Обратная сторона личной свободы - Лариса Кондрашова

Она перехватила рукоятку ножа поудобнее и вернулась в комнату.

Подошла к кровати, на которой разметался ее насильник, усмехнулась в его белеющее в полумраке комнаты лицо и тихо сказала:

– Прощайся с жизнью, козел!

Ну вот почему у таких подонков есть еще и ангелы-хранители? Им везет там, где любой другой сломал бы себе шею!

Фил проснулся в тот момент, когда Людмила занесла над ним нож, как-то по-бабьи взвизгнул и откатился на другой край кровати. Но она успела полоснуть его ножом по руке.

Плохо только, что он от вида собственной крови не испугался, а словно возбудился.

– Ты хотела меня зарезать! – радостно констатировал он. – Думала, я не стану сопротивляться и позволю какой-то блохе меня укусить?

И вдруг бросился на Людмилу. Как она ни следила за ним, а все равно отреагировать не успела.

Да и откуда бы у нее взялась такая же реакция? Она растерялась, из-за этого утратила бдительность, а Фил поднырнул под ее руку, закрутил так, что она сама выпустила нож.

Начал было ее пугать тем же ножом. Делал вид, что вот сейчас исполосует ее всю, изрежет, но не заметил и отблеска страха в ее расширившихся зрачках.

Тогда он взял нож за лезвие и метнул его в стену. Наверное, стены были из дерева или гипсокартона, потому что нож воткнулся и даже зазвенел, раскачиваясь.

А Фил потом сказал будто самому себе:

– Нет, так неинтересно. Я хочу, чтобы ты боялась, а то как будто обкололась, выпучила свои глазищи, и ничего, дупль-пусто!.. Не волнуйся, я что-нибудь придумаю. Фантазия у меня богатая, ты еще увидишь… Но в любом случае тебя надо вначале обезвредить.

То, что происходило дальше, показалось Людмиле дурным сном. Не могло такое случиться с ней. Она еще думала, будто Рыжий плохо с ней обращался. Да по сравнению с Филом он был просто святой. По крайней мере обходился с Людой в силу своих представлений об отношениях мужчины и женщины. Типа, что мужчина должен быть силен, без сантиментов и пресекать попытки женщин его приручить.

Фил же считал, что мужчина должен быть не только сильным, но и безжалостным, а женщина – безоглядно подчиняться ему и не иметь своего мнения. В крайнем случае держать его при себе. А если она этого не делает, значит, она еще дикая, неприрученная и с ней надо себя вести как с дикой. Пантерой там или львицей. Одним словом, как с животным. Использовать кнут так, чтобы от одного его щелчка у нее поджилки тряслись. Речи о том, чтобы женщиной дорожить, у него, похоже, не было. Использовал – и можешь выбросить.

Это Люда себе так объяснила, когда лежала на кровати, беспомощная, предоставленная ироническим взглядам своего мучителя.

Ко всему прочему она вовсе не считала свою фигуру идеальной, а потому его взгляды, иронично-брезгливые, воспринимала даже болезненнее, чем удары. Он будто инспектировал ее достоинства и недостатки, не говоря ничего о своих впечатлениях, но их легко можно было додумать.

И опять она стала мысленно вопить и стучать себя в грудь и призывать кого-то в свидетели: что она сделала такого, кроме собственных ошибок, за которые сама и страдает? Сделала плохо только самой себе, и за это судьба ее так наказывает? Разве она покусилась на чужое? Кого-то обокрала или убила?..

Вот она хотела убить, пусть и плохого, человека! А это большой грех. Сказано: не убий.

Вообще это неправильно. Насильников нужно убивать. Они, как бешеные собаки, не признают законов общества, в котором живут, а потому должны уничтожаться… Агрессия из нее так и прет! Если нельзя убить, что же делать?

Эти люди присваивают себе право жить, как им захочется. Ни с кем не считаясь. А с другой стороны, все остальные должны знать о том, что насильники живут рядом, и принимать против них свои меры.

Например, Людмила могла просто открыть дверь и сбежать… То есть такая мера не совсем против, это мера самосохранения.

Но и бежать в одном полотенце – не лучший выход, потому что за своей одеждой нужно было возвращаться в комнату, где неизвестно, как крепко, спал Фил, и это было рискованно.

Но она-то все равно вернулась. И вот итог! Лежит теперь обездвиженная, беспомощная, как жертвенная овца.

Глава восьмая

Беспомощной она ощущала себя потому, что для начала Фил стащил с нее полотенце, в которое Людмила замоталась, привязал ее, обнаженную, к кровати, а потом, наскоро перевязав, кажется носовым платком, нанесенную ножом рану, расположился в кресле напротив со стаканом водки, в котором поблескивал лед.

– Тебе не предлагаю, – сказал он, усмехаясь, – у тебя и своей дури хватает.

Он скосил взгляд на свою перевязанную руку.

– Надо же, мужики меня ни разу не порезали, а тут – баба!

Фил позвенел в бокале кусочками льда.

– Где-то я такое видел. Ах да, в старом фильме. Кажется, «Девять с половиной недель». Там герои со льдом играли.

Подойдя ближе, он быстрым движением вывалил лед из бокала прямо ей на грудь. Людмила вздрогнула от неожиданности, так что льдинки скользнули по ее коже и скатились на кровать.

– Ну вот, простыню намочила!

Он коротко ударил ее по щеке. Как-то резко, кончиками пальцев, но очень больно. Люда закрыла глаза, и одна слезинка скатилась по ее щеке.

– Так, наверное, нужно тебе глаза завязать. А то ты будешь рыдать из-за всякой ерунды. Или лучше завяжу тебе рот. Потом. А пока только глаза.

Ей стало страшно, но она и пошевелиться толком не могла, чтобы ему хоть как-то помешать. Что он задумал?

Фил хлопнул дверцей шкафа, что-то в нем поискал и повернулся к ней, чтобы в самом деле завязать Люде глаза.

– Итак, ты подняла руку на своего господина. – Он наклонился к ней близко-близко – обнаженной кожей она чувствовала жар его дыхания – и царапнул чем-то пониже груди. – Я отмечу тебя своим клеймом, чтобы знала свое место. Ты теперь моя рабыня, понятно?.. Для начала используем анестезию. Все-таки я не какой-нибудь там маньяк, а всего лишь строгий господин, который наказывает непослушную рабыню. А потому прими обезболивающее.

Фил поднес к ее губам бокал с водкой и держал ее за нижнюю часть лица таким образом, что она вынуждена была всю ее выпить.

Часть жидкости она попыталась задержать во рту, но тут ее организм содрогнулся, и водка толчком выплеснулась в желудок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Стихи Игоря Иртеньева.