Пятое время года. Избранное - Ринат Валиуллин

Он достал одну рюмку и, наполнив её, сразу же выпил. Закусил скучавшим в вазочке мармеладом.

– Вчера на презентации одной книги был в издательстве.

– Ну и как?

– Книга – дерьмо, зато коньяк был хороший.

– Теперь понятно, откуда головная печаль, – пригубил я чашку с чаем.

– Вечером заливаем грусть, утром – сушняк, так и переливаем из пустого в порожнее, – Клим налил себе ещё одну. Махнул и снова закусил мармеладом. – Что-то не клеится сегодня, может быть, встал не с той ноги?

– А может, не с теми лёг?

– С теми, с теми. Цвет мне нужен. Никак не могу поймать нужный тон. Темпера имеет такую особенность, что, когда подсыхает, меняет оттенок, – уже мешал краски на палитре Клим.

– То же самое можно и про людей сказать. С утра у каждого свой оттенок. Сразу видно, с кем спал, где и сколько, – вытянул я свежий журнал из кипы, чтобы не мешать творцу, и начал просматривать заголовки.

Минут пять прошло в тишине, только еле заметный скрип кисти по холсту: Клим усиленно что-то затирал в поисках тона.

– Я еду в Париж, – невозмутимо продолжал выводить цвет Клим.

– Серьёзно?

– Вполне.

– Надолго?

– Надеюсь. Мне на следующей неделе должны привезти готовые подрамники с холстами. Тебе придётся их встретить и рассчитаться. Оставлю деньги и ключи, мастерская тоже будет в твоём распоряжении. Я дам твой номер мастеру, он сам позвонит. Его зовут Прохор.

Клим достал сигарету из пачки и закурил. Он походил немного, затем сел на стул и стал вдумчиво изучать своё произведение. Табачный дым окутал его лицо, которое и без того было достаточно одухотворённым: лысый череп, мощный лоб, большие глаза с длинными ресницами, красивый правильный нос, полные вдохновенные губы. Ниже – подбородок, который изящно подчёркивал профиль. Настоящий художник.

– Я тоже буду тебе позванивать, – стряхнул пепел Клим. В этот момент позвонили в домофон.

– Это Марк, музыкант, я тебе рассказывал о нём. Мы спектакль вместе ставили, гений современной музыки. Если бы я так умел рисовать, – пошёл он открывать дверь.

Я попытался навести порядок на столе: смахнул крошки на пол и налил себе ещё чаю.

Через несколько минут они появились вдвоём, Клим познакомил нас, достал ещё одну рюмку и наполнил обе. Музыкант был худой и высокий, прямые чёрные волосы поблескивали сединой, в его очках спокойно сидели умные глаза. Они смотрели, словно в окна, и думали о своём. Сильные пальцы правой руки подхватили рюмку, предложенную художником.

– Ты когда уезжаешь? – закусил собственным вопросом Марк.

– Через пять дней, надо успеть закончить эту, – указал на полотно пустой стопкой Клим и проглотил ещё одну мармеладину. Творцы закурили.

– Хорошо весной в Париже, – рассуждал Марк.

– В Париже всегда хорошо, если есть деньги, – наполнил повторно стекло Клим.

– Когда есть деньги, хорошо везде. Деньги и женщины. Иначе не на что будет тратить.

– Ты по-прежнему всё спускаешь на женщин?

– Иначе как размножаться?

– Пошляк. Я не об этом, – ухмыльнулся Клим.

– Я тоже. Путь к сердцу женщины лежит через её капризы, – музыкант внимательно рассматривал картину, над которой бился художник.

– Ну зачем тебе к сердцу? На мазохиста ты не похож, – улыбнулся Клим и воткнул остаток сигареты в пепельницу.

– В других местах у всех всё одинаково.

– А тебе обязательно нужна любовь?

– Любимых никогда не хватает, их по определению меньше, чем остальных. Хотя мне всё чаще кажется, что я уже никого не смогу полюбить.

– Умнеешь на глазах.

– Это и мешает.

– А как же жена, Марк?

– Даже в жену не удалось. Мы всё больше воюем.

– Разве стоит спорить с девушкой только из-за того, что она твоя жена?

– Да я и не спорю. Я всё время пытаюсь заключить с женой перемирие, в результате разжигаю войну внутри себя. Ты даже не представляешь, как трудно с теми, кого мы не любим.

– А ты с ними не спи.

– Я бы не спал, если бы не спалось, но ведь спится. Я знаю, как это грязно – изменять самому себе. И самое гнетущее, что некого в этом обвинить.

– Обычно всё от нехватки внимания. Когда в последний раз дарил ей цветы?

– Она не любит цветы.

– Нет женщин, которые не любят цветов, есть мужчины, которые так считают.

– Я считаю, что это пустая трата денег.

– То есть ты считаешь деньги? В таком случае считай их громче, женщины любят ушами.

