему пришла:

— А я в монастырь уйду! — сказал он. — На Соловки уеду, отрекусь от мирской жизни, стану послушником Иувеналием, бороду отпущу до пупа. Насосов ко мне приедет, а я ему скажу: «Изыди бес, не знаю я тебя!». И вся братия за меня встанет, не допустит, чтобы ихнего брата какой мирянин обидел.

— Размечтался, — усмехнулась Татьяна, — это тебе тогда в Шао-Линь надо ехать, а не на Соловки. Тебя сам иеромонах за шиворот вытащит и пинком к Насосову сопроводит, потому как написано: «Богу богово, а Цезарю цезарево. Так, дорогой мой, с мирскими долгами тебя никто в рай не пустит…

Алмаз опустился на диван, обхватил голову руками и произнёс еле слышно:

— Видно и правда пора венки заказывать. Интересно в какую сумму нынче похороны обходятся?

Когда Краб спросил про брата Спичкина, Матвей даже внутренне возмутился — своего брата он любил, помнил его еще маленьким капризным нытиком, который в магазине игрушек падал на пол, стучал ногами, требуя от мамы игрушку или конфет. Младший рос болезненным, хилым, капризным существом, чрезмерно опекаемый родителями, в отличие от самого Матвея о существовании которого папа с мамой сразу после рождения младшенького позабыли. В детстве Матвей не сильно долюбливал братца, дружбы у них не было. Сам Матвей сразу же после окончания школы постарался уехать в Москву и закрепиться в столице. А брат остался с папой-мамой, но через пять лет, когда Матвей уже состоялся, как личность, тоже притащился, убегая от службы в армии и всецело полагаясь на помощь брата. Матвей отказать ему не мог. Поэтому когда Краб подозрительным тоном осведомился о брате, Спичкин старший попытался сразу же снять с него все подозрения.

— Но это брат мой родной, я его из Петрозаводска в Москву вытащил, помог квартиру снять и на работу устроиться, — пояснил Спичкин, — не мог он ничего такого сделать. Он мне сам ключи от моей квартиры через пару дней привез.

— Так он в съемной квартире живет в Митино? — уточнил Краб. — Без жены, без детей? А где работает?

— В салоне сотовой связи, — ответил Матвей.

— На свою собственную квартиру на такой работе не заработаешь, — сказал Краб, — лет сто надо работать. А какие отношения у него с твоей женой были?

— Она его терпеть не могла, — ответил Матвей, — она считала, что я его за уши тащу, что ему место в провинции, называла его инфантильным хлюпиком. Говорила, что брат мне завидует, что я состоялся, как личность, а он никак не продвинется. Даже в салоне сотовой связи в менеджеры не продвинется, всё продавец. Да и как он мог продвинуться по службе, если он целыми днями и ночами в свободное время в стрелялки на компьютере рубится, а потом на работе спит. Его уже из четырех мест выгоняли, а я его снова пристраивал. Я ему денег давал, а Эля меня ругала за это. Но я не верю, что мог он так поступить, он же брат мне.

— Твой брат один из реальных наследников квартиры, — продолжил Краб, — а кто еще за квартиркой присмотрит, пока Матвей в тюрьме сидит как ни брат родной? И всё ему не в Митино жить на окраине, а почти в центре в своей квартире. У него там съемная однокомнатная, а тут собственные апартаменты. Опять же машина твоя, пока ты сидеть на нарах будешь — кому достанется? Брату? Так что сам думай — тебя на нары, ему все твои гонорары!

Спичкин пригорюнился.

— Как же так, я ж ему последнюю рубаху… — с горечью в голосе произнёс он. — А может быть, не он это, может быть, мне еще повспоминать?

— Повспоминай, — посоветовал Краб, — а пока адрес мне скажи точный, навестим твоего брата.

Матвей ответил на вопрос Краба и пригорюнился. Ему виделись здоровенные волосатые зеки с наколками на груди, которые увидев его на пороге камеры с матрасом под мышкой чешут свою волосатую грудь и зловеще-мурлыкающим голосом говоря «Откуда ж такого красивого мальчика к нам занесло?».

Краб тем временем продолжил диалог:

— Я тебя вот о чем хочу попросить. Когда мы к твоему брату приедем, ты веди себя естественно, поговори с ним на отвлеченные темы, ничего о смерти Эли пока не говори. Я буду молча сидеть и слушать. Ты меня ему представь как будто я с вашего радио, я наблюдать за ним буду как он будет себя вести. Поговоришь на отвлеченные темы, потом перейдешь на Элю и ваши отношения. Я думаю, если он виноват, то мы сможем его расколоть.

— Только вы с ним поаккуратней говорите, — попросил Матвей, — он у нас шибко ранимый.

— Постараюсь, — ответил Краб, — и хватит мне «выкать», ты не подследственный, я не прокурор, называй меня на «ты».

Они подъехали к панельному дому на окраине недалеко от известного рынка радиодеталей, Краб припарковал машину на некотором расстоянии от подъезда, вместе с Матвеем они вылезли из автомобиля и направились к двери с кодовым замком. Дверь была закрыта, Матвей нажал пальцами сочетание клавиш кода и они вошли внутрь. Подъезд не смотря на запертую круглосуточно входную дверь был заплеванным и исписанными разнообразными словами, преимущественно матерными. Складывалось ощущение, что это сами жильцы поднимаясь в квартиру таким образом метили территорию.

Поднявшись на пятый этаж Краб и Матвей остановились у двери без опознавательных знаков с нарисованной на стене маркером стрелкой и надписью: «Здесь живут чурбаны!». Спичкин нажал на кнопку звонка, послышались шаги, которые утихли у двери, а потом раздался осторожный вопрос:

— Кто там?

Глазок в двери отсутствовал, поэтому брату Матвея приходилось общаться посредством звука через хлипкую дверь.

— Это я, твой брат, Матвей, — ответил Спичкин, — ехал по делам в Митино и решил тебя навестить.

Щелкнул замок, дверь открылась и перед Крабом предстало существо в трусах — бесформенное, с маленькими глазками, вздыбленными редкими волосами с носом похожим на картошку носом. На Спичкина младший брат был нисколько не походил, видимо, природа на нём здорово отдохнула. Лицо его было сонным, глаза красными, как у кролика, открыв дверь, он стал сразу же кивать и сказал, пропуская их в квартиру:

— Я тебе звоню-звоню, а телефон отключен-отключен. Ты это… мои соболезнования… прими… насчет жены…

— А ты что уже знаешь, что Элю убили? — спросил Матвей.

— У меня рассылка новостей стоит в компьютере, я прочитал уже, — ответил брат Спичкина, — тебя ищут, говорят, что ты убил. Или как? Я думаю, наверное, не ты… или как? А это кто такой?

Он тыкнул пальцем в Краба. План, который собирались провернуть провалился — младший брат оказалось уже знал о смерти Эли.

— Это мой коллега… э-э… — Матвей замешкался, потому что он знал только кличку Краба, а по имени-отчеству не знал.

— Алексей, — представился Краб, — а вас как зовут?

— Каспер, — ответил младший брат Спичкина, пропуская их в неприбранную комнату.

Только лишь Алмаз задал риторический вопрос о том в какую сумму нынче похороны обходятся, мобильный телефон Татьяны зазвонил. Она глянула на дисплей — это опять звонил продюсер Захожин. Татьяна взяла трубку и направилась в свою комнату. У порога остановилась, повернулась и сказала Алмазу:

— Проблема похорон тебя пусть не беспокоит. Тебя похоронят в каком-нибудь из московских водохранилищ, зацементировав ноги в старом тазу.