Искатель. 2004. Выпуск №7 - Сергей Борисов

Зима в этом году была на удивление холодной: даже в Париже термометр то и дело опускался ниже плюс десяти, а в Москве так и вовсе был мороз, целых пять градусов. Денег у Ростислава было маловато, пришлось добираться до Института Перспективных Прикладных Проблем (И-Пэ-Три, как его все называли) на моноре, а потом еще электробусом. Больше всего Ростиславу хотелось надеть на голову шапку — меховую, пушистую, теплую, одну из тех, что после глобального потепления только в исторических кингол-фильмах можно увидеть. Но… Придется довольствоваться поднятым воротником плаща.

Миновав довольно длинную аллею — липовую, кажется, — Ростислав вошел в красивое шестнадцатиэтажное здание института, предъявил киб-вахтеру терком, получил от него совет пройти по первому этажу направо и через минуту уже стоял перед широкой дверью с переливающейся всеми цветами радуги табличкой: «Лаборатория фундаментальных исследований».

Ростислав потянул за бронзовое кольцо. Тяжелая дверь медленно отворилась. За нею оказалась большая светлая комната, почти пустая. Только в дальнем от двери и окон углу двое парней в белых халатах возились с какой-то физической установкой. Время от времени в ее недрах что-то вспыхивало, и тогда на белые халаты ложились яркие зеленые блики.

На посетителя парни не обратили ни малейшего внимания, и Ростиславу пришлось ориентироваться самостоятельно.

Ага, вот. Посреди стены справа — еще одна дверь, с красивой радужной табличкой: «Шеф-босс-завлаб-патрон-снаряд». Пониже, более мелким шрифтом, значилось: «Почетный член всяческих академий, обществ, кружков и Черемушинского детского сада № 27».

Кабинет у отца был большой, очень большой, лишь раза в полтора меньше соседнего зала. На высоких окнах — легкие, почти прозрачные занавески, на полу — огромный, до самых стен, палас.

Отец шел из дальнего угла кабинета прямо на Ростислава. Волосы его заметно поседели, по краям глаз и губ прорезались морщинки. Родников-младший замер на пороге.

Неужели — «возраст завещаний»?

Ростислав поспешно улыбнулся. Но, не дойдя до него каких-то двух метров, отец круто развернулся и пошел обратно. На паласе от двери до дальнего конца кабинета уже была протоптана тропинка.

А ведь он занял этот кабинет совсем недавно, всего два месяца назад. Это сколько же километров надо было пройти, чтобы тропинку протоптать?

В левом ближнем углу кабинета серебрился терминал гиперистеллекта, украшенный каким-то диковинным цветком. Вдоль всей правой стены стояли прозрачные, почти невидимые шкафы со всевозможными линзочками, стеклянными кубиками, призмочками и шариками, три дальних — с книгами. Ростислав вышел на главную диагональ кабинета. Лишь почти столкнувшись с ним, Родников-старший остановился, сфокусировал взгляд на неожиданном препятствии, просиял:

— А, наконец-то! Рад тебя видеть, очень рад!

Они обнялись.

— Идем туда, поближе к свету. С детства не люблю темноты!

У окна стоял маленький квадратный столик с четырьмя низкими уютными креслами по сторонам.

— Чай, кофе? Нектар, амброзия?

— Чай. Холод нынче в Москве — собачий!

— Стюард, две чашки чая, как обычно!

Из противоположного угла кабинета тотчас прикатил сервировочный столик, выставил на столешницу две фарфоровые чашки с дымящимся золотисто-коричневым напитком.

— Собачий — это когда ниже тридцати, — поправил отец. — При тебе таких морозов уже не было. Да и я… Но в снежки успел наиграться!

— Ты много чего успел. Можно сказать — все.

— Завидуешь?

— Чуть-чуть.

— И зря. Самого главного — заглянуть за «Стену Трех Не» хотя бы одним глазком — я как раз и не сумел. Но еще не вечер!

Отец сердито качнул чашечкой, пролил чай на палас и, кажется, не заметил этого.

— Там, я видел, двое ребят с какой-то установкой возятся. Это они проводят фундаментальные исследования?

— Да, они. Есть еще двое энтузиастов, и даже одна девушка иногда приходит.

— Заниматься в наше время фундаментальными исследованиями — значит пытаться определить неопределенность. Именно эту работу ты и хотел мне предложить?

— Да. В таком примерно направлении.

— Значит, название «Лаборатория фундаментальных исследований» — не шутка?

— Нет. Ты, как и большинство, считаешь, что ни один уважающий себя ученый не должен тратить время на подобные глупости, эквивалентные разве что работе над «вечным двигателем»? В институте на нас тоже смотрят косо, все, начиная с директора и кончая черепашкой-уборщицей. Острят, что мы бьемся головой об эту свою «Стену». Называют моих ребят «мамонтами» и «размороженными». А меня — за глаза, конечно, — величают Тиранозавром. Самый, заметь, сильный и свирепый хищник из обитавших когда-либо на земле. Потому я тебя и приглашал, и буду приглашать, что слабые здесь не выдерживают.

— А работы на Большом Титанском Ускорителе будут возобновлены? Те, что ты объявил жизненно необходимыми для человечества в своей Нобелевской лекции?

Отец помрачнел, сердито поставил на столик опустевшую чашечку.

— Нет. И уже не удастся — Титан открыли для заселения. Зато нам удалось получить разрешение на расконсервацию Малого Лунного. Было показано, что разрешающая способность старой линейки детекторов — на новую никто не выделил бы и евро! — может быть повышена на порядок, и Совет счел целесообразным. Конечно, пришлось провести кое-какую подготовительную работу…

Отец озорно подмигнул Ростиславу, совсем как в детстве, когда подбивал сына на какую-нибудь выходку, которую мать явно не одобрила бы.

— То есть как — на порядок? Теоретический предел был достигнут, насколько я помню, Дроздовым и сотрудниками еще двадцать лет назад, а дальше — все, граница!

Ростиславу приятно было показать, что он не зря проучился четыре года на физфаке, не без оснований надеялся продолжить отцовское Дело.

Родников-старший откинулся на спинку кресла, довольно улыбнулся.

— А мы увеличили период взаимодействия — и увернулись от безжалостной Сциллы! Разнесли две неопределенности во времени. И потом преспокойненько обогнули Харибду. Конечно, сечение стало дважды неопределенным, но оно нас в данном случае вовсе даже не волновало!

— То есть фундаментальные пределы не превзойдены? — не смог скрыть разочарования Ростислав и сразу же рассердился на себя за это.

— Пока не превзойдены. Еще чашечку чая?

— Спасибо, нет.

Отец отослал столик на место, в угол за шкафами, снял с терминала прозрачную пластиковую баночку, наполовину наполненную водой. То, что Ростислав принял за диковинный цветок, оказалось обыкновенной луковицей.

— Видишь, как разрослись корни? Они уже заполнили все свободное пространство. Кончики перьев, заметь, пожелтели. Корневой системы явно недостаточно для такой «кроны», но расти корешкам уже некуда. Улавливаешь аллегорию?

— Символ науки на теперешнем этапе?

Отец, удовлетворенно хмыкнув, поставил баночку на место. Между бровей его прорезались глубокие складки.

— Да. Стена невидима, но непреодолима. И могучее дерево науки… точнее, овощ… чахнет, аки сия луковица. Но за тонкой стеной — огромное неисследованное пространство…

Отец потер переносицу двумя пальцами, безуспешно пытаясь разгладить морщины, и продолжил:

— Ну, сходишь ты на «Деметре» к Плутону, а потом? Чем заниматься будешь?

— Еще не решил. Выберу какую-нибудь земную профессию, женюсь… Буду жить, как все.

— Не лги, — погрозил пальцем отец, словно уличая сына в неискренности. — Родниковы просто так, как все, жить не могут, — нажал он, словно коленом на незакрывающийся чемодан, на слово «просто». — Нам во всем цель нужна, смысл и скрытый порядок. Так что… Давай будем считать этот разговор неоконченным. Вернешься — заново все обсудим. И не уютненькое теплое местечко я тебе предлагаю, не уютненькое! — рассердился на кого-то отец.

— Да уж…. От тебя дождешься! — хмыкнул Ростислав. — Значит, фундаментальные исследования?

— Именно, сынок! А все остальное неинтересно ведь, уж тебе-то во всяком случае!

Отец вскочил с кресла и, словно последняя дамка, вышел на большую диагональ своего кабинета.

— Триумф фундаментальных наук — это хотя и величайшее, но все же не окончательное поражение человечества. Ценой огромных усилий мы объяли необъятное и теперь не можем расцепить руки. Но исчерпана не сложность материи, а — что? — вперил отец грозный взгляд в сына, остановившись от него почти на расстоянии дуэльного выстрела.

— Способность человеческого разума познать эту сложность? Но это, в сущности, одно и то же.

— А всего лишь возможности существующего научного метода, который нам достался еще со времен средневековья, — вышел из дуэли победителем Родников-старший и продолжил свой путь по «большой дороге». — Поторопились некоторые ставить точку в конце строки! Предложение еще не дописано! — возразил он невидимому оппоненту. — А если даже и дописано — тем лучше. Значит, нужно начинать новое!