Искатель. 2004. Выпуск №7 - Сергей Борисов

ИСКАТЕЛЬ № 7 2004

Сергей Борисов

ЧЕЛОВЕК, ПРОДАВШИЙ ЭЙФЕЛЕВУ БАШНЮ

По окну бежали струйки воды. Человек в строгом двубортном костюме побарабанил пальцами по запотевшему стеклу, прищурился… Вечерней улицей едва ли не на ощупь пробирались автомобили. Верхние этажи домов расплывались и сливались с мокрой чернотой. Неожиданно ослепительный зигзаг располосовал небо. Острие молнии вонзилось в Эйфелеву башню и отскочило, будто ожегшись.

Человек в элегантном костюме чуть отодвинулся и подмигнул своему отражению в стекле. После этого достал белоснежный батистовый платок, вытер влажные пальцы, повернулся и обвел внимательным взглядом людей, собравшихся в отдельном кабинете ресторана гостиницы «Грийе».

— Прошу, господа.

Гостеприимный жест приглашал к столу. Все расселись. Человек в костюме последним занял свое место, подождал, когда установится тишина, и заговорил:

— Прежде всего, я хотел бы от имени правительства поблагодарить вас, господа, за внимание, с которым было воспринято наше предложение о встрече. Мы понимали, сколь странным оно должно было вам показаться, учитывая необычность и места встречи, и ее час, однако пояснять что-либо сочли преждевременным, ограничившись заверением, что речь идет о заключении весьма выгодного контракта. Полагаю, у вас, владельцев и представителей крупнейших металлургических заводов Франции, возникло множество вопросов. Уверен, что смогу удовлетворить ваше любопытство.

— Ближе к делу! — буркнул расплывшийся в кресле предприниматель из Лиона с набриолиненными усами на лоснящемся от жира лице.

Человек в костюме улыбнулся:

— Что ж, покончим с реверансами и перейдем к сути. Вам, господа, конечно же, известно о вердикте специальной комиссии, обследовавшей великое творение нашего соотечественника Александра Гюстава Эйфеля.

— Вы говорите о башне? — уточнил толстяк.

— Именно. Вывод комиссии однозначен: башне, возведенной в 1889 году к открытию Всемирной выставки, необходима реставрация, иначе в не столь отдаленном будущем она рухнет. Однако у правительства, и это для вас тоже не секрет, нет средств на проведение столь дорогостоящих работ. Поэтому было принято решение… — Человек в костюме выдержал трагическую паузу и закончил: — Продать Эйфелеву башню!

— Что?! Продать символ Франции?!!

Кто-то приподнялся, кто-то вскочил, а лицо толстяка из Лиона так побагровело, что впору было звать врача, чтобы тот сделал кровопускание.

— Успокойтесь, господа, — повысил голос человек в костюме. — Я сожалею не меньше, можно сказать — скорблю, однако обстоятельства порой сильнее нас. Поэтому оставим пустые сетования и займемся судьбой семи тысяч тонн металлических конструкций. Даже с учетом немалых расходов по демонтажу башни, это, согласитесь, куш!

Человек в костюме чуть не прикусил себе язык. Слово-то какое неудачное, государственному чиновнику не приличествующее. Но, похоже, никто ничего не заметил и его оплошность останется без последствий. Господа считают! Вон как глаза горят…

— Я готов участвовать в торгах, — сказал толстяк из Лиона.

— И я, — поспешил за ним Андрэ Пуазон, представлявший интересы ряда заводов с севера Франции.

Пуазон прибыл в Париж полгода назад и пока чувствовал себя не слишком уютно среди известных финансовых воротил. С этим простодушным провинциалом человек в двубортном костюме связывал особые надежды.

— И я…

— И я…

— Официальных торгов не будет, — предупредил посланец французского правительства. — Нам не нужна шумная кампания в прессе, которая взбудоражит общественное мнение. Министр внутренних дел считает, что в случае преждевременной утечки информации не исключены пикеты, демонстрации и даже бунт. Мы должны поставить парижан, да и всех французов перед свершившимся фактом! Когда работы начнутся, протестовать будет поздно. Поэтому обращаюсь к вам с настоятельной просьбой соблюдать тайну сегодняшних переговоров.

— Значит, все будет по-тихому? — ухмыльнулся толстяк из Лиона. — Что ж, нас это устраивает.

— Рад слышать. Тогда, господа, я хотел бы лично переговорить с теми из вас, кто заинтересован в получении этого контракта. После скромной трапезы, на которую у правительства нашлись деньги, — человек в двубортном костюме тонко улыбнулся, — я в вашем распоряжении.

С этими словами он взял со стола серебряный колокольчик, позвонил, и в кабинет вереницей стали входить официанты с подносами.

Мишель Данте, старший министерский чиновник, он же аферист Виктор Ластиг, был доволен. Но впереди было самое трудное…

Виктор Ластиг родился в семье мэра небольшого чешского города Хостин. Родители души не чаяли в сыне, потакая всем его желаниям. Результат оказался закономерным: из шустрого, но безобидного паренька с годами Виктор Ластиг превратился в симпатичного, но совершенно беспринципного молодого человека, мечтавшего стать величайшим карточным игроком, а если прямо и честно — лучшим шулером мира! Влекомый этой целью, Виктор Ластиг покинул отчий дом, чтобы для начала «покорить Европу».

Всех авантюристов тогда манил шумный, яркий, беспечный Париж. Не миновал его и Ластиг, ставший завсегдатаем подпольных игорных домов. Мало-помалу он набирался опыта в шулерском ремесле и, несмотря на то что был не раз бит за нечестную игру, не собирался оставлять его.

Вскоре началась Первая мировая война, сорвавшая с места миллионы людей. Те, что побогаче, искали спокойной жизни в Соединенных Штатах, и Виктор Ластиг стал постоянным клиентом пароходных компаний. На борту роскошных океанских лайнеров владевший несколькими языками и от природы артистичный Ластиг легко знакомился с состоятельными эмигрантами и преспокойно обыгрывал их в покер. Правда, один раз ему крупно не повезло. Впрочем, как сказать…

Началось с того, что Ластигу удалось усадить за карточный стол одного «лоха», которого он был намерен за час-другой «растрясти под ноль». Первые полчаса все шло по плану: «лох» нервничал, проигрывал и повышал ставки, желая вернуть потерянное. Но потом все неожиданно изменилось… В общем, через те самые «час-другой» Виктор Ластиг остался без гроша в кармане.

Он понимал, что судьба свела его с «каталой» гораздо более высокого класса, до которого ему еще расти и расти. Другой, менее дальновидный человек устроил бы скандал, обрядившись в «тогу оскорбленной добродетели», но Ластиг поступил иначе. Поблагодарив партнера, он с достоинством удалился, чтобы позже, вечером, постучаться к нему в каюту и с порога попроситься в ученики. Надо сказать, что подчистую обыгравший его мужчина нисколько не удивился этой просьбе.

— Вам придется ассистировать мне, юноша, и на время забыть о собственных амбициях.

— Согласен.

Виктор Ластиг стал подмастерьем знаменитого шулера Ники Арнштайна и оставался в этом звании до тех пор, пока патрон не посчитал, что его ученик «созрел» для самостоятельной «работы».

— Иди и греши!

Так Арнштайн напутствовал Ластига, прощаясь с ним в одном из кабачков Марселя. После этого шулеры, которые отныне становились конкурентами, «поделили» корабли, на днях отплывающие в Америку, и отправились за билетами. Больше они не встречались.

С окончанием войны Виктор Ластиг вернулся в Париж, где некоторое время успешно торговал «денежными ящиками», якобы печатающими доллары. Достаточно было крутануть ручку, и из прорези появлялась купюра, и не какая-нибудь фальшивка, а самая настоящая банкнота, в чем можно было удостовериться в ближайшем банке. Разумеется, через какое-то время ящик ломался, напрочь отказываясь поставлять доллары новому владельцу. Когда тот вскрывал крышку, то находил внутри резиновый валик, подававший купюры в прорезь, и опустевшую нишу, где когда-то лежала стопка банкнот.

Однако такие фокусы были чреваты крупными неприятностями, и в начале 20-х годов Ластиг вновь переключился на карты. Клиентов он обычно подыскивал на ипподроме, наметанным глазом определяя тех, кто сегодня в выигрыше. Хотя не брезговал Ластиг и музеями, театрами, вернисажами… В прекрасном костюме, с аристократическими манерами, он представлялся графом Ластигом и заводил непринужденный разговор. Далее следовало приглашение отобедать в ресторане, затем — посетить одно из злачных мест, в конце концов «граф» и его новый знакомый оказывались за карточным столом, где Ластиг и обирал простофилю «как липку».

Все в жизни Виктора Ластига складывалось благополучно. Деньги у него не переводились, криминальный мир Парижа относился к Графу, таким было его прозвище, с уважением. Не хватало разве что новых ощущений, острых, как кайенский перец. Тут-то и попалась на глаза Ластигу газетная заметка, в которой говорилось о выводах комиссии, фактически приговорившей Эйфелеву башню к сносу.