Лебеди остаются на Урале - Анвер Гадеевич Бикчентаев

считать новым — собрали из кулацких домов. Вот виднеется коровник, его не было раньше. Появился трактор, несколько жаток. И все-таки отец преувеличивал… Но чего же ты хотел, ведь только начали работать вместе! Буран остановился перед двумя добротными избами с заколоченными окнами. Жили в них братья Сабир и Салих, середняки. Они не захотели жить в колхозе. Хайдар говорил — на стройку подались.

Буран свернул в клуб. Раньше библиотекой заведовала Камиля. Она узнавала шаги Бурана, когда он еще поднимался по ступенькам лестницы, и смущенно выходила навстречу.

Не легко теперь открыть эту дверь в библиотеку. Сохранилось еще объявление на куске фанеры: «Помни, в библиотеке два раза в неделю моют полы!» Его писал Буран перед уходом в армию. Здесь ничего не изменилось: книжные полки у стен, на столе деревянная чернильница, украшенная резной фигуркой медведя с отломанной головой, и географическая карта осталась на старом месте — между окнами.

У книжного шкафа стоял чернявый парень. Ба, Кабир собственной персоной!

— Доброе утро!

— А, Буран, с приездом! Слышал, слышал, что ты вернулся.

Буран протянул руку.

— Давно перебрался сюда?

— Клубом, конкретно, заведую с тех пор, как избрали секретарем ячейки, а в библиотеке недавно — после того, как сбежала Камиля…

Зачем это он сказал, нарочно или просто так?

— Теплое местечко, ничего не скажешь.

Избач пожал плечами.

— Пришел на учет становиться? Документы в порядке?

Буран протянул комсомольский билет, но предупредил:

— На учет погожу еще… Может быть, уеду на стройку.

Кабир долго вертел в руках комсомольский билет. Для чего-то развернул бумагу, в которую была завернута книжица с силуэтом Ленина:

— Взысканий не имеешь?

— Не заработал. В армии этого не полагается.

— И в армии, конкретно, от человека зависит… — пробормотал Кабир. — А почему это на билете буквы расплылись, даже прочесть трудно? Это не положено, — сердито сказал Кабир.

В его голосе Бурану почудилась неприязнь. «Чего он придирается? Без него, что ли, не знаю, что положено? Побывал бы в моей шкуре, тогда бы не то запел».

— В бурю опрокинуло шлюпку. Часа два принимал соленую ванну. А билет был в кармане гимнастерки…

Кабир вспыхнул.

— Не думай, что только вам досталось. Мы тут без дела тоже не сидели. Возьми раскулачивание. Кто забирал кулака? Мы. Кто искал спрятанный хлеб? Мы. Кто по ночам охранял аул? Мы. Далее. Самогонные аппараты разбивали? Разбивали. С бандитами боролись? Боролись. Неграмотность ликвидировали… Еще не известно, кому больше доставалось. Если взять конкретно, то нам. А ты мне про шлюпку рассказываешь… И насчет себя быстрее решай. Мне перед райкомом за каждого человека отчитываться.

Буран подумал: видно зависть грызет, что в армии не удалось побывать, вот и бахвалится. Отец рассказывал, что из-за недоглядки Кабира чуть человека на тот свет не отправили. Не одни комсомольцы все делали. И партийцы и беднота.

Буран усмехнулся: «А насчет соленой ванны у тебя не спросился».

2

Перед рассветом во дворе послышались чужие голоса, заржали кони, залаяли собаки.

Отец, как всегда, дежурил в канцелярии. Буран, накинув на плечи шинель, вышел в сени. Мать проснулась тоже. Она тихо шептала:

— Будь осторожен. Разные люди теперь шляются вокруг. В прошлую неделю…

Буран, не дослушав, резко отворил дверь и увидел геологов, которым он помогал переправиться через Белую.

— Пришлось вернуться? — спросил Буран.

Приезжие обрадовались ему, как родному.

