Мятежная страсть - Джулия Гарвуд

Справа от прихожей располагалась парадная столовая. Центральное место в ней занимали массивный стол красного дерева и двенадцать кресел, в буфете у дальней стены поблескивали резной хрусталь и кубки с золотой каемкой. Столовая била в глаза богатством и роскошью, но тоже казалась холодной и неуютной.

Пройдя по длинному коридору, Кэролайн обнаружила еще одну библиотеку, расположенную сразу же за гостиной. Открыв скромную дверь, она растерялась, увидев совершенно другую обстановку. По-видимому, именно в этой комнате ее отец на самом деле и жил. Она задержалась на пороге, сомневаясь, можно ли ей вторгаться в святая святых этого дома, но потом все же вошла. Ее внимание привлек чудесный старинный письменный стол, возле которого стояли два потертых кожаных кресла, а также многочисленные книги, полки с которыми занимали две стены. Окна третьей стены выходили в маленький садик. Полюбовавшись видом из окон, Кэролайн повернулась к четвертой стене и застыла на месте от удивления. От пола до потолка эта стена была увешана ее собственными рисунками – начиная от неуклюжих набросков животных, нарисованных ею в самом раннем возрасте, до более искусных изображений домов и деревьев. В центре этой экспозиции располагался рисунок, особо памятный Кэролайн. Подойдя к нему поближе, она только покачала головой и улыбнулась. Это была ее первая попытка сделать семейный портрет. На рисунке были изображены все: ее бостонские родители, Черити, ее братья и даже ее отец, хотя она и поставила его несколько поодаль от всех остальных.

Внешность всех героев семейного портрета не могла не рассмешить. Кэролайн не стала выписывать их туловища, ограничившись кружочками, руки и ноги изобразила в виде палочек и все внимание уделила почему-то зубам. Маленькие улыбающиеся лица с громадными торчащими зубами!

Ей было тогда около шести лет, и она весьма гордилась своей картиной.

То, что отец сохранил все ее рисунки, глубоко тронуло Кэролайн. Должно быть, мать Черити, не говоря ни слова Кэролайн, посылала их ее отцу.

Кэролайн оперлась о край стола и долго смотрела на развешанные на стене рисунки. Она заметила, что на ранних ее рисунках еще присутствовал образ отца, но, по мере того как она делала успехи в технике и взрослела, он больше не появлялся на картинах. И все же он сохранил все ее рисунки… Теперь, после этого открытия, она воспринимала его не столько как графа, сколько как реального близкого человека – как отца. Она внезапно осознала, что лишь так он мог разделить с ней ее детство. Мысль эта уколола ее.

Кэролайн, всегда в высшей степени уверенная в себе, вдруг ощутила неожиданное смущение. Эти развешанные на стене рисунки показывали, что отец всегда помнил о ней. Но почему же тогда он отправил ее в колонии? Он наверняка должен был понять, что по прошествии какого-то времени она неизбежно начнет называть своих тетю и дядю мамой и папой. Ведь ей было всего только четыре года, когда она стала их ребенком. И столь же естественно братья Черити стали ее собственными братьями. Он не мог не понимать, что все воспоминания ее детства улетучатся в новой обстановке и в новой семье.

Внезапно острое чувство вины пронзило ее. Он принес себя в жертву. Ведь мама столько раз говорила ей об этом! Она снова и снова объясняла ей, что граф хотел, чтобы у его дочери была нормальная семья, чтобы она в своей новой семье чувствовала себя окруженной любящими родственниками. Почему же он не подумал о том, что, возможно, отцовской любви будет ей вполне достаточно?

Боже, она ведь никогда не отвечала на его любовь! Какого труда ей стоило сесть за письмо, чтобы написать хотя бы несколько ласковых слов! Она была так эгоистична и даже – с раскаянием подумала она – неверна ему! Она ведь задумала вернуться в Бостон, называть там папой совсем другого человека и, что хуже всего, забыть, не успев узнать, своего настоящего отца.

Лучше бы ей не видеть этих рисунков! На глаза навернулись слезы, и она поспешила выйти из комнаты. Вдруг захотелось снова оказаться в Бостоне, и она тут же испытала стыд от этой предательской мысли. Неужели она не может дать своему настоящему отцу хотя бы толику той любви и преданности, которыми она с такой готовностью наделяла свою бостонскую семью?

Кэролайн поднялась в отведенную ей спальню и вытянулась на покрытой накидкой кровати, намереваясь разобраться в своих чувствах. Рассудок подсказывал ей, что она была всего лишь ребенком, когда ее вырвали из привычной обстановки и отдали в другую семью, а потому такие чувства, как любовь и преданность, в данных обстоятельствах изливались на тех, кто был рядом. И все же сердце ее щемило, не внимая доводам рассудка. Насколько проще было бы, если бы ее отец оказался холодным, безразличным к ней человеком. Всю дорогу от Бостона до Лондона она готовилась к судьбе трагической героини, а теперь обнаружила, что это была чужая роль. Реальность оказалась совершенно другой.

Но как же ей вести себя? Она не могла придумать ответ. В конце концов Кэролайн позволила усталости овладеть собой и погрузилась в