Что такое историческая социология? - Ричард Лахман

поскольку растущая промышленная отрасль оттянула бы рабочих из сельскохозяйственной сферы, повысив затраты на оплату их труда. Судьба Чили решилась в двух гражданских войнах в 1850-х и 1890-х годах, в которых победила фракция, возглавляемая крупными землевладельцами; это случилось отчасти потому, что горнодобывающая элита разделялась по региональным и семейным признакам. Во второй гражданской войне горнодобывающая буржуазия выступала союзницей авторитарного президента, поэтому по иронии судьбы победа сельскохозяйственной элиты также упрочила выборную демократию, пусть и став гарантией зависимого экономического положения Чили. Цейтлин приходит к следующему заключению: «Классовые отношения внутри стран придают облик глобальным отношениям между ними» (Zeitlin, 1984, р. 234).

Критика Цейтлиным миросистемной теории подчеркивает важность контингентное™. Хотя положение в миросистеме оказывает мощное сдерживающее влияние на страны (и на классы и элиты в качестве акторов), иногда все же возникают открытые возможности для действий, трансформирующих социальную структуру. Подобные моменты возможности можно выявлять посредством тщательно проведенного сравнительного анализа или через отслеживание цепочек контингентное™ в рамках отдельно взятых случаев. Но все же часто, а то и как правило, подобные возможности не реализуются. Как показывает Цейтлин, служащие собственным интересам чилийские элиты ухитрились принять политику, отбросившую их страну на периферию, а большинство их соотечественников — хотя и не их самих — к нищете.

Возможность капиталистического развития была сорвана также и в ренессансной Италии вследствие целого ряда контингентных шагов. Итальянские города-государства были центрами торговли на дальние расстояния, мануфактурного производства и банковского дела, все же обратившимися вспять к феодальным формам сельского хозяйства и политической жизни. Эмай (Emigh, 2009) (мы разберем ее в шестой главе), Эймар (Aymard, 1982), Эпштейн (Epstein, 1991), Тэрроу (Tarrow, 2004) и Лахман (Lachmann, 2000, ch. 3; Лахман, 2010, гл. 3) предлагают разнящиеся, хотя по большому счету комплементарные анализы. Общее у них одно, а именно сосредоточение на одном единственном негативном случае: города-государства ренессансной Италии обладали определенными чертами, которые другие авторы называют среди предварительных условий или причин капитализма, но развития капитализма здесь все же не происходило. Данный негативный итог побуждает этих ученых искать другие факторы или контингентные последовательности, которыми были созданы политические и экономические структуры, отличающиеся как от феодальных обществ, так и от тех мест, где в более поздние столетия происходило развитие капитализма. Поступая подобным образом, эти авторы показывают, что инвестиции и инновации в сельском хозяйстве были подорваны совершенно конкретными способами (по-разному проанализированными Эймаром, Эпштейном и Эмай) эксплуатации сельской местности городами и что конфликт элит и классовый конфликт сказались на институциональной структуре городов-государств таким образом, что перекрыли возможность для наращивания государственного потенциала, необходимого для капиталистического развития (Тэрроу), и привели элиты к рефеодализации экономики и политики (Лахман).

Разборы случаев, негативные разборы случаев и межстрановые и межвременные сравнения позволяют получать ответы на конкретные вопросы. Задача исторических социологов состоит в выявлении подходящих случаев и подборе того способа анализа, который лучше других позволит им опереться на прошлый вклад ученых в продолжающуюся полемику и критически отнестись к нему или начать изучение новых проблем. Авторы, рассмотренные нами в этой главе, сообща вносят свой вклад как в понимание истоков капитализма, так и в освещение взаимодействий, складывающихся между структурой и контингентными изменениями. Анализ структуры и контингентных изменений обеспечивает исторический контекст для понимания действующего начала, темы следующей главы.

ГЛАВА 3. РЕВОЛЮЦИИ И СОЦИАЛЬНЫЕ ДВИЖЕНИЯ

Одни события имеют гораздо более весомые последствия, чем другие. Революции стоят в ряду наиважнейших событий мировой истории. Каким образом мы можем изучать такие эпохальные исторические моменты? Как мы объясняем, почему иногда социальные акторы решаются пойти на огромные риски, чтобы бросить вызов власть имущим, когда большинство людей смиряется с существующим социальным порядком? Увидев, как к ответам на эти вопросы шли некоторые исторические социологи, мы сможем прояснить методы рассмотрения роли человеческого фактора в историческом изменении.

На протяжении большей части человеческой истории большинство людей жили плохо, в условиях обездоленности и эксплуатации, и они были несчастны из-за своего положения. Чтобы создать социальное движение или разжечь революцию, обнищания недостаточно. По выражению Бэррингтона Мура, «в репертуаре человеческих ответов на депривацию и несправедливость агрессивное контрнаступление едва ли является тем ответом, возникновение которого ожидается автоматически или каким-либо "естественным” образом» (Moore, 1978, р. 161). Если мы хотим объяснить, почему случаются революции и социальные движения и насколько важное значение они имеют, нам нужно проделать три четко определенных шага.

• Во-первых, мы обязаны выявить временные моменты, в которые случались революции или социальные движения. Отчасти это проблема дефиниций, точно так же как и с объяснением истоков капитализма. Сосредоточившись на выявлении моментов исторического изменения, мы сможем прорваться сквозь безрезультатные споры, как это было и с вопросом об истоках капитализма. При рассмотрении революций нам нужно отыскать эпизоды, когда не только свергались правители, но трансформировалась сама форма правления. При рассмотрении социальных движений нам нужно найти моменты, когда народные группы выходили за пределы протестов и предъявления требований и на деле отвоевывали значительные уступки у тех, против кого они мобилизовались.

• Во-вторых, нам нужно разобрать, насколько подобные моменты эффективного действия против правителей отличаются от того, что происходило до этого. Другими словами, нам нужно объяснить, почему революция произошла именно в этой временной точке, а не раньше, или почему социальное движение отвоевало уступки в определенный момент, а не до того.

• В-третьих, нам нужно точно определить, какое значение имеют революции или успешные социальные движения. Недостаточно назвать завоеванные уступки или перечислить тех, кто был свергнут, лишен имущества, изгнан или убит в ходе революции. Скорее, нам нужно сравнить до- и постреволюционные государства или социальные системы или дать точное описание того, как завоеванные социальным движением уступки изменили политическую жизнь или социальные отношения.

Разберем теперь труды исторических социологов и историков, которые уже добились успеха в осуществлении каждого из этих шагов. Обычно редко бывает, что в каком-то отдельном исследовании удается выполнить все три задачи, хотя в наиболее удачных исследованиях первые два шага тесно связаны, а следовательно, мы будем обсуждать их совокупно, потому что как только ученый выявляет сам момент революции, это в свою очередь сразу фокусирует его на поиске причин. Некоторые авторы, напротив, начинают с анализа причин, и это позволяет затем очертить временной диапазон революции, хотя, как мы еще увидим, начинающие со второго шага и проделывающие обратный путь к первому в конце получают более «сырой» и менее убедительный анализ. Какие-то прозрения