Долгий путь на Бимини - Шаинян Карина Сергеевна

– Выпей, – доктор не глядя протянул вино, налил себе и повернулся. Элли смотрела на лампу, изо всех сил стиснув руки. – Ну?

– Спасибо, я не хочу, – Элли мельком взглянула на вино и снова отвернулась, чувствуя, как опять предательски трясутся губы.

– Давай, не упрямься, – сказал Карререс, и Элли, всхлипнув, взяла бокал. Осторожно глотнула – вино расплескался по телу теплой волной, оставив во рту горьковатый привкус вишни. Элли вытянула ноги и откинулась на спинку дивана, слегка расслабляясь. Карререс встал напротив, покрутил бокал, глядя, как вино расплескивается по стеклу коричневой пленкой. Взглянул на Элли.

– Почему отец называет тебя принцессой? Принцесса чего?

– Я не знаю. Просто папа… он меня очень любит, – невесело рассмеялась Элли.

– Ты знаешь, что он хочет пересадить твой мозг в игуану?

– Не лезьте не в свое дело, – мгновенно ощетинилась Элли, снова подбираясь. – Это глупая шутка…

– Он просил меня помочь.

Элли поперхнулась вином и уставилась в стол, бессмысленно возя пальцем по крошечной капле, едва заметной на темном дереве.

– И вы… согласились?

– Почему бы и нет, – пожал плечами Карререс.

– Да кто вы такой?! – не выдержала Элли.

– Ты хоть раз заглядывала в отцовские бумаги? Хотя бы из любопытства? Хоть раз спрашивала себя – откуда у него взялась такая дикая идея?

Элли покачала головой и судорожно вздохнула, пытаясь подавить очередной приступ плача.

– Ну и как ты собираешься становиться принцессой с такими нервами? – насмешливо спросил Карререс и присел рядом.

– Я не собираюсь… это папина шутка, – сдавленно ответила Элли. Ей не хотелось думать про принцесс и игуан: Карререс сидел слишком близко, и это пугало ее, и еще больше пугало суматошно бьющееся сердце.

– А придется, – ответил Карререс почти грустно и пальцем отвел упавшую на лицо Элли прядь волос. Элли стиснула бокал. Гибель Гая забылась, темный музейный зал, пропахший порохом и кровью, отодвинулся и все больше походил на кошмарный сон, который можно просто забыть, – все растворилось в тепле, волнами накатывающем от Карререса, в чуть слышном запахе большого сильного зверя. Элли замерла, боясь пошевелиться: казалось, одно движение – и доктор встанет, опять начнет расхаживать по комнате, говорить жестко и отчужденно. Карререс усмехнулся, молча стукнул своим бокалом об ее и допил вино.

– Это не шутка, Элли, – серьезно сказал он. Резко вытянул руку – Элли вздрогнула от сладкого ужаса и застыла, подставляя голову. Карререс взъерошил волосы, провел ладонью по щеке. Элли прикрыла глаза, перестала дышать, ожидая, и судорожно дернулась, когда Карререс расхохотался. Мучительно краснея, она попыталась вскочить, но жесткие пальцы доктора сжали ее лицо.

Она снова была в музее, в темноте, раздираемой вспышками пламени. Ритмичный рокот, отдающийся в затылке, страшное, оскаленное лицо Карререса, склонившегося над Гаем, похожим на восковую куклу. Густой страх, подступающий к горлу. Голос, как удар кнута, как удар натянутого до звона и лопнувшего наконец каната. Огненные блики на влажной коже, танец, освещенный кострами, в горячечном поту, запах крови, щекочущий ноздри, и губы изгрызть в кровь, царапать щеки под грохот барабанов, биться в горячей пыли и кричать, добровольная жертва чудовищным богам, кровь на каменном ноже, кровь на изорванном свитере. Ужас, невыносимо сладким жаром обдающий спину, безумие и вой, долгожданное погружение в древнюю тьму…

Бледный свет. Взгляд Карререса, внимательный и довольный, пустой графин в сильной руке. Мокрая холодная одежда… нет, простыня, по которой расплывается пурпурное пятно.

– Вино-то зачем было переворачивать? – спросил доктор. Элли засмеялась и завозилась, отодвигаясь с мокрого.

– Сколько времени? – спросила она, потягиваясь.

– Около двенадцати.

– Папа меня убьет, – весело сказала Элли, свесилась с кровати и вытащила из-под нее джинсы.

– Нет, он просто поторопится с пересадкой в игуану, – ответил Карререс. Элли вскинула на него глаза и испуганно прикусила губу, увидев, что доктор абсолютно серьезен.

– Но ведь ты не станешь ему помогать? – тихо спросила она.

– Он и без меня прекрасно справится, – ответил Карререс, – господин Нуссер просто хотел подстраховаться.

Кое-как одевшись, Элли присела на краешек кровати, теребя рукава блузки и глядя в пространство. Как же так, думала она. И ты меня отпустишь? Просто отправишь домой? Помоги мне, хотелось закричать ей, но она не могла произнести ни слова. Как наяву представился отцовский футляр с хирургическим инструментом. Элли загнанно взглянула на Карререса. Доктор молча курил, и с каждым клубом дыма тишина в доме давила все сильнее.

– Мне надо идти, – выдавила наконец Элли и едва не подпрыгнула от пронзительного гудка, донесшегося с улицы. Выглянув в окно, она увидела у калитки зеленый огонек.

– Я вызвал такси, – объяснил Карререс, и Элли зажала рот ладонью, чтобы не расплакаться.

– Пока, – сдавленно пробормотала она, бросилась к выходу и задергала ручку двери.

– Я не прекрасный рыцарь, Элли, – сказал Карререс, помогая ей открыть. – Я всего лишь тюремный врач.

Глава 8

Мелкая морось шелковой вуалью дрожала в свете фонарей, оседала сверкающими каплями, сливалась в ручейки и с нежным журчанием стекала сквозь решетки в катакомбы под Клоксвиллем. Синяя плесень, покрывавшая стены, жадно впитывала влагу и начинала светиться бледным фосфорическим светом. Гнилой подземный туман жадно глотал звуки, пережевывал и выплевывал глухим эхом. Растревоженные, из затопленных щелей выползали крупные многоножки, скользили по камню ожившим обрывком грязной бахромы и срывались в озеро-колодец на перекрестье двух туннелей. Вокруг бьющихся в воде насекомых вдруг возникали смоляные воронки; из них всплывали неведомые твари, распахивали бледные пасти, полные кривых зубов, и уходили в глубину, оставив лишь расходящиеся круги.

Ти-Жак метался по узкому берегу. Он потрясал костлявыми кулачками, склонялся над водой, освещая ее тусклым налобным фонарем, и, опасливо балансируя на одной ноге, полоскал сапоги. По маслянисто-черной поверхности шла рябь, и карлик с жадной надеждой смотрел на исчерканную метками рейку, уходящую под воду. Но как он не баламутил подземную реку, волны не захлестывали заветную медную полоску, и Ти-Жак вновь принимался бродить по скользкому бетону.

– Это он, он! – вскрикивал карлик. – Не понимаю… Как он узнал…

Ти-Жак все бормотал и заламывал руки, когда по влажным стенам запрыгал смутный отблеск, и послышались торопливые шаги. Ти-Жак замер, настороженно всматриваясь в темноту, погасил фонарь и вжался в стену. В проходе, освещенная жестяной керосиновой лампой, появилась женщина, закутанная в пестрые шерстяные лохмотья. Длинные черные волосы, лишь слегка тронутые сединой, двумя толстыми косами обрамляли темное лицо, – красивое, если б не застывшая гримаса горького упрямства, искажающая резкие черты.

Отчаяние на лице карлика сменила равнодушно-насмешливая маска. Дождавшись, пока женщина подойдет поближе, он бесшумно выступил из тени.

– Пришла посмотреть на лот, Беглая? – негромко спросил он. Женщина тихо вскрикнула, отшатнулась и близоруко прищурилась. – Вода прибывает, – продолжал Ти-Жак, довольный эффектом. – Осталось всего ничего. Мои ребята уже латают паруса.

– Скоро уже триста лет, как вы латаете эту гниль, – сердито ответила Беглая. – Пора бы понять, Ти-Жак: вам не выбраться отсюда, как бы ты не пялился на метку…

– Можно подумать, ты пришла сюда просто прогуляться, – ехидно сказал карлик и вздохнул. – Вот увидишь, на этот раз мы сможем проскочить. До самого побережья… а там… – Ти-Жак снова вздохнул, кривя губы в неумелой улыбке. Потом встряхнулся, и его лицо стало хитровато-слащавым. – Ты бы поплыла с нами, Беглая?

– Не зная дороги, мы погибнем, любезный Ти-Жак, – ответила та. – Может быть, мы даже смогли бы дойти до побережья. Но проскользнуть между струями тумана… пробраться сквозь мангры… Мой муж едва не потерял голову, когда по глупости забрел туда.