Вооружен и опасен. От подпольной борьбы к свободе - Ронни Касрилс

Я нашёл коттедж в том же жилом комплексе, где жили Венди и Грэхам Мейдлингер. Элеонора разводилась и куда-то уехала со своей маленькой дочерью.

Фирма, которая наняла меня, была собственным агентством крупной транснациональной компании-производителя мыла и дезинфицирующих средств. Из нашего кондиционированного офиса на набережной Виктории в Дурбане мы могли черпать вдохновение, разглядывая через бухту завод, где производились товары.

Я вошёл в группу сценаристов и художников, разрабатывающих рекламные кампании по продвижению товаров. Мой непосредственный начальник, директор по творческим вопросам, приехавший из Англии, обычно говорил: «У меня есть такое чувство в желудочном соке…», перед тем, как решать насколько, на его взгляд, идея была хороша или плоха. Однако, в конечном счёте, решающее значение имело то, в какой мере одобрял идею отдел сбыта на самом предприятии.

С отменой чрезвычайного положения в сентябре 1960 года я начал общаться с многими людьми, которые были в тюрьмах, скрывались или просто отсиживались. Хотя АНК, равно как и ПАК, и Коммунистическая партия, оставались запрещёнными, остальные организации и участники Движения — КОД, Индийский конгресс и профсоюзы — возобновили открытую деятельность. Я подружился со здоровенным африканером Стивом Нелом, у которого была аптека на той улице, где располагалось так называемое «отделение для чёрных» Натальского университета. Чёрные студенты учились в ветхих помещениях, тогда как белые занимались в хороших зданиях на вершине холма. Группа студентов-членов АНК сделала заднюю комнату в заведении Стива своей штаб-квартирой. Среди них были такие лидеры АНК, как Джонни Макатини, который впоследствии представлял организацию в ООН, и Кгалакхе Селло, ученик клерка у Роули, который впоследствии стал членом правительства Лесото. Был среди них и Эрнст Галло, тоже студент-юрист, который жил в семье Стива Нела.

Эрнст был из Кейптауна. Его родителям пришлось побороться за то, чтобы он смог окончить школу, и он продолжал учёбу, изучая юриспруденцию по неполной программе. Как и другие, он был старше меня на несколько лет. Мы стали близкими друзьями. Каждую неделю после работы мы встречались с ним, чтобы идти продавать поддерживающую Конгресс газету «Нью Эйдж», которую доставляли в аптеку Стива.

— Нью Эйдж! Газета борьбы, — выкрикивали мы, обращаясь к рабочим, которые торопились на автобусы и поезда, доставлявшие их в посёлки.

Вера Поннен жила за углом от аптеки Стива. Наконец-то я познакомился с её мужем Джорджем, который находился под арестом. Он был коренастым мужчиной, который был первым профсоюзным организатором среди индийских рубщиков сахарного тростника. Он не торопясь вникал в поставленный ему вопрос, привлекал внимание собеседников пристальным взглядом и после этого давал предельно конкретный ответ. Он любил расслабиться в конце тяжёлого рабочего дня с помощью бренди и кока-колы. Вера, обычно неистовая и боевитая, к этому времени обычно также утихала. На заседаниях КОД, где она иногда имела острые разногласия с Роули, она цитировала «Поннена» — никогда не называя его по имени — и это, с её точки зрения, решало спор в её пользу.

Единственной другой личностью, к которой Вера относилась с почтением, был Мозес Котане, давний лидер Коммунистической партии и АНК, останавливавшийся у Понненов, когда бывал в Дурбане. Я встретил его там в один необычайно холодный день, и увидел их двоих в халатах, с шарфами, повязанными вокруг головы, за чашкой чая. Мне было очень трудно скрыть смех при виде Котане, считавшегося самым опасным коммунистом в стране, выглядевшим как «гого» (бабушка из чёрного посёлка).

Редакция «Нью Эйдж» была на Грей Стрит, в суматошном индийском торговом центре. Её возглавлял М. П. Найкер, который пользовался большим уважением. Под его опекой я начал готовить материалы для газеты. Помощником Эмпи, как его все звали, был молодой человек Ибрахим Исмаил Ибрахим, который был из мусульманской среды, о чём свидетельствовало его имя. Имена всех индийских товарищей подвергались сокращению и Ибрахима звали Эбе.

Напротив офиса «Нью Эйдж» находился «Лакхани Чемберс», сырое, похожее на лабиринт пребывавшее в жалком состоянии здание, в котором размещалось множество дышащих на ладан фирм. На одном из плохо проветриваемых этажей располагались тесные и перегруженные людьми помещения Индийского конгресса Наталя и Южноафриканского конгресса профсоюзов (САКТУ). Это место походило на железнодорожную станцию, поскольку рабочие непрерывно приходили и уходили. Билли Нэйр выделялся как самый динамичный деятель, и он пользовался огромным уважением. Бывали моменты, когда мне нужно было передать ему срочное послание, но если он принимал рабочих, ждавших очереди к нему, то он требовал, чтобы я подождал. Потом он объяснял, что профсоюзный офис — это то самое место, где рабочие должны чувствовать, что они идут первыми. Он любил выпить после работы и я иногда заглядывал вместе с ним в индийский ресторанчик, чтобы опрокинуть стаканчик-другой тростникового спирта — излюбленного напитка индийских рабочих.

Опять начали проводиться собрания. Постоянное место для них под безобидным названием «Социальный центр мужчин-банту» было поблизости. Поскольку большинству членов КОД, включая Роули, Веру и Джеки, в соответствии с Законом о подавлении коммунизма было запрещено выступать на собраниях, делать это поручалось мне. Зал неизменно был переполнен рабочими, находившимися в самом боевом настроении и низкими мелодичными голосами распевавшими на языке зулу революционные песни свободы. «Мы будем стрелять по бурам из пушек», было общей темой этих песен.

Меня представлял на сцене Стефен Дламини, президент САКТУ, который одевался в строгом стиле в костюм с красным галстуком и имел отменные старомодные манеры. Поскольку в задних рядах зала сидела группа офицеров и полицейских из Специального отдела, он объявлял, что не собирается раскрывать моё имя, чтобы не облегчать жизнь полиции. Профсоюзный активист по имени Джерри Кумало выходил, чтобы переводить меня, поэтому Стефен решил окрестить меня Кумало.

Позднее, когда в изгнании я стал писать стихи, я использовал псевдоним «АНК Кумало». После моей речи, однако, некоторые из молодежных лидеров решили дать мне имя «Вука Йибамбе», что на языке зулу означало «тот, кто готов прыгнуть на сковородку».

В том темпе, в котором я жил, было мало времени для семейной жизни. Пэтси не хотела заниматься политикой, и с обоюдного согласия и без всякой обиды она вернулась в Йоханнесбург. Наш брак продолжался шесть месяцев. Мне показалось было, что я не выполнил своих обязательств перед ней, но я был несколько успокоен, когда Вера и Джеки, которые выступали нашими советниками, сказали мне, что наши отношения никогда не выглядели жизнеспособными. По крайней мере мы расстались по-дружески, без дополнительных проблем в виде детей. Пэтси скоро вновь вышла замуж и родила ребёнка, но я никогда больше её не видел.