– Вот и я говорю, что подарки должны быть стоящие, как и слова любви. Женщина должна быть счастливой, – подытожил Марк.

– Никому она ничего не должна, если любима, – ответил Клим.

– А если нет?

– В таком случае должны ей. А ты что думаешь, учитель? – включил меня, словно радио, Клим. – Поделись опытом.

– Говорить о любви так же бесперспективно, как и заниматься дружбой. Для того чтобы сделать женщине приятное без интима, достаточно сказать, как она похудела.

– Ты с этого и начинаешь свои лекции? – засмеялся Клим.

– Да, однако не со всеми проходит.

– Но сердца-то покоряешь?

– Влюбляются, а чем им ещё заниматься. Легче всего любить тех, кто игнорирует.

– Неужели ты можешь пройти мимо хорошенькой студентки, которая тебе строит глазки? – заинтересовался Марк.

– Мог, но недавно вот споткнулся, теперь заново учусь ходить.

– Тебе как преподу это должно легко даваться: учиться, учиться и учиться! Заниматься, заниматься, заниматься! Любовью, любовью, любовью! – развеселился Марк. – Если уж от любви поехала крыша – не тормози.

– Тормозится только развитие. Ведь стоит человеку позаниматься любовью, как все остальные занятия уже кажутся рутиной.

– Учти, Алекс, потом обязательно примутся за твои мозги, – посмотрел на меня художник.

– Это знак. Если люди тебе начинают еб… мозги, значит остальное их уже не возбуждает. Значит, пора уходить, – погладил себя по голове музыкант.

– Да как уходить, если не к кому, незачем да и неохота? – крутил в руках кисточку Клим.

– Тогда научись получать от этого удовольствие, – вновь засмеялся Марк. – Вот ты, по-моему, уже научился.

– Я от всего получаю, даже глядя на тебя, – отыгрался Клим.

– А мне для полного удовольствия необходим экстрим. Я не могу скучно бродить по паркам, высматривать скульптуры и щебетать о вечном. Вчера, например, был в гостях. Её ноги гладили мои под столом, хотя рядом с ней сидел муж.

– Хорошие ножки? – вяло поинтересовался Клим.

– Понятное дело, раз я волновался.

– А она?

– Несмотря ни на что она рисковала.

– У женщин это в крови, – искал нужный тюбик краски живописец.

– Вместе с шампанским. А муж всё подливает и подливает, как масло в огонь.

– Марк, знаешь ты кто? Ты неугомонный гормон, – заулыбался Клим. – Оргазм, ещё оргазм, а что дальше? – выдавил он из тюбика на палитру белую краску, добавил немного чёрной, помешал кистью, бросил это занятие и подошёл к столу.

– Дальше мы пытаемся себя убедить, что не в этом счастье. Что счастье наше в любви, допуская, что даже настоящая любовь способна имитировать оргазмы, – достал ещё одну сигарету музыкант. – Ты что, против удовольствий, Клим?

– Все удовольствия временны. Мы ищем их ненасытно в других, получаем и сваливаем. Для того чтобы получать постоянно, надо искать их в себе, – налил ещё по одной Клим.

– Правильно, другие тоже люди, но искать в себе долго и скучно. Пока там доберёшься до истины, что же тебе действительно нравится. Потому что у себя не видно, а вот у других сразу замечаешь. Особенно недостатки, – взял Марк рюмку.

– Неправда, я вот в тебе ни черта не замечаю, – улыбнулся Клим.

– Ты исключение, поскольку друг. А настоящий друг – это человек, который прощает не только твои недостатки, но даже достоинства.

Они чокнулись и выпили.

Майя

Мы вошли в тёмный прохладный подъезд, и она застучала каблучками по ступеням. Я шаркал сзади, ведомый игрой её тёплых бёдер. Пока поднимались, у меня затвердел. Подъём спровоцировал подъём. Вот и знакомая дверь. Запихнул ключ в скважину и открыл. Внутри пахло казеином и табаком. В коридоре было темно, я включил свет.

– Обувь снимать не надо, – прошёл дальше в студию.

– А что снимать? – улыбнулась Майя, следуя за мной.

– Можно отбросить комплексы, – распахнул я небо, отдёрнув занавеску из старого холста.

– Как лихо ты его раздел, я имею в виду окно.

Балкон был открыт, словно художник только что вышел через него. Ветер начал жадно жевать занавески. Будто хозяин вот-вот может вернуться и отобрать лакомство.

Периметр комнаты заставлен холстами, стоявшими некрасиво – задом к обществу. Чтобы не упасть, они облокотились на стены. В одном углу расположился старый диван с небольшим столиком, на котором, словно осколок натюрморта: два немытых стакана, пустая бутылка из-под коньяка и укуренная пепельница с останками долгой беседы.

– Настоящая мастерская, – бросила куртку на диван Майя, а сама, побродив немного по комнате и выскочив ненадолго на балкон, припарковала свою чудесную попку на стул.