Пылкая дикарка. Часть первая - Вирджиния Нильсен

— Он на самом деле ее избивает? — хрипло спросил он.

— Нет, нет! Только не Коко. Она куда сноровистее его и даже сильнее. Он — пьяница. Но если он вас встретит один на один… — Сделав выразительный жест, он присвистнул. — Никто и не узнает, что произошло, ясно? Спрятать труп в болоте очень легко, — добавил он. — Ничего нет проще. Сегодня Наварро словно очумел. Я лучше вернусь назад, пока кто-нибудь еще не вывел его из терпения.

— Коко… с таким отцом, как этот… — цедил Иван сквозь стиснутые зубы.

— Коко позаботится о себе сама, — сказал Жак. — А вам лучше вернуться домой, месье Кроули.

3

Большой Жак послал своего друга и соседа по имени Пти-Жака — Маленького Жака, чтобы найти аллигатора и убить его. Это был маленький сгорбленный человечек, часто разражавшийся громким смехом. Нанетт его просто заобожала, еще до того, как ему удалось уничтожить досаждавшее ей во сне чудовище.

Он выслеживал эту гадкую рептилию с невероятным терпением, и за его усилия Иван наградил его кожей Старого дьявола. В ту ночь рабы устроили настоящий пир. Они танцевали, пели и кружились возле костра почти до рассвета.

Несколько недель кряду Нанетт сочиняла короткие песенки о Маленьком Жаке и Старом дьяволе, и постепенно ночные кошмары перестали ее беспокоить.

Иван играл в вист в доме своего ближайшего соседа-плантатора Гаспара Пуатэвина, когда услыхал о кончине пирата Наварро.

— Его зарезали, — сказал Пуатэвин, потягивая сигару. — Отправили на тот свет с помощью ножа, которым он отправлял не одну несчастную душу на встречу со своим Творцом.

Сердце у Ивана захолонуло.

— Кто же зарезал его? — нетерпеливо спросил он.

Гаспар пожал плечами:

— Кто знает?

— Не думаю, чтобы закон стал дотошно разбираться в этом деле, — добавил его брат Пьер. — В мире будет куда лучше без таких, как Наварро.

— Если его не могли вытерпеть даже в банде головорезов Лафитта, то вполне естественно вряд ли кто-нибудь пожалеет о такой утрате, — согласился с ним Гаспар.

Иван знал, что братья приобретали некоторых своих рабов у баратарианских контрабандистов, и поэтому почувствовал в их словах легкую иронию, не придав им значения. Его волновало только одно, — как скажется убийство Наварро на его дочери, этой очаровательной дикарке? Была ли его смерть для нее тяжелой утратой? Он помнил, что она зарабатывала деньги для семьи, — об этом ему говорил Жак, — так это и было на самом деле. Но остался ли у Коко еще кто-нибудь из близких родственников? Ему еще было интересно знать, носит ли она подаренный ей браслет?

Вдруг до него дошло, что эта безделушка могла доставить ей серьезные неприятности. Он упрекал себя за то, что не подумал прежде как следует, — любой негодяй, включая и этого бандита, ее отца, мог попытаться завладеть браслетом. Или Наварро мог просто избить ее за то, что она приняла от него подарок.

Ивана отнюдь не убедило спокойное заверение Жака в том, что Коко способна сама постоять за себя. Дурная репутация Наварро, конечно, удерживала на почтительном от нее расстоянии других мужчин, но теперь она осталась одна, что же могло с ней приключиться?

Он был настолько невнимателен в игре, что к вечеру немало просадил.

В ту ночь, лежа в просторной постели рядом с Элизабет, он все время ворочался и не мог уснуть. На следующее утро, сообщив ей, что ему нужно снова поговорить с торговцем Вейлем, он отправился к ручью Террбон. После проведенной, как обычно, ночи у своих друзей в Монтрозе он направился прямо к таверне Большого Жака.

Было раннее утро, и в салуне почти никого не было. Он подошел к стойке, а Жак, оставив двух посетителей, тут же заговорил с ним.

— Добрый день, — понизив голос, сказал он. — Вы слышали?

Иван кивнул.

— Как это произошло, Жак?

— Все меня только об этом и спрашивают, — возмутился Жак, утрачивая обычную любезность. — Откуда мне знать, а? Я сообщил полиции из Дональдсонвиля все, что мне было известно.

— Но это строго между нами, Жак, — сказал Иван.

— Наварро ввязался здесь в драку, а на следующий день его выудили из ручья. Наварро часто бывал у меня и, почти всегда затевая ссоры, вытаскивал нож. Так ведь можно нажить немало врагов, верно? Он мог предположить, что не только у него одного есть нож.

— Коко здесь не замешана?

— Коко? — искренне удивился Жак. — Нет, это я могу вам сказать наверное — ее здесь не было.

— Ну, а что же теперь с ней будет, Жак?

Хозяин таверны пожал плечами. Но по выражению его глаз Иван понял, что он, вероятно, что-то от него скрывает.

— Коко умеет ставить капканы и обрабатывать шкурки не хуже любого мужика. Наварро уже долгое время ничего не делал, лишь доставлял ей массу беспокойства, но разве может девушка жить одна на болоте, как вы считаете?

— У нее нет никаких родственников?

Жак издал какой-то загадочный звук.

— Наварро был таким человеком, который никогда ни с кем не дружил, даже с людьми из своего племени.

Вдоль стойки он направился к двум посетителям, чтобы наполнить их стаканчики.

Вернувшись к нему, он спросил:

— Ну а как ваш костюм? Утрачен безвозвратно?

— Да, я отдал его одному из рабочих на плантации.

— Мадам спрашивала о вас. Пойдите засвидетельствуйте ей свое почтение, месье, и захватите виски.

Удивленный, Иван, взяв свой стаканчик, пошел следом через пустой зал к двери кухни. Мадам резала овощи на большом столе.

— Месье Кроули интересуется насчет Коко, — подчеркнуто сказал Жак.

— Ах, бедняжка, — вздохнула мадам, бросив на Ивана строгий взгляд.

— Может, хотите поговорить с ней? — спросил Жак.

Отвечая на вопросительный взгляд Ивана, он кивнул в сторону их комнаты.

Как, значит, она была там? Сердце сильно забилось в томительном ожидании. Пройдя через кухню, Иван взялся за ручку двери. В это мгновение мадам у него за спиной прошептала:

— Она беременна, месье.

Иван, потянув дверь на себя, испытал что-то вроде глубокого шока. "Беременная, надо же!"

Коко сидела за маленьким столиком в жилой комнате, на ней было платье, вероятно, с чужого плеча. Оно было когда-то белым, а теперь пожелтело от времени. Хотя оно было старинного фасона, но тем не менее не умаляло ее красоты. Скорее этот цвет лишь сильнее оттенял ее золотистую кожу, а несообразность ее еще робкой женственности заставляла обращать особое внимание на ее силу и жизнеспособность духа, что делало ее красоту такой броской и вызывающей.

Встав из-за столика, она чуть слышно воскликнула: