Дневник мотоциклиста: Заметки о путешествии по Латинской Америке - Гевара Че

Мы постарались установить прямой контакт с врачами из Петроуэ, но у них после возвращения к повседневным заботам совсем не оставалось времени, они ни разу не согласились на официальную встречу, однако нам удалось выследить их, и в тот день мы разделились: пока Альберто шел за ними по следу, я отправился навестить старую астматичку — посетительницу «Джоконды». На беднягу было жалко смотреть: в своей комнатушке она дышала кислым запахом застарелого пота и грязных ног, смешанным с пылью нескольких кресел — единственной обстановки в ее жилище. К астме добавилась регулярная сердечная недостаточность. В подобных случаях врач, сознающий свое полное бессилие перед средой, хочет изменить положение дел, хочет чего-то, что упразднило бы несправедливость, в данном случае — чтобы бедная старуха могла хоть изредка где-нибудь прислуживать, надрываясь, но не сгибаясь под жизненным бременем. Дело в том, что приспособление к среде приводит к тому, что в бедных семьях к человеку, не способному зарабатывать себе на существование, относятся с плохо скрываемой язвительностью; с этого момента он перестает быть отцом, матерью или братом, превращаясь в отрицательный фактор в борьбе за жизнь, и как таковой становится предметом ненависти со стороны здоровых родственников, которые воспринимают его болезнь как личное оскорбление. Здесь, в этих последних мгновениях жизни людей, которые не привыкли заглядывать дальше завтрашнего дня, коренится глубокая трагедия, общая для пролетариев всех стран; в этих умирающих глазах сквозит униженная просьба о прощении, а также зачастую безнадежная просьба об утешении, которая теряется в пустоте, как скоро затеряется и их тело в величии окружающего нас чуда. До коих пор будет оставаться незыблемым этот порядок вещей, основанный на абсурдном ощущении кастовости, на этот вопрос я ответить не могу, но пора правительствам уделять меньше времени пропаганде своих добродетелей и уделить больше, намного больше денег решению общественно полезных задач. В моих силах сделать для больной совсем немного: просто посоветовать приблизительную диету и выписать мочегонное и антиастматические порошки. У меня еще осталось несколько таблеток драмамина, и я даю их старухе. Когда я выхожу, меня преследует ее вкрадчивый голос и безразличные взгляды остальных членов семьи.

Альберто удалось поймать одного из врачей: завтра в девять утра надо быть в больнице. В комнатушке, которая служит одновременно кухней, столовой, мойкой, кормушкой и отхожим местом для кошек и собак, собралось довольно разнородное общество. Хозяин со своей прямолинейной философией, глухая и услужливая старуха донья Каролина, пьяный оборванец, уродливый дебил, двое более или менее нормальных клиентов и венчающая сборище старая сумасшедшая донья Росита. Беседа вращается вокруг довольно мрачной темы: о том, чему Росита была свидетельницей, — похоже, она единственная углядела момент, когда некий мужчина с большим ножом перерезал ее бедной соседке горло от уха до уха.

— А ваша соседка кричала, донья Росита?

—  Еще как! Да что же делать, как не кричать, когда с тебя чуть не заживо сдирают кону! И это еще не все, после этого он отволок ее на берег и бросил, чтобы ее смыло волной. Ах ты, господ и, прямо сердце надрывалось, сеньор, когда я слышала, как кричит эта женщина!

—  Почему вы не известили полицию, Росита?

— А зачем? Помните, что случилось, когда так же исполосовали ее двоюродную сестру? Я пошла в участок, чин чином, а мне сказали, что я сумасшедшая и чтобы я оставила свои глупости при себе, иначе запрут, вот так. Нет, больше я с этими людьми не связываюсь.

Немного погодя разговор переключается на «посланца Божия», который использует данные ему свыше силы, чтобы лечить глухоту, немоту, паралич и т. п., за что получает денежки. Похоже, дела у него идут не хуже, чем у других. Популярность подобных побасенок огромная, доверчивость людей— тоже, но что касается рассказа доньи Роситы, то над ним только спокойно сообща посмеялись.

Прием, оказанный нам врачами, был не очень-то любезным, но мы добились своего, получив рекомендательное письмо к Молинасу Луко, главе администрации Вальпараисо, и, попрощавшись со своими коллегами как можно более церемонно, сразу же отправились в интендантство. Наш коматозный вид произвел неблагоприятное впечатление на встретившего нас ординарца, однако он получил приказ впустить нас. Секретарь показал нам копию письма, которую они отправили в ответ на наше и где объяснялась вся неосуществимость наших намерений, поскольку между континентом и островом Пасхи курсирует единственное судно, которое отправится в очередной рейс лишь через год. Нас тут же провели в помпезно обставленный зал доктора Молинаса Луко, который любезно поприветствовал нас. Однако складывалось впечатление, что он воспринимает всю сцену как происходящую на театральных подмостках, настолько тщательно старался он выговаривать каждое слово своей роли. Воодушевился он только когда заговорил об острове Пасхи, который отобрал у англичан, доказав его принадлежность Чили. Он посоветовал нам держаться в курсе происходящего, так как через год он самолично отвезет нас туда.

— Хотя лично я никогда там не был, я всегда оставался на посту президента Общества друзей острова Пасхи, — сказал он нам, что прозвучало как молчаливое признание поражения на выборах Гонсалеса Виделы.

Выйдя, он приказал ординарцу принести собаку, и нашим удивленным взглядам предстал щенок, который справил свои нужды прямо на ковре вестибюля и теперь грыз ножку кресла. Возможно, собака побежала за нами, привлеченная нашим нищенским видом, а швейцары восприняли это как еще один несомненный признак нашего бесхозного состояния. Наверняка могу сказать только одно: едва бедное животное отстало от нас, как получило пару пинков и убежало с жалостным воем. Это было наше всегдашнее утешение — знать, что в мире есть существа, чье благополучие зависит от нашей опеки.

Теперь, вознамерившись избежать пустыни северного Чили, путешествуя морем, мы обошли все мореходные компании в поисках билетов. Капитан одного судна пообещал взять нас, если мы получим разрешение морских властей оплатить свое путешествие работой на борту. Конечно, ответ последовал отрицательный, и мы оказались в начале пути. Туг Альберто принял героическое решение, с которым я немедленно согласился: забраться на борт судна и спрятаться в трюме.

Но, чтобы все прошло как можно лучше, надо было дождаться наступления ночи, уговорить вахтенного матроса и следить за дальнейшим развитием событий. Мы сложили наши мешки, явно слишком большие для такого предприятия, сердечно, чуть ли не со слезами простились с обитателями «Джоконды» и, войдя в ворота порта, сожгли за собой все мосты к отступлению.