Лебеди остаются на Урале - Анвер Гадеевич Бикчентаев

Степенная семья Большой Медведицы застыла над баней, а Малая, казалось, примостилась на березах. Упала далекая неизвестная звезда, наискось прочертив небо.

— Соскучился по аулу, — сказал Буран. — Тут все свое, родное. Вот, к примеру, я проехал через весь Уссурийский край. Виноград разводят, рис выращивают и живут богаче нас. А все же не хотел бы я там жить. Ну, понимаешь, и воздух у нас другой, и тишина своя, особенная, и даже коровы как будто мычат не так… Тебе, может, кажется это смешным…

Хайдар закурил и ответил:

— Соскучился, говоришь? Служба в армии — не малый срок. Многое у нас изменилось за это время. При тебе еще не было колхоза. В прошлом году, почти перед посевной, сколотили его. Много было мороки с землей, лошадьми, инвентарем. С непривычки, что ли, ничего толком не получалось. Галлям три раза выходил из колхоза и три раза возвращался. То он не хочет, а жена просится в колхоз, то наоборот. А без кузнеца какой же колхоз? До сих пор они, кажется, окончательно не решили, как им быть… Два раза амбары с семенами горели. Ладно, из района помогли. А самое смешное приключилось осенью. Не знали, как раздавать доход. Решили было по едокам, да ведь не все же в семье работали. Сошлись было на том, чтобы платить по работе, у кого сколько трудодней, опять не получилось — не все одинаковый пай внесли. Одни в колхоз передали по два коня или машину, а такие, как я, кроме своих рук, ничего. На одиннадцатом собрании дело чуть до драки не дошло. Смешно и обидно рассказывать. Единоличники управились раньше нас, и без собраний обошлось. Там все ясно, а у нас одни споры и никакого толку. Ну и натерпелись же мы!

— И как же порешили?

— Поделили по работе: как кто трудился. И взносы, конечно, учли. Вот теперь на носу вторая весна. Ты в колхозе останешься?

После службы многие товарищи Бурана завербовались на стройки — кто в Сибирь, кто в Донбасс, кто на Урал. Теперь везде строят. Бурану тоже предложили поехать на курсы монтажников, а потом — на любую стройку. Да потянуло домой. Куда пойти, он еще не решил. Может быть, и в колхозе останется.

Тем временем Хайдар подробно рассказал о событиях, которые произошли в отсутствие Бурана. Вспомнил он и про Хадичу, родившую трех близнецов.

— Здоровые, живут себе. Бабы пособили молочком. Все смеялись: колхозные ребята, общие! Булат, сын муллы, — помнишь, вместе учились в школе? — стрелял в уполномоченного. Поймали, осудили. Твой двоюродный брат Сагит поехал в Уфу учиться на агронома. Ясави так и говорит: «Свой агроном будет!» Богатеев выселили. Да кое-кто еще остался, мутят народ. В ауле, как и по всей округе, неспокойно. Сам знаешь, у многих сохранилось оружие еще с гражданской…

Буран не дал договорить, погасив папиросу, спросил:

— Не женился еще?

Хайдар с удивлением взглянул на друга.

— Есть одна девушка на примете…

— Не секрет кто?

Хайдар попыхтел папироской, зажег другую.

— Наша, карасяйка?

— Ты ее знаешь… Помнишь Зифу с Нижней улицы? Ее мать — портниха, Айхылу!

Буран почему-то не стал рассказывать о сегодняшней встрече на дороге, только спросил:

— За чем же дело встало?

— Непонятная она какая-то… Неровная у нее душа. То ласковая, то замкнется, силком слова не вырвешь. А то еще насмехаться начнет. Без нее мне будто воздуху не хватает. Коня могу повалить — такая во мне сила, а останусь с ней один на один — слова не могу сказать. Или ни с того ни с сего начинаю нести всякую чепуху. Она удивляется, но терпит: видит, что мучаюсь. И все-таки, кажется, любит…

Женская компания пировала весело. Запевала Айхылу, сочный голос ее вырывался из окна, и песня летела в весеннюю ночь.

— Ее мать. Славно поет! — заметил Хайдар. — А Зифа еще лучше.

Среди пьяных голосов можно было различить гортанные выкрики Галляма.

— Всегда он буянит, — усмехнулся Хайдар.

Все выше и выше забирается голос певицы. Песня навевает грусть.

— Почему ты ничего не говоришь о Камиле?

Хайдар бросил папироску, поднялся. Потянулся за толстым сучком, который торчал над головой. Сучок треснул.

— Ее увез Хамит, — глухо отозвался Хайдар.

— Увез? Хамит?

Нелегко было Бурану произнести эти слова. Хайдар заговорил сердито, точно в этом виноват был прежде всего он сам:

— Никто из нас ничего не знал. Сегодня он прискакал верхом, черт знает, как он там выкрутился. Ему повезло, что не умер пастух. Врачи спасли… Прискакал, посадил Камилю на телегу и увез в горы. Одни говорят, будто к родственникам, другие — в леспромхоз. Никто толком ничего не знает. И почему вдруг Камиля с ним поехала? Ничего не понимаю.

Ах, вон оно что! Значит, Хамит не зря насмешливо разговаривал с ним, не зря ставил коня поперек дороги…

Хайдар скорее ощутил, чем увидел, как опустились могучие плечи друга. На какой-то миг Буран потерял почву под ногами, как тогда, во время бури, когда его нашли без сознания на каменистом берегу…

Голос деревенской портнихи то разносится далеко, то затихает, как крик улетающей вдаль головной птицы в стае журавлей. Песня бесхитростно рассказывает о путях-дорогах джигита. Буран в эту минуту так же одинок, как этот грустный голос певицы. Да, совсем один…

Он шумно вздохнул и с усилием поднялся. С нижней улицы донеслись шаловливые звуки гармошки. Заскрипел вздернутый к небу журавль — видно, молодайка засветло не успела запастись водой. Беспокойным блеянием откликнулись овцы.

Хайдар мягко обнял друга за плечи:

— Пошли, Буран, к девчатам.

Буран снял с плеч его руку, круто повернулся и отошел от друга. Открыл ворота, молча свернул направо. Хайдару хотелось броситься за ним, остановить его. Он понимал, что Бурана в эту минуту нельзя оставлять одного…

Буран шел шатаясь, невидящими глазами глядя перед собой, не понимая, куда и зачем он идет. Дворняжки кидались ему вслед, яростно хватали за полы шинели.

Злой насмешкой казалась ему сейчас веселая песня, долетавшая из родного дома. Буран прибавил шаги, чтобы поскорее уйти от этой преследующей песни. А песня все летела и летела в весеннюю ночь, догоняя его.

На перепутье

1

Серый силуэт окна лег на стену. Буран потянулся к карманным часам, подарку командира части. Шесть ноль-ноль. Улыбнулся. В это время в полку побудка. А тут все тихо. Не шумит старшина: «Сонное царство, в штыки!» Солдатские сапоги не громыхают в коридоре. Буран не торопится занять свое место в строю. Он всегда стоял третьим: два парня из-под Ростова были выше его.

Тишина. Только петух кричит-разоряется.