Искатель. 2004. Выпуск №7 - Сергей Борисов

— Способность человеческого разума познать эту сложность? Но это, в сущности, одно и то же.

— А всего лишь возможности существующего научного метода, который нам достался еще со времен средневековья, — вышел из дуэли победителем Родников-старший и продолжил свой путь по «большой дороге». — Поторопились некоторые ставить точку в конце строки! Предложение еще не дописано! — возразил он невидимому оппоненту. — А если даже и дописано — тем лучше. Значит, нужно начинать новое!

— И у тебя есть какое-то нетривиальное предложение? — скаламбурил Ростислав. Отец резко остановился и как-то сразу сник.

— Пока нет. Но оно появится, обязательно появится. У меня, у них, — он энергично кивнул головой в сторону двери, за которой парни настраивали установку. — У кого-то из тех, кто не сдался.

Ростислав встал.

Что ж, главное сказано. А о второстепенном отец говорить не любит. Впрочем, еще один момент. Весьма существенный.

— Отец, мне тут случайно попалось на глаза одно досье… Подборка фактов, имевших место на протяжении последних тридцати лет. Ничего особенного в каждом из них как таковом нет, но, собранные вместе… Может быть, ты что-то сможешь мне прояснить?

Ростислав сжато изложил события, о которых узнал с помощью розовых очков и благодаря кристаллику памяти, полученному от Курланова, стараясь при этом говорить самым равнодушным тоном, на который только был способен, и уж конечно умалчивая о возможном продолжении или даже развязке предполагаемой драмы на борту «Деметры».

Отец выслушал его довольно внимательно. Но время от времени Ростиславу казалось, что думает шеф-босс-завлаб… — как там дальше? — совершенно о другом.

— Я тебя, наверное, разочарую, но мне это твое досье ни о чем не говорит, — сказал Родников-старший, дождавшись конца изложения. — Где — радиотелескоп, а где — генетический центр! Но вообще-то от асмеров я советую тебе держаться подальше. Они непредсказуемы и безжалостны, тем и опасны. Никогда не угадаешь, что им не понравится в следующий раз. То они поезда под откос пускают, то против генетиков ополчаются.

— Ну и ладно, — облегченно вздохнул Ростислав. — Поговорили и забыли. В самом деле, в огороде бузина, а в Киеве дядька. Ну, я пойду?

— Как, уже? Ты же про себя мне ничего не рассказал!

— И благословения на женитьбу не попросил. Не до этого мне пока, пап.

Они обнялись на прощание.

— Ты все-таки не медли с этим… А то, как я, родишь сына, когда сверстники уже дедушками станут…

— Это было бы здорово. Уж твои-то сверстники тебе наверняка завидуют.

— Ну ладно, ладно… Я не это хотел сказать. Ты все-таки приходи, сразу после возвращения. Или, если конкурс на полет не выиграешь, раньше. Брезжит у меня одна идея… Достаточно сумасшедшая, чтобы оказаться правильной. Возможно, именно она поможет нам определить неопределенность, ликвидировать неоднозначность, осуществить невозможное. Приходи…

Хочу ли я стать Космической Путешественницей?! Он еще спрашивает! Разве есть на Земле девушка, которая отказалась бы от этого? Все газеты и телепрограммы, все сайты переполнены рекламой: молодой красивый мужчина в скафандре, рядом — очаровательная девушка. Он целует подругу, ласково опускает забрало ее шлема, потом своего, распахиваются двери шлюза — и вот они уже среди вулканов Ио, или на фоне куполов Европы, или среди царственных льдов Ганимеда. А над их головами — огромные звезды, и все прелести жизни на Земле кажутся по сравнению с этой красотой скучными и однообразными, как некрашеное полотно в соперничестве со светящимися красками сатиса.

Дэв, милый Дэв! Ты исполняешь обещанное! Вместе с тобою в мою жизнь действительно вошло много нового и необычного. И теперь мне просто смешны мечты моих бывших подружек: выйти замуж, родить хотя бы одного, разрешенного каждой женщине, ребенка, купить или построить пусть маленький, но собственный домик с крохотным садиком, в котором можно разводить цветы и посадить два-три деревца. Предел мечтаний — бассейн во дворе, больше похожий на лужу… Дэв и Учение открыли мне глаза на бренность и убогость жизни обычных людей, дали силу и умение повелевать миром бездушных вещей. И вот теперь — дорога в Космос! Туда, где холодная красота преступно созданного мира предстает во всем своем грозном великолепии прямо за прозрачным забралом шлема! Но я не убоюсь тебя, злобный Космос! Придет срок — и твои планеты, а может быть, даже звезды начнут подчиняться моей несокрушимой воле! Да будет так!

Наташин терком не отвечал несколько дней. Пришлось звонить ее маме. Выяснилось, что дочь жива-здорова, работает все в том же детском саду. У нее, конечно же, несносный характер, но человек она очень добрый и вполне могла бы… Что именно она могла бы, Ростиславу узнать не удалось, потому что голос Наташиной мамы задрожал и она поспешно прервала связь.

Бедная мама! Никак не может понять, что времена изменились, что ныне лишь треть молодых людей связывает себя узами брака, ибо в наш свободолюбивый век кому нравится это слово — узы? Вот и они с Наташей не спешили, а мама явно жаждет стать бабушкой, и это тоже пережиток прошлого века…

Еще один родитель вывел своего отпрыска из калитки детсада. В руках у мальчика была модная игрушка — деструктор из кингол-сериала «Битва галактик». Мальчик прицелился было в Родникова, но отец дернул его за руку, сказал что-то резкое, и юный супермен поспешно опустил оружие.

А если Наташа сегодня дежурная? Торчи здесь до синих веников…

— Наташа!

— А… Это ты…

Разочарована? Ждала другого?

На Наташе был «воздушный», по последней моде, плащ, длинные волосы гладко зачесаны назад и собраны в узел на затылке, на висках — свободно вьющиеся пряди. А глаза темные и грустные. Как раз такие, какими она впервые взглянула на Ростислава два года назад. Два года! По нынешним временам их роман — долгожитель, переживший всех сверстников аксакал, давно вступивший в «возраст завещаний», но так почему-то и не умерший. И, самое главное, прекрасно сохранивший память! О первом поцелуе, о первой ночи…

— Твой терком сломался. Третью неделю не отвечает.

— Зачем ты приехал?

Непринужденного разговора явно не получалось.

— Попрощаться с тобою. Через три дня я улетаю. На «Деметре», транссистемным рейсом. Как у тебя на работе, все нормально? Ник по-прежнему девочек за косички дергает или уже повзрослел?

Самый простой способ наладить общение — задать пару банальных вопросов. На них глупо отвечать резкостью, и постепенно…

— Мы уже попрощались. Тогда, в аэропорту. Ты ведь не хотел, чтобы я ждала тебя?

Ростислав зацепился носком башмака за неровный край пластобетонной плитки, которой была вымощена дорожка.

Но у банальных вопросов другой недостаток: их можно просто игнорировать. И задавать при этом другие вопросы, на которые сразу и не ответишь. Ну так что, хотел или не хотел? Только не лги, хоть теперь-то не лги!

— Именно это я и пришел тебе сказать. Не хочу неоднозначностей и неопределенностей. Пусть они остаются в Единых Теориях.

Разговор не клеился. Остроты получались вялыми, и вообще все шло не так и наоборот.

— Считай, что все уже сказано. Ты свободен, как ветер. Знаешь, тебе очень идет это имя: Ветер. А еще лучше — Звездный Ветер. Романтично, правда?

Наташа улыбнулась — впервые за время их недолгого разговора. И тут же, словно услышав ее слова, подул ветерок. Самый обычный земной ветерок. Шевельнул последние желтые листья на дорожке, поиграл «завлекушками» на висках Наташи. Глаза ее по-прежнему были грустными.

— Но и я свободна. Ты — как ветер, я — как птица. Прощай. Я не буду ждать тебя. Прощай!

Наташа остановилась, подождала, пока Родников сделает то же самое и повернется к ней лицом, потом обвила руками его шею, плотно прижалась грудью и бедрами, поцеловала. Очень не похожим на прощальный получился этот поцелуй, совершенно не похожим. И, словно разозлившись на себя за эту несдержанность, так контрастирующую со всем, что говорилось минутой раньше, Наташа резко отступила, точнее, отпрянула, словно Ростислав ее оттолкнул, круто повернулась и, придерживая рукой норовящую сорваться с плеча сумочку, быстро пошла прочь.

Наташа уходила своей летящей походкой, улетала, словно испуганная охотником большая птица, а Родников стоял и смотрел ей вслед, не в силах ни броситься вдогонку, ни повернуться и уйти.

Вот она перебросила сумочку на другое плечо, вот поправила волосы. А может быть, смахнула слезинку? Слишком гордо вскинута ее голова, слишком упруг и ровен летящий шаг. Птица, навсегда улетающая птица-синица. Но чем дальше она уходит, тем больше становится похожей на журавля, который всегда в небе и никогда — в руках. Вот кто-то ее заслонил, вот кто-то нечаянно задел локтем…