Принцесса-невеста - С. Моргенштерн

Одним словом, Ругены были «парой недели» во Флорине на протяжении вот уже многих лет…

Это я. Все ремарки, которые я делал при сокращении, и другие комментарии будут выделены красным, чтобы вы сразу их распознали. Когда в самом начале я сказал, что никогда не читал этой книги, это была правда. Мой отец прочитал её мне, и я лишь быстренько пробежался по тексту, вычеркивая целые части в процессе сокращения, оставляя всё так, как оно было у Моргенштерна в оригинале.

Эту главу я привожу в первозданном виде. Я вмешался лишь из-за того, как Моргенштерн использует скобки. Выпускающий редактор Харкорт снова и снова заполняла поля корректуры вопросами: «Как это может быть доЕвропы, но послеПарижа?» И: «Как это может происходить до гламура, ведь гламур является античной концепцией? Смотрите “glamer” в Оксфордском словаре английского языка». И в конце концов: «Я схожу с ума. Что мне делать с этими скобками? Когда происходят события этой книги? Я ничего не понимаю. Помогиитеее!!!». Дэнис, выпускающий редактор, работала над всеми моими книгами, начиная с «Парней и девушек», но никогда ещё не была так эмоциональна в своих пометках на полях.

Я ничем не мог ей помочь.

Либо Моргенштерн писал свои замечания в скобках серьёзно, либо нет. Возможно, некоторые их них он делал серьёзно, а некоторые – нет. Но он никогда не отмечал, какие из них были серьёзными. Или, может быть, это лишь авторский способ стилистически сказать читателю «это неправда; этого никогда не происходило». Я думаю именно так, хотя, если вы почитаете историю Флорина, это происходило. Факты, по крайней мере; об истинных причинах людских поступков никому знать не дано. Могу лишь предложить вам не читать примечания в скобках, если они вас запутывают.

– Быстро – быстро – подойди, – отец Лютик выглядывал из окна своего фермерского дома.

– Что такое? – отозвалась её мать. Она никогда и никого не слушалась.

Отец быстро ткнул куда-то пальцем.

– Посмотри...

– Сам посмотри; ты это умеешь.

Брак родителей Лютик нельзя было назвать счастливым. Каждый из них мечтал лишь о расставании.

Отец Лютик пожал плечами и вернулся к окну.

– Ахххх, – произнёс он через некоторое время. И чуть позже ещё раз, – ахххххх.

Мать Лютик на секунду оторвала глаза от еды, которую готовила.

– Какие богатые, – сказал отец Лютик. – Они восхитительны.

Мать Лютик, поколебавшись, положила ложку, которой тушила мясо. (Это было после тушеного мяса, но абсолютно всё было после него. Когда первый человек вылез из грязи и построил свой первый дом на земле, его ужином в ту первую ночь было тушеное мясо.)

– Мое сердце переполнено великолепием, – очень громко пробормотал отец Лютик.

– Что там такое, коротышка? – поинтересовалась мать Лютик.

– Сама посмотри; ты это умеешь, – только и ответил он. (Это была их тридцать третья перебранка за день – это было спустя много времени после перебранок – и он проигрывал, тринадцать-двадцать, хотя сильно сократил отставание с обеда, когда счет был семнадцать-два не в его пользу).

– Осёл, – сказала мать, и подошла к окну. Через секунду они хором произнесли «ахххх».

Они стояли у окна вдвоём, маленькие и благоговеющие.

Лютик, накрывавшая стол для ужина, наблюдала за ними.

– Наверное, они едут куда-то встретиться с принцем Хампердинком, – сказала мать Лютик.

Отец кивнул:

– Охота. Вот чем занимается принц.

– Нам так повезло увидеть, как они проезжают, – проговорила мать Лютик и взяла руку мужа.

Старик кивнул:

– Теперь я могу умереть.

Она бросила на него быстрый взгляд:

– Не надо. – Её взгляд был на удивление нежен, и, вероятно, она почувствовала, как много он для неё значил, потому что, когда два года спустя он умер, она отправилась прямо за ним, и большая часть хорошо знавших её людей признала, что её прикончил недостаток несогласия.

Лютик подошла и встала за ними, глядя поверх их голов, и вскоре она тоже открыла рот от изумления, потому что граф и графиня, и все их пажи, и солдаты, и слуги, и придворные, и сторонники, и экипажи ехали по проселочной дороге перед фермой.

Лютик с родителями молча стояли и наблюдали за движением процессии. Отец Лютик был маленьким безродным человечком, который всегда мечтал жить как граф. Однажды он был всего в двух милях от места, где охотились граф и принц, и до сих пор это событие было главным в его жизни. Он был ужасным фермером и не слишком хорошим мужем. Не так уж и много было вещей, в которых он мог отличиться, и он никак не мог понять, как ему удалось стать отцом своей дочери, но в глубине души он знал, что произошла какая-то чудесная ошибка, природу которой он не хотел выяснять.

Мать Лютик была угловатой и тщедушной, вечно всем противоречила и о чём-то беспокоилась, и всегда мечтала как-нибудь хоть раз побыть такой же популярной, как, по слухам, была графиня. Она ужасно готовила, а дом вела ещё хуже. Каким образом из её утробы появилась Лютик, она, конечно же, понять была не в силах. Но она была там, когда это произошло; этого ей было достаточно.

Лютик же, на полголовы возвышавшаяся над своими родителями, все ещё держащая в руках тарелки, все ещё пахнущая Конём, желала лишь, чтобы роскошная процессия была не так далеко, и она смогла бы увидеть, была ли одежда графини действительно так уж прелестна.

Словно услышав её просьбу, процессия повернула и направилась в ферме.

– Сюда? – еле выдавил из себя отец Лютик. – Господи боже, зачем?

Мать Лютик накинулась на него:

– Ты забыл заплатить налоги? (Это было после налогов. Но всё было и есть после налогов. Налоги были даже до тушеного мяса.)

– Даже если б я и забыл, им не понадобилось бы всё это, чтобы собрать их, – он указал в направлении парадного крыльца фермы, всё ближе и ближе к которому приближались граф и графиня, и все их пажи, и солдаты, и слуги, и придворные, и сторонники, и экипажи. – Что они могут хотеть от меня? – сказал он.

– Иди узнай, иди узнай, – велела ему мать Лютик.

– Ты иди. Прошу.

– Нет. Ты. Прошу.