Куда ведут дороги... - Шубхаш Мукерджи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шоходеб встал и поправил Упен-бабу узел галстука. Татия не хотела отставать. Она тоже поднялась с пола и, вынув платок, пахнувший духами, стерла не впитавшийся кое-где крем с лица Упен-бабу.
— Как прекрасно пахнет твой платок, — только и смог сказать Упен-бабу.
— Вам нравится? Я подарю вам эти духи, — ответила Татия и, взяв Упен-бабу за плечи, усадила его на нижнюю полку.
— А как же ты сама?
— Подумаешь, еще куплю. Ведь мы едем в Европу.
— В Европу? А куда именно? И какие у вас там дела?
Шоходеб все ему рассказал. Умолчал лишь о том, что у него за работа.
А Татия добавила:
— Снимите ботинки, Упен-да, и залезайте на полку с ногами[36]. А то у нас разговора не получится.
10
Когда Длинный Гирджа закончил проверку билетов и вернулся в свое служебное купе, за окнами уже вовсю бушевал ливень. Что ж, на то и сезон муссонов!
Длинный Гирджа только рад, если во время его дежурства обрушивается муссонный ливень. Потому что тогда на остановках почти не прибывает пассажиров. А кому сходить, те все равно сойдут. В хорошую же погоду в вагон часто залезают разные безбилетники, народ, как правило, нахальный и приставучий. Наговорят с три короба, голову задурят, а под конец еще и деньги суют — устоять трудно, но потом хлопот не оберешься.
Конечно, нет на свете работы без хлопот. В каждом деле свои трудности.
А в работе на железной дороге много и интересного: сколько диковинных людей попадается, сколько невероятных событий происходит! Длинный Гирджа уже не раз думал: хорошо бы завести специальную тетрадь и записывать в ней самое интересное. Ведь со временем многое забывается.
Но никогда ему не забыть те три события, которые произошли во время его работы. Первое — роды. Второе — свадьба. Третье — смерть.
Тогда он был еще совсем молодым и только начал работать проводником. Раздел[37] уже произошел, но между двумя частями Бенгалии еще не встала непроходимая стена. Поезда все время перевозили пассажиров в обоих направлениях.
Миновав Ишурди, поезд, пыхтя, повернул в сторону Сантахара. Далее он должен был следовать до Амингаона[38] через Лалманирхат[39]. Поезд сопровождала усиленная военная охрана. В вагоне было лишь несколько человек индусов. Почти все — старики да старухи. Остальные пассажиры — мусульмане. Среди индусов выделялся одетый в охряную робу бритоголовый садху[40], принадлежавший, видимо, к какому-то миссионерскому ордену. Высокий, широкоплечий, темнокожий, он сидел и все время читал себе под нос шлоки[41] «Бхагавадгиты»[42]. Как только Длинный Гирджа подошел к нему, садху, не дожидаясь вопроса, вынул из сумки, висевшей через плечо, свой билет и предъявил его. Сразу видно — образованный и культурный человек.
Через какое-то время в середине вагона вдруг поднялся шум. Некоторые пассажиры повскакали со своих мест и забегали взад-вперед.
Длинный Гирджа похолодел от ужаса. Но потом увидел, что пассажиры-индусы сидят как ни в чем не бывало, и успокоился: значит, резни не будет. В чем же дело? Люди столпились у одной из скамеек. Длинный Гирджа подумал, что, вероятно, кому-то стало плохо. В его обязанности входило выяснить, что случилось, и, если можно, помочь.
Пассажиры расступились, и он увидел, что на скамейке лежит молодая женщина, а рядом сидит старик отец с седой мусульманской бородкой и в дешевом клетчатом лунги. Женщина лежала на спине, согнув ноги в коленях, и корчилась от родовых схваток, а старик, закрыв лицо руками, беспомощно плакал. Во всем поезде не нашлось ни одной женщины, которая могла бы помочь его дочери. А до следующей станции не меньше двух часов.
И вдруг к скамейке подошел тот самый садху. Сначала на его лице была полная растерянность. Потом он закричал на весь вагон:
— Неужели среди вас нет ни доктора, ни хакима[43], ни повитухи? — Подождал немного и снова крикнул: — Так есть или нет?
В ответ ему никто не отозвался. А женщина на скамейке заметалась и завопила в голос.
Тогда садху сам кинулся к ней со словами:
— Не бойся, матушка, не бойся! — и опустился на колени у ее ног. Лицо его побагровело от напряжения. Обернувшись к Длинному Гирдже, он резко бросил: — Дайте мне нож. Только прокалите его. Быстро!
Длинный Гирджа ринулся за ножом, прокалил его и бегом обратно. Подбежал, сунул нож в протянутую руку и видит: на ладони другой руки уже лежит и пищит новорожденный. А на лице садху — неземной восторг.
Вспомнив эту сцену и как бы вновь пережив ее, Длинный Гирджа улыбнулся счастливой улыбкой.
Странствующий аскет, отрешившийся от женщин и других соблазнов мира, принимал роды! А простая деревенская женщина-мусульманка на глазах у единоверцев и, может быть, даже соседей доверила плод своего чрева неверному индусу! И Длинный Гирджа был тому свидетелем. Разве такое забудешь когда-нибудь?
И разве можно забыть ту свадьбу?!
Длинный Гирджа тогда работал на линии Шеялда — Бахрампур в Западной Бенгалии. Однажды на станции Ранагхат в вагон села молоденькая миловидная девушка, сразу было ясно — из беженцев. Девушка не переставая плакала и никак не могла успокоиться.
С девушкой ехал мальчик, похоже что младший брат. Он гладил сестру рукой по спине, пытаясь утешить. Но та все плакала и плакала, то тихо всхлипывая, то заходясь в рыданиях. И ни на какие расспросы не отвечала, только слезы лила.
Тогда Длинный Гирджа, а с ним еще несколько пассажиров отозвали мальчика в сторону и выспросили у него все. Выяснилось, что девушка жила до сих пор в лагере для беженцев около Ранагхата, в семье своего дяди. Мальчик — ее двоюродный брат. Отец девушки живет в Дхубулии, в другом лагере для беженцев. Он велел, чтобы этим поездом девушка приехала в Дхубулию в сопровождении кого-либо из родственников. Там для нее через посредника нашли жениха, богатого пенджабца. Он хочет сегодня же сыграть свадьбу и завтра утром отправиться обратно на родину. Пенджабец такой богатый, что отцу девушки не придется тратить деньги на свадьбу. Напротив, пенджабец как будто собирается дать ему много денег на покупку земли. Вся тамошняя родня встретит девушку на станции в Дхубулии, и прямо с поезда ее поведут к алтарю. В семье дяди никто этому браку не обрадовался: нехорошо выдавать девушку замуж на чужбину. К тому же она еще очень молода. Могла
