Пообещай мне счастье - Милли Адамс

не знал. Но он точно понимал, что вреда ей причинить в этом случае не сможет.

А что дальше? Свадьба и отцовство поменяют его жизнь. Его ребенок будет жить в довольстве и в будущем станет сказочно богат, унаследовав обе компании родителей. А сам Гуннар примет роль мужа и отца. Хочет ли он этого? Гуннар сам не понимал.

Однако, если ребенок не от него, все будет проще. У него уже все карты на руках, он победит Олив и станет владельцем ее компании… Именно это он планировал совсем недавно, но теперь Гуннару казалось, что план провальный. Сможет ли он так поступить?

Гуннар распорядился, чтобы для них двоих принесли разнообразный обильный завтрак, а потом проспал два часа. Он проснулся раньше Олив, и как раз перед тем, как доставили блюда. Корзинки с хлебом, медом, финиками и инжиром, а также твердыми сырами. Именно такой завтрак нужен после путешествия, когда организм в стрессе от перелета и вообще сложно сориентироваться, какое сейчас время суток. Тогда же прибыл и весь гардероб Олив. Гуннар начал варить крепкий кофе, когда на кухню тихо зашла она. Конечно, в том же наряде, что и вчера, ее каштановые волосы наполовину выбились из пучка. Глаза были опухшими, выражение лица мрачным.

- Доброе утро, - сказал Гуннар.

Гуннар хотел ее. Он отчаянно желал ее в эту минуту. Даже сейчас, зная, какой двуличной она была. Эта мысль казалась почти утешительной. Это был прилив нежности, который он отчаянно пытался отрицать. Ему хотелось отреагировать на ее явное страдание, завернув в одеяло, как он сделал в ночь похорон ее отца, и прижав ее к себе.

- Доброе утро, - выпалила Олив в ответ, выглядя сердитой.

Гуннару очень нравилось, когда она сердилась. Это было лучше, чем грустное настроение.

- Для тебя привезли одежду.

- Кто-то летал за моими вещами на другой континент?

- Нет. Я устал от твоей униформы. Ты носишь все черное, и я нахожу это неприличным. Уверен, тебе подойдет одежда и другой цветовой гаммы.

Олив фыркнула, а затем жадно посмотрела на блюдо, поставленное перед ними:

- Выглядит неплохо.

- И оно не отравлено.

- Как ты узнал, что я хотела спросить?

- Я знаю, о чем ты думаешь.

Она сморщила нос:

- Придется стать изобретательнее.

У Гуннара было ощущение, что Олив страдала оттого, что не могла полностью посвящать себя проработке важных замыслов и задач. Поэтому ее промышленный шпионаж был очень странен, по его мнению, это свидетельствовало о крайнем недостатке креативности. Должно быть, она была в отчаянии.

- Ответь мне, а почему ты это сделала? Почему опустилась так низко, чтобы выиграть этот контракт? Такие подлые поступки не в твоем характере, Олив, как я его всегда знал.

Она отвела взгляд:

- Мне действительно нужно было получить контракт.

- И ты настолько не доверяла самой себе?

Ее глаза внезапно наполнились гневом.

- Нет. Это совсем не так. Дело не в том, что мне не хватало уверенности в себе. Я вообще думаю, что выиграла бы в любом случае.

- Теперь уже не узнаешь наверняка. Ты сделала плохо не только мне, но и себе самой.

- Превосходно, Гуннар. Ты должен быть лайф-коучем. Но это не вдохновляющая чушь из интернет-марафонов. Я должна была победить.

- Я так до сих пор и не понял, зачем ты пошла на этот шаг.

- Этот контракт был бы очень важен для моего отца.

- Тогда зачем продлевать все? Зачем возвращаться в мой пентхаус? Зачем ты предложила мне секс?

- Я сама толком не понимала, что делаю. Я хотела выиграть контракт для папы, - ее голос сорвался, - и я не могла рисковать. Ты… Ты - другая часть моей жизни. Я хотела тебя, и мне нужно было избавиться от этого сумасшедшего напряжения и от зависимости от тебя, - произнесла она с дрожью в голосе.

- Почему тебе так неприятно признаться самой себе в том, что ты хочешь меня? - Его голос был грубым, почти чужим.

- Мне нужно быть выше этих низменных ощущений. Когда я иду на деловые встречи, я все время мысленно раздеваю тебя. Я просто хотела покончить с этим сумасшествием. - Она съежилась, когда произнесла эти слова.

- Тебя что-то смущает?

- Конечно, а по-твоему, все в порядке вещей?

- Я не трачу время на то, чтобы стесняться своих желаний. Какими бы они ни были. Для меня желание - простая вещь. Я почти всегда получаю то, что хочу.

- Значит, ты никогда не хотел меня до того момента, как я сняла одежду в твоем пентхаусе?

Это резкое предположение Олив попало в цель. Потому что она на самом деле обвинила его во лжи. Олив была единственной радостью, в которой он отказывал себе, и Гуннар никогда по-настоящему не думал о том, чтобы начать с ней романтические отношения. Он никогда не облекал свои чувства в слова. Он не был человеком, склонным к самоотречению или самообману, и тот факт, что Олив являлась его тайной слабостью, приводил его в ярость. Особенно потому, что она сама это сказала.

Хотел ли он ее когда-нибудь? Это был такой сложный вопрос. Гуннар мог вспомнить, как на благотворительном вечере впервые обратил внимание на изящные линии ее тела, когда ей было восемнадцать, ее сформировавшаяся фигурка была плотно обтянута черным платьем, а губы накрашены красной помадой. Он мог также вспомнить, что она была грустным, одиноким ребенком, и как он чувствовал странную смесь негодования и жалости к ней. Олив была как бы внешним отголоском его собственного одиночества. Он помнил, как наблюдал ее первую бизнес-презентацию, был против нее и все равно хотел защитить ее от неудачи. Помнил, как в нем смешались жалость и желание, когда обнимал ее после похорон отца. Желал ли он ее когда-нибудь? Казалось таким низменным описывать то, как она владела его душой все эти годы.

- Я полагаю, - медленно произнес Гуннар, слова резали ему горло, - ты пересекаешь неудобную для меня черту. Я не смешиваю бизнес и личную жизнь.

- Я как раз попыталась разъединить эти вещи. Отбросить бизнес и получить удовольствие.

- Сядь, поешь. Ты выглядишь так, как будто собираешься упасть в обморок, и я не хочу снова тебя ловить.

- Какое испытание для тебя.

Но Олив подошла к столу, положила выпечку себе на тарелку. Вместе с медом и сыром. Гуннар принес ей кружку кофе. И когда