Дервиш света - Михаил Иванович Шевердин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юлдуз вторглась в тихий дом доктора. Быстрая, ловкая, с непринужденными манерами, она ходила из комнаты в комнату, восхищалась совсем не роскошной, кстати, мебелью, багрово-малиновыми текинскими коврами и заполнила своим гортанным певучим голосом все комнаты. Держалась она с изысканностью и достоинством рафинированной аристократки.
А ведь все знали ее девчонкой-замарашкой, дочерью полунищего бедняка сучи Пардабая.
Она его и не поминала даже. Ничего она не говорила и о своей матери — Айнисе.
Теперь Юлдуз могла говорить только о Сахибе Джеляле.
— О, слово величия! Нет более великого человека в мире! Улыбка его смутная, высокомерная. Улыбка его неотразима. Улыбка его — смертный приговор. Он человек подвига. Он герой прошлого и настоящего! Что из того, если он нас забыл, нас с доченькой нашей Наргис. Но он не мог забыть о нашей любви. Он любит нас с нашей дочкой Наргис! Он не знал, не видел Наргис, он увидит ее и полюбит. Вы не знаете Сахиба. Боже! Едва вы встретитесь с ним, вы сразу почувствуете — вот человек, в котором сила! Но извлечь эту силу никто не может. Одна я могу. Я приду к нему, протяну ему руки и скажу: «Вот я, твоя Юлдуз! Вот я, Юлдуз, с вашей дочкой Наргис…».
Безумием посчитала Ольга Алексеевна план Юлдуз отправиться одной с маленьким ребенком в Бухару. Она, конечно, рассказала о том, что Сахиб Джелял проездом в Самарканд заходил в гости или, вернее, по ее выражению — с визитом, но решительно воспротивилась намерениям молодой женщины.
Где она остановится в Бухаре? Там и гостиниц нет. Где будет искать Сахиба? Неизвестно, захочет ли он принять ее и вообще признать?
Все, чем она могла помочь «сумасшедшей», как она называла ее в глаза, это дать адрес женщины-врача в Новой Бухаре — своей дальней родственницы — седьмая вода в киселе — и письмо.
Шумная, стремительная Юлдуз через два дня исчезла надолго. Она сказала, что сходит погостить в старый город к двоюродной сестре.
Странно вел себя появившийся в тот же день Мерген. Ничто в словно высеченном из гранита лице не показывало, что он взволнован.
Он ни о чем не расспрашивал. Выпил чаю, поужинал с доктором и очень немногословно рассказал о Тилляу.
Мимолетный визит Мергена ознаменовался еще одним событием. Мальчики узнали, что в детской стало многолюднее. Тилляуский друг детства Сабир, которого все привыкли звать Баба-Каланом, стал членом семьи доктора. Встречена новость была поистине воинственным кличем краснокожих из романов Купера и Майн Рида. Никто и не требовал разъяснений.
Сабиру вручили игрушечный «браунинг», и все помчались в овраг, что рядом с домом, «выкапывать томагавки» и «охотиться на бизонов».
Так произошло пополнение семьи доктора.
XI
Увы! Садовник не ест плодов.
Не печет в тандыре лепешки земледелец.
У возделывающего хлопок — рваный халат.
Дильшод
— Разбойники от безнаказанного жульничества обнаглели. Нахально срывают даже листву с деревьев. — Весьма глубокомысленно Алаярбек Даниарбек раздумывал вслух.
Когда он пил чай, он размышлял.
Чаевничали в доме доктора на большой террасе на втором этаже. Кони внизу с аппетитом хрустели сухим клевером и громко фыркали, отгоняя густыми хвостами мух. Подпруги были затянуты. Все готово к отъезду.
И на тебе — разговор о разбойниках.
— Во-первых, я поеду в Даул. Это и тридцати верст не будет, — буркнул доктор, смотря на карту Самарканда и его окрестностей. — Во-вторых, разбойники у нас отродясь не водились. В-третьих, вы чаю напились? Тогда я выезжаю.
— Что за разбойники? Это не опасно?
На то Ольга Алексеевна и женщина, чтобы волноваться. Она просто ужаснулась: «Разбойники?»
— Очень просто. В степях Агалыка недород. Хлеб посох на корню. Есть нечего, ну и… как у классика персидской поэзии Саади:
О, сытый, тебе не нравится ячменный хлеб,
Но то, что уродливо в твоих глазах,
Для меня предмет любви и увлечения,
Райским гуриям чистилище кажется адом,
А спроси обитателей ада — для них чистилище — рай.
Говорят, появился какой-то Намаз. Отбирает зерно и муку у баев. Раздает беднякам. Ну, и, кстати, отбирает у богатых и деньги. Их он, кажется, оставляет себе. Словом, сказочный узбекский Робин Гуд… Не волнуйся, Оля. У меня, кроме стетоскопа, грабить нечего. К тому же я знаю такое слово…
— Ты, Жан, все с шуточками.
— Ничуть не шучу. Все будет преотлично.
Иван Петрович уехал, оставив Ольгу Алексеевну в смятении.
Чувствуя тревогу хозяйки, Алаярбек Даниарбек принялся нагнетать страх. Рассказы его становились все красочнее и красочнее.
— На базаре про разбойника — Намазом его зовут — говорят. Винтовку с одиннадцатью пулями имеет. Ворону первой пулей на лету сшибает с неба. Три пасти имеет. Подобно дракону Аджи Дахаку три головы имеет. Тысячью сил обладает и тысячью уловок. А сам добрый. Бедных и сирот не обижает. Сам дитя простодушное. Корова безрогая. Му-у… Такой он, разбойник Намаз.
— Намаз, говорите… Постойте! А как назывался больной… Ездит тут в халате один в синей чалме к Ивану Петровичу. Глаза лечит. Вчера еще на перевязку приезжал. У нас в гостиной сидел, с черной бородкой. Тут залысины на бритом лбу уходят под старенькую тюбетейку. Он чалму снимал. Мне в глаза сразу бросилось, что очень похож на одного человека из нашего кишлака Тилляу. Не могу только вспомнить, на кого?
— Намаз? У доктора… Нет, это другой Намаз. Разбойник. Росту чрезвычайного. Великан. Из глаз молнии.
— Глаза у него действительно страшноватые. Но он никакой не разбойник. Я его знаю, по-моему. Он… Я видела его когда-то в Тилляу.
Было над чем задуматься. От таких разговоров делалось тошно. Конечно, маленький, шустрый, очень полезный Алаярбек Даниарбек любит поболтать, Он настоящая «Хальта со слухами». «Длинное ухо». И все же в его болтовне всегда что-то есть.
Вспоминая вчерашнего пациента, Ольга Алексеевна невольно решила, что взгляд у него, этого Намаза, был чуть злой, жестокий… И совсем этот Намаз не похож на базарного торговца. В следующий раз, когда он появится, надо на него взглянуть повнимательнее.
— Разве какой-то базарчи