— Горные потоки не пустили. Придется здесь переждать.

— Вот и хорошо! Добро пожаловать! — торопливо приглашал Буран. — Наш дом просторный, места всем хватит. Заходите. Сейчас мать самовар поставит, согреетесь.

— Горячий чай нам не помешает, — улыбнулась женщина.

Пока геологи разгружали сани, вносили вещи, раздевались, радуясь тому, что наконец добрались до теплого угла, Буран помог ямщику распрячь лошадей. Вдруг его внимание привлек глухой гул, доносившийся с реки. Вскоре гул перешел в оглушительный грохот. Видимо, рассвет растормошил реку. Заскрежетала Белая.

Буран забеспокоился. Хотя и неудобно оставлять гостей, надо торопиться, — мало ли что может натворить рассерженная река!.. Аул третий день ждал этой минуты. Люди не спали по ночам, все прислушивались: не взбунтовалась ли Белая?

Буран, войдя в избу, взволнованно сообщил:

— Река тронулась! Сбегаю посмотрю.

— Я тоже с вами! — поднялся Хамзин.

— Подождите меня, только оденусь, — заволновался и Великорецкий.

Женщины были в другой половине избы и не заметили суматохи.

Шум и грохот усилились. Под ногами вертелись собаки. Весело кричали мальчишки, не понимая, почему хмурятся их отцы и деды.

На берегу уже собралась толпа карасяевцев. У самой воды сидел на корточках старик Шаймурат. Он молча следил за внешним валом. Вдоль берега двигалось ледяное поле, огромные глыбы льда вздымались, становились на дыбы, вползали на берег, разрушая его. Буран не чувствовал страха. Океан не так завывал! Посмотрели бы карасяевцы, какие волны поднимал северо-восточный ветер!

Зимой люди прячутся в избах за плотно закрытыми дверями. Ледоход распахнул настежь двери, вывел всех на улицу. Люди расстегнули воротники, вдохнули свежий ветер. На душе у Бурана стало радостно. Исчезла внутренняя скованность, точно ее сняла река, сбросившая с себя толстый ледяной покров. Сбрось и ты, Буран, свое горе, распахни шинель, подставь грудь весеннему ветру!

Пусть грохочут и разбиваются ледяные громады. Пусть порывы ветра клонят к земле молодые ивы, пусть неистовствует природа. Ему хотелось громко крикнуть: «Слушайте, весна идет!»

Буран стоял на яру, сняв фуражку и подставив лицо ветру. Он всматривался в далекие силуэты горных вершин. Где-то там, в горах, была Камиля.

Вдруг он услышал голос Хамзина:

— Смотрю на вас и думаю: поехали бы вы с нами! Нам нужны такие молодцы.

«Может, и правда податься с ними?» — мелькнула мысль. И тотчас же пришла другая: «Погожу. Старикам надо помочь».

Буран увидел, как Шаймурат поднимается на берег…

— Не зальет. Аул может спать спокойно, — сказал он.

А за спиной старика бухала река, шуршали льдины, слизывая глину яра.

Шаймурат подошел к приезжим.

— Народ болтает — вы уходите в горы и вам нужен проводник? — спросил он.

Хамзин окинул его недовольным взглядом, сухо ответил:

— Нам нужны молодые парни.

— Когда старый человек обращается к тебе, первым твоим словом должно быть приветствие. Так нас учили…

Хамзин опешил. Великорецкий с любопытством взглянул на старика.

— О чем он просит? Чего тебе надобно, старик?

— Кто из вас самый главный? — спросил Шаймурат по-русски.

— Допустим, я.

— Так слушай меня, старший. Я хочу идти в горы вместе с вами. Слышал я, вы забираетесь в самые глухие места. Такие спутники мне нужны.

— Допустим, мы вам подходим, — вмешался Хамзин. — А что вы у нас будете делать? — Он критически оглядел старика: одни кости, прикрытые старой шинелью…

— Смотреть за лошадьми. Пахать. Ухаживать за