Укок. Битва Трех Царевен - Игорь Резун

Тятя-Тятя, на самом деле Лена, получила свое прозвище давно — отнюдь не в стенах «Лаборатории». Три года назад она, девушка из Чановского района Новосибирской области, скромная райцентровская простушка, приехала с большими амбициями в Москву — поступать в знаменитую «Щепку». Ни красотой, ни статью абитуриентка не отличалась, но в ее крепком, круглом, ядреном и выпирающем каждой своей формой теле ощущалась таинственная сила пушечного ядра — с чудовищной пробивной способностью. Для того чтобы сразить московских экзаменаторов наповал, в первый же день приехавшая в сандалиях Ленка купила у барыги на вокзале туфли с пятнадцатисантиметровым каблуком-шпилькой и умопомрачительное красное платье с рюшечками по поясу. В таком виде, грохоча пластиковыми каблуками, Ленка явилась пред светлые очи экзаменационной комиссии.

Председательствующий, пожилой мужчина с седой львиной гривой, благосклонно осмотрел красное чудо с высокой, как у райцентровской завстоловой, прической и в белых гольфах, склонил голову и молвил:

— Нуте-с, барышня… Что будете читать?

— Некрасова. «Мертвеца»! — отрубила решительная Ленка.

Председатель комиссии вздохнул. Начало уже не предвещало спокойного прослушивания.

— Ну-с… читайте!

Ленка поправила последнюю складку платья, набрала полную грудь воздуха и для верности, для пущего куража притопнула ногой:

— Некрасов. Поэма «Мертвец»!

Она еще раз топнула, вонзая в пол жало каблука. Паркетные полы аудитории, называющейся почему-то «Алсуфьевской», хотя знаменитый трагик никогда в «Щепке» не преподавал, дрогнули и тонко запели. На столе у комиссии закачались разложенные на листах авторучки.

— Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: «Тятя-тятя, наши сети…»

И тут Ленка еще раз топнула. Содрогание пола докатилось до стола приемной комиссии, подобно крохотному цунами: крышечка графина хрустально ойкнула и выпала на стол. Председательствующий укоризненно покачал головой, заметил ласково:

— Девушка… потише, пожалуйста! Не в поле, однако-с…

Это немного сбило Ленку, и она решила начать все сначала. Снова сделала вдох, повторила:

— Прибежали в избу дети, второпях зовут отца: «Тятя-тятя, наши сети притащили мертвеца!»

В этом месте девушка страшно выпучила большие зеленые глаза и, не в силах удержаться от искушения, снова вонзила в пол каблук. Удар этот оказался роковым: под Ленкой что-то треснуло, хрустнуло сахарно, проломилось… Она моментально стала на пять сантиметров ниже, едва удержавшись на ногах. Стол комиссии зашатался, председатель нахмурился.

Он ничего не заметил, но девушка растерялась. Правая ее нога оказалась в плену проломившейся паркетины, и острая боль пронзила ступню, не давая вдохнуть: это под косточку в щиколотку впилась острая, как скальпель, щепка. Чувствуя, как там, внизу, ступню заливает чем-то теплым, и стоя криво, Ленка пробормотала умирающе:

— Тятя-тя… наши сети…

Память отказала. Кроме этого четверостишия, все остальное она напрочь забыла — от волнения и боли. Но все-таки шевелила белеющими губами.

— Ну, что же вы? — недовольно обронил председатель, которому с высокой кафедры не было видно ее мучений. — Продолжайте.

Но Ленка смогла только оглушительно, на истерике, взвизгнуть:

— Тятя-тятя! Тятя… Тятя!!!

Усилием мышц она выдрала ногу из проклятого пролома. Это произвело настоящее землетрясение: графин едва не упал, пойманный железной рукой председателя, пол заходил ходуном, а Ленка, поняв, что ей ничего не светит, заковыляла к двери. Председатель изумленно привстал, перегнулся через стол и только смог вымолвить:

— Э-э… девушка… а что у вас на ноге?

Белые гольфы на правой ноге покраснели, будто облитые свекольным соком, а из ремешков торчала желто-красная щепка.

Ленка посмотрела вниз:

— А? Это так… ничего…

Она вышла в коридор. В ответ на многочисленные взгляды, которыми тут встречали каждого вышедшего, смогла только честно выдохнуть:

— ПРОВАЛИЛАСЬ!

И тут же, не сходя с места, рухнула в обморок от болевого шока.

Оказалось, щепка порвала ей сухожилие. Неделю девушка провалялась в больнице, потратив на звонки и лекарства, а также на новые туфли — каблук тоже не выдержал столкновения с высоким искусством, отвалился чуть позже! — все деньги, а потом наведалась на съемную квартирку, тихонько собрала вещи и отправилась на вокзал. Мечта стать актрисой оказалась похоронена под гнилым полом Алсуфьевской аудитории, которую, впрочем, вскоре после этого закрыли на ремонт. Пол перестелили, покрыв его свежим голубым ковролином.

Ленка никогда не врала — это было ее привычкой, ибо отец в Чанах за вранье лупил смертным боем. Поэтому, пару раз рассказав в компаниях о том, как она в прямом и переносном смысле провалилась в Щепкинском училище, девушка заработала свое прозвище Тятя-Тятя. После этого она поступила в местный техникум работников пищевой промышленности, выучилась на повара и попала в итоге в кафешку для сотрудников в том самом бывшем телевизионном цехе, где снимала офис «Лаборатория». С ребятами в меру разбитная и смешливая Тятя-Тятя познакомилась быстро и очень скоро стала добрым ангелом-хранителем семинаров «Лаборатории».

Все было хорошо, но говорила она своеобразно — гораздо хуже, чем готовила, — съедая часть букв совершенно бесследно, словно навеки исключив их из процесса словообразования.

— Андреюрич, а тутплток аставили. Чейплток, низнате?

Медный снова отвлекся. Перед столиком снова стояла Тятя-Тятя. В руке она держала обыкновенный белый платочек, по размерам — девичий. По углам этого платочка заботливо были вышиты цифры: 6-1-31-36. Небрежным стежком, красной ниткой. Еще Тятя-Тятя без всякой брезгливости держала в руках чьи-то синие носки.

— А… носки — Димана, а платок… Платок — не знаю. Положи на батарею, — посоветовал Медный и снова уткнулся в отчет.

Поразмышлять ему было о чем. Семинар «Лаборатории» под названием «Сезон Сумасшедших Свадеб», приуроченный к середине августа, когда, как известно, загсы задыхаются от наплыва желающих закрепить сложившиеся этим летом отношения, стал для местной абитуры шоком. Многие, читая объявления в своих пустых или еще шумящих экзаменационной суетой вузах, поражались: неужели тут возможно такое? Ибо объявление всерьез предлагало «пожениться на одну ночь», но сделать это «по-новому». На афишах была изображена невеста, прыгнувшая в небо и совершившая кульбит, при этом ее пышное платье свалилось на голову, обнажив трогательно розовые пятки и целомудренные трусики. В некоторых вузах объявления снимали, гневно крича про «разврат». Впрочем, и многие пришедшие думали примерно так же. Но им пришлось жестоко разочароваться. Двухдневный семинар не предусматривал не то чтобы времени на «переспать», а вообще — спать не предполагалось. Ночью проходила медитация, под утро участников будили на кросс по близлежащему Парку Победы, а днем они выполняли разнообразные творческие задания и ритуалы… Семинар удался, как и все прочие. В последнем сборе, на природе вокруг костра, они ощущали такое небывалое единение, словно за эти два дня действительно стали братьями и сестрами.

Но после семинаров обычно накатывала эйфория, в голове носились воспоминания — и на сухой документальный стиль отчета сил не оставалось. Так было и сейчас. Поэтому писчая бумага или Интернет-сайт, где «Лаборатория» с грехом пополам обновляла свою информацию, становились для Медного неразрешимой проблемой. Он великолепно организовывал, проводил, манипулировал — но вот слова не поддавались ему, не хотели складываться в предложения. Никак.

А между тем именно по этому параметру конкуренты обходили «Лабораторию» начисто. По всему городу работали фирмы «тренинговой подготовки» и «психологической разгрузки», где сладкоголосые сирены в коротких юбках, не смыслящие в психологии ничего, а лишь изучившие пару-тройку тестов, зазывали народ на семинары с широкой географией: от загородной Морозовки до острова Тенерифе. Программа у всех семинаров при этом была однообразной: лекция — игра — кофе-брейк — лекция — игра — и «свободное время», что для русского человека, даже посетителя семинаров, означало обычно банальную пьянку. Но все эти конторы имели прекрасно подготовленные листовки, резюме и альбомы, и поэтому не страдали от недостатка клиентов.

А сунуться на этот рынок просто так не получалось: к началу двадцать первого века столица Сибири оказалась поделена на сектора влияния различными психологическими школами не хуже, чем Чикаго двадцатых — на зоны влияния гангстерских банд. Крепостями оказались вузы, где всегда можно было найти более-менее состоятельный и не знающий, куда себя деть, молодняк. А оборонялись эти крепости с жестокостью, не уступающей суровым нравам криминальных кланов.