Добыча - Майкл Крайтон

В середине прохода располагалась очередная пара стеклянных дверей. И я скова отчетливо ощутил себя человеком, попавшим в тюрьму – напичканную сложной техникой, с поблескивающими стеклянными стенами, и все же тюрьму.

День шестой: 8.12

Мы вошли в большую комнату с табличкой «ТЕХНИЧЕСКАЯ МАСТЕРСКАЯ». На полу стояли один на одном большие контейнеры. Справа от себя я увидел ряд утопленных в пол баков из нержавеющей стали со множеством оплетающих их труб и клапанов. Все это очень смахивало на маленький пивоваренный заводик, и я едва не спросил у Рикки, что это, но тут он воскликнул: «Вот вы где!»

Под экраном монитора сидели, копаясь в распределительной коробке, три члена моей прежней группы. Когда мы вошли, вид у них был несколько виноватый, как у детей, которых застукали за кражей печенья из буфета.

Один из них, Бобби Лембек, в свои тридцать пять отвечал за работу куда большего числа программ, чем он сам написал. Бобби, как всегда, красовался в выцветших джинсах и футболке.

Была здесь и Мэй Чанг, красивая и хрупкая. Прежде чем заняться программированием, Мэй работала полевым биологом в провинции Сычуань, изучая поведение золотистых тупоносых обезьянок. Мэй была крайне немногословна, двигалась почти бесшумно и никогда не повышала голос – хотя, с другой стороны, и ни одного спора никогда не проигрывала.

И наконец, Чарли Давенпорт, взъерошенный, вспыльчивый и слишком раздобревший для своих тридцати. Неторопливый и неуклюжий, он вечно выглядел так, словно спал не раздеваясь, что, собственно, нередко и делал после затянувшегося рабочего дня.

Чарли был специалистом по генетическим алгоритмам, разновидности программ, имитирующих процессы естественного отбора. А в общении Чарли всем действовал на нервы – он то и дело что-то напевал себе под нос, всхрапывал, разговаривал сам с собой и пукал, громко и самозабвенно. Его терпели лишь за несомненный талант.

– Для этого дела действительно требуются трое? – осведомился Рикки.

– Да, – ответил Бобби. – Поскольку дело сложное. После утреннего эпизода я проверил датчики, и, на мой взгляд, они откалиброваны неверно. Мэй хорошо знает эти датчики, она пользовалась ими в Китае и сейчас пересматривает их программу. А Чарли торчит здесь потому, что не желает уйти и оставить нас в покое.

– Вообще-то у меня есть занятие и получше, – отозвался Чарли. – Но мне придется оптимизировать программу датчиков, когда эти двое покончат со своей ерундой. – Он глянул на Бобби: – Ни один из них вообще ни черта оптимизировать не может.

– Бобби может, – сказала Мэй.

– Ну да, за полгода он, глядишь, и справится.

– Ребята, – сказал Рикки, – давайте не будем устраивать сцен перед нашим гостем.

Я вежливо улыбнулся. По правде сказать, я не обращал внимания на то, что они говорят, а просто приглядывался к ним. Эти трое были лучшими моими программистами. Работая со мной, все они отличались самоуверенностью, граничащей с высокомерием. Теперь же меня поразила нервозность и издерганность этой компании. А обобщив свои впечатления, я понял, что и Рози с Дэвидом тоже на грани нервного срыва.

– Заканчивайте побыстрее, – сказал Рикки, – и возвращайтесь на рабочие места.

Покинув эту троицу, мы перешли в маленькую комнату, расположенную на том же этаже.

– Все сейчас немного нервничают, – сказал Рикки, останавливаясь перед небольшим отсеком в дальнем конце комнаты.

– Из-за чего?

– Из-за того, что здесь происходит.

– А что здесь происходит?

Рикки приложил к двери карточку-ключ, замок щелкнул, мы вошли внутрь отсека. Я увидел стол, два кресла, монитор и клавиатуру компьютера. Рикки уселся и сразу защелкал по клавишам.

– Проект получения медицинских изображений, над которым работала Джулия, возник попутно, – сказал он, – как коммерческое приложение технологии, которую мы уже разрабатывали.

– Для чего?

– Для военных.

– «Ксимос» работает на военных?

– Да. По контракту. – Он помолчал. – Два года назад Министерство обороны, проанализировав приобретенный в Боснии опыт, осознало ценность беспилотных самолетов-разведчиков.

– Так…

– Очевидно, однако, – продолжал Рикки, – что самолеты-разведчики уязвимы. Пентагону требовалось нечто такое, что невозможно было бы сбить, нечто размером, скажем, со стрекозу. Однако тут возникают проблемы с питанием и разрешающей способностью линз. Линзы требовались большие.

Я кивнул:

– И потому вы сразу подумали о рое нанокомпокент.

– Совершенно верно. Облако таких компонент позволило бы создать камеру с линзами любой величины. А сбить его было бы невозможно, поскольку пуля просто проходила бы сквозь облако. К тому же оно способно рассеиваться, как стая птиц при ружейном выстреле. Тогда камера становится попросту невидимой до тех пор, пока не сгруппируется снова. Так что это казалось идеальным решением. Пентагон предоставил нам трехгодичное субсидирование.

– И что?

– Разумеется, сразу стало очевидно, что перед нами стоит проблема распределенного разума.

С этой проблемой я был знаком. Для того чтобы входящие в облако наночастицы могли взаимодействовать одна с другой, образуя стаю, их необходимо наделить зачаточным разумом. Их скоординированная деятельность может выглядеть довольно разумной, однако скоординированность возникает, даже когда входящие в стаю индивидуумы представляют собой изрядных тупиц.

Пристальное изучение поведения стай – покадровый анализ видеосъемок – показал, что в отличие от людей птицы и рыбы не столько следуют за лидером, сколько откликаются на небольшое число простых сигналов. Группа их образует стаю, придерживаясь простых, низкоуровневых правил. Правил наподобие: «Держись поближе к соседней птице, но не сталкивайся с ней». Благодаря этим правилам группа как целое ведет себя скоординированно.

– Вы столкнулись с проблемой развивающегося поведения роя? – спросил я.

– Точно.

– Оно оказалось непредсказуемым?

– Это еще слабо сказано.

Представление о развивающемся поведении привело к небольшой революции в компьютерной науке. Для программистов оно означало, что можно закладывать правила поведения индивидуальных агентов, а не совокупности агентов. Впервые программа могла порождать результаты, предсказать которые программисту было не по силам. Это и подзадоривало программистов, и приводило их в отчаяние.

Дело в том, что развивающееся поведение программы не было устойчивым. Временами агенты начинали так воздействовать друг на друга, что сбивались с пути, ведущего к цели. И принимались за что-нибудь совершенно другое. Как сказал один программист: «Пытаться запрограммировать распределенный разум – это примерно то же, что велеть пятилетнему ребенку пойти в его комнату и переодеться. Он, конечно, может сделать именно это, однако с равной вероятностью сделает что-нибудь другое, а то и вовсе решит остаться и поиграть».

Именно поэтому пять лет назад я и начал моделировать взаимоотношения хищник—добыча в качестве средства сохранения фиксации цели. Голодные хищники – стая гиен, африканские гиеновые собаки, загоняющие добычу львицы – от цели не отклоняются. Обстоятельства могут заставить их импровизировать, однако о своей цели они никогда не забудут. В результате возникла программа под названием «ОХОТА», которую можно было использовать для управления любой системой агентов, поддерживая целенаправленность их поведения.

Я сказал:

– Вы использовали «ОХОТУ» для программирования индивидуальных устройств?

– Да.

– Так в чем же проблема?

– Точно сказать не могу.

– В смысле?

– Нам известно, что проблема существует, но в программе ли дело или в чем-то другом, нам не известно.

Я нахмурился:

– Это же просто скопление микророботов. Их можно заставить делать все, что нужно.

Рикки смущенно взглянул на меня, оттолкнул кресло от стола и встал.

– Давай я покажу тебе, как мы производим наших агентов, – сказал он. – Тогда ты лучше поймешь ситуацию.

Мне было интересно на это посмотреть. Дело в том, что многие уважаемые мной люди считали молекулярное производство попросту невозможным. Одним из основных теоретических возражений против него было время, необходимое для создания работающей молекулы. Типичная искусственная молекула состоит из 10 000 000 000 000 000 000 000 000 составных частей. Расчеты показывают, что, даже если вам удастся собирать ее со скоростью миллион частей в секунду, построение одной молекулы все равно займет около 3000 триллионов лет, а это больше, чем возраст Вселенной. Это называлось проблемой времени построения.

Я сказал Рикки:

– Если вы наладили промышленное производство, значит, вы должны были решить проблему времени построения.

– Мы ее и решили.

– Как?

– Подожди немного, увидишь.

Я последовал за Рикки к очередному на нашем пути воздушному тамбуру. На стеклянной двери было по трафарету написано: «МИКРОПРОИЗВОДСТВО». Рикки жестом пригласил меня войти.