Египет. Возвращение утерянной цивилизации - Джойс Тилдесли

Уже тогда Жан-Франсуа полностью посвятил себя Египту и расшифровке иероглифов. И он был не одинок. Согнувшись над книгами в библиотеках, интеллигенция Европы ломала голову над загадкой. В этой гонке не было призов, разве что шанс стать первым, кому удастся познать утраченную мудрость египтян, но для многих иероглифика превратилась в настоящую одержимость. Высокопрофессиональные ученые не желали делиться своими открытиями, каждый хотел лично открыть миру тайну. Как в страшном сне, преследовала их мысль о том, что может опередить кто-то другой, возможно, какой-нибудь неизвестный соперник из Англии или Германии. Ученые и приблизительно не представляли, каких успехов достигли коллеги. Они даже толком не знали, кто именно трудится над решением этой древней загадки.

Все это служило для Жана-Франсуа стимулом. К счастью, Жак-Жозеф, обладавший талантом к языкам, прекрасно осознавал сложившуюся ситуацию. Он уже пытался, правда, неудачно, расшифровать Розеттский камень и готов был оказать младшему брату как финансовую, так и моральную поддержку, несмотря на то, что к тому времени уже обзавелся семьей:

«Не отчаивайся насчет этого текста на египетском языке – настало время применить принцип Горация: «Буква приведет тебя к слову, а слово к предложению, а предложение – ко всему тексту». Так что, все что нужно – это разгадать буквы. Работай, пока я не смогу проверить твою работу сам…».[26]

Как до него Атанасиус Кирхер, молодой Шампольон верил, что ключ к египетскому языку лежит в глубоком понимании коптского, что упускали предыдущие переводчики. Теперь он полностью посвятил себя изучению этого языка. Овладев им, Жан-Франсуа надеялся понять текст, сделанный демотическим письмом, а затем расшифровать иероглифы. Посещая в разное время Французский колледж, Школу восточных языков и Национальную библиотеку в Париже, изучая богослужебный коптский египетских жрецов, он придумал схему, отвечающую его собственным нетривиальным потребностям. Известный эксперт по иероглифам Сильвестр де Сасси стал одним из новых учителей Шампольона. Единственной, но не дающей Жану-Франсуа покоя, проблемой было отсутствие оплачиваемой работы и постоянно висящая над ним угроза попасть в армию, в которой на тот момент как раз не хватало крепких молодых людей. Жан рос худым мальчиком и не отличался здоровьем. Но не он один был таким – вся Франция страдала от высокой инфляции и нехватки еды из-за постоянных военных кампаний Наполеона.

В 1809 г. фортуна улыбнулась восемнадцатилетнему Шампольону – он опубликовал труд по географии Египта, первую часть своей большой работы, и получил должность преподавателя истории древнего мира в новом университете Гренобля. Тогда же Жаку-Жозефу предложили должность преподавателя греческой литературы в том же самом университете, и оба брата получили докторскую степень. Только одно огорчало Жана-Франсуа – его оклад был до обидного мал, а ведь приходилось учить своих бывших одноклассников по лицею, и копии иероглифов в Гренобле достать было куда тяжелее, чем в Париже.

Но рано или поздно таланту братьев Шампольонов суждено было получить признание. Ни один из них не обладал обаянием дипломата, которое могло бы обеспечить им тихую и не богатую событиями жизнь в университете, оба были открытыми людьми, не ладили с начальством и оба слишком сильно интересовались политикой. Впрочем, в конец концов оба остепенились. К 1813 г. Жан-Франсуа почувствовал, что готов сделать предложение Розине Бланк. К сожалению, ее семья не дала согласил бедный преподаватель был невыгодной партией для прекрасной молодой дочери состоятельного производителя перчаток.

По другую сторону Английского канала работал другой гений – эрудит доктор Томас Юнг, ученый, астроном и музыкант, уважаемый медик и преподаватель натурфилософии в Королевском институте. Юнг тоже был вундеркиндом, который уже к двум годам научился читать. Тридцатью девятью годами позже, в 1814 г., он уже владел латинским, греческим, итальянским, французским, арабским и персидским, однако не проявлял никакого интереса к древнеегипетскому языку, пока сэр Уильям Бротон не подарил ему коллекцию фрагментов папируса. Сэр Уильям лично «спас» свиток папируса из египетской гробницы, в которой лежала наводящая ужас мумия. Во время перевозки в Англию папирус каким-то образом попал в морскую воду и серьезно пострадал. Признаться, это был не самый легкий текст, с которого стоило бы приступать к изучению иероглифов, но он вдохновил Юнга. Вскоре молодой человек уже работал над надписью на Розеттском камне и, опубликовав правда, не очень успешную работу с попыткой расшифровать демотический текст, начал изучать коптский язык. Надпись, обнаруженная на упавшем греко-римском обелиске в храме Исиды на острове Филе, нанесенная иероглифами и продублированная на греческом языке, очень помогла ему, так как иероглифы, заключенные в картуши, можно было сопоставить с текстом на греческом. Ранее английский археолог Уильям Бэнкс предъявил на обелиск права и уже нашел в тексте имя Клеопатры. А Юнг обнаружил имя королевы Вероники.

Если Шампольону вечно не хватало денег, то Томасу Юнгу – времени. Его интересы были весьма обширны, у него была работа, и он просто не мог посвящать столько времени лингвистике, как французский ученый. Тем не менее, он успешно расшифровал по меньшей мере сорок иероглифических знаков. Опубликованный им анализ сильно помог Шампольону – ему удалось поработать над трудами Юнга и подправить их, и на многие года они стали друг для друга хорошими товарищами и коллегами и в то же время непримиримыми врагами.

Английский исследователь первым до конца понял, что демотическая письменность была не полностью буквенной, как английская или греческая, а использовала буквенные символы, чтобы написать слово иностранного происхождения, например, Птолемей. Он был достаточно проницательным, чтобы написать работу на эту тему. И хотя некоторые из его открытий были известны и ранее, все же данный труд достоин цитирования:

…Во-первых, многие простые вещи изображались самым естественным образом. Во-вторых, многие другие вещи передавались графически и использовались только в фигуральном смысле, в то время как большинство часто используемых символов представляло собой несуществующие вещи. В-третьих, для того чтобы обозначить множественное число предмета: в случае двух – изображали два одинаковых символа, а если рисовали три похожих символа – это означало «много» или же, что было гораздо короче, просто пририсовывали к символу три черточки. В-четвертых, определенные цифры изображались с помощью тире для единиц или скобок (как круглых, так и квадратных) для десятков. В-пятых, все надписи, сделанные иероглифами, следовало читать справа налево, и получалось, что объекты идут друг за другом. В-шестых, имена собственные заключались в овальное кольцо, или картуш. В-седьмых, имя Птолемея, начертанное отдельно на колонне, было опознано полностью с помощью анализа демотической надписи.[27]

В 1814 г. Наполеон отрекся от власти и покинул Францию, а трон занял Людовик XVIII. Гренобль вздохнул с облегчением – после неожиданного ухода Бонапарта угрожающая городу армия Австрии, объявившая годом раньше войну Франции, не стала нападать. Хотя не все были рады такому неожиданному повороту событий. Братья Шампольон могли сколько угодно осуждать политику прежнего императора, но их сердца революционеров не знали покоя. Теперь они начали открыто критиковать монархию.

В марте 1815 г. Наполеон вернулся с Эльбы и по пути в Париж ненадолго остановился в Гренобле. И Жак-Жозеф, и Жан-Франсуа познакомились со своим героем, старший брат даже бросил семью и последовал за ним на север. А Жан-Франсуа опубликовал статью, из которой его симпатии стали очевидны: «Наполеон – наш истинный принц». Худшего выбора он сделать просто не мог. Бонапарт снова оказался в ссылке, и на этот раз его отправили гораздо дальше – на остров Святой Елены. Тем временем на Гренобль, который все еще симпатизировал бывшему императору, напали австрийская и сардинская армии. Не привыкшие лицемерить Шампольоны оказались в трудной ситуации и прекрасно это понимали. Жан-Франсуа написал своему брату, все еще находившемуся в Париже, письмо: «Береги в первую очередь себя… У меня нет ни жены, ни детей». В 1816 г. они потеряли должности в университете и снова оказались в Фижаке, деля дом с престарелым отцом-алкоголиком и незамужними сестрами – Терезой и Мари-Жанни. Так продолжалось до 1817 г., когда Жан-Франсуа вернулся в Гренобль. В декабре 1818 г. он наконец женился на своей Розине.

В конце 1821 г. Шампольон добился больших успехов в изучении иероглифов. Он доказал, что иератическое письмо было упрощенной формой иероглифического, а демотическое – поздней, еще более упрощенной версией иератического. Все три письма использовались в древности для того, чтобы писать на египетском языке. Теперь стало возможным сравнить более 300 иероглифических, иератических и демотических знаков и сделать их транскрипцию. Даже несмотря на то, что Жан-Франсуа не мог понять их значение, знание коптского языка позволило ему «почувствовать» этот древний язык. Неожиданно его посетило озарение. Он посчитал количество греческих букв и количество иероглифических знаков на Розеттском камне и понял, что иероглифов было в три раза меньше, чем греческих букв, а значит, один иероглиф не мог, как считали некоторые специалисты, означать целое слово: египетские иероглифы не были идентичны китайским. Как он всегда подозревал, язык все-таки содержал и фонетические элементы. Более того, он понял, что египтяне использовали детерминативы – знаки, которые передавали смысл иероглифа, – эту мысль впервые высказал Юнг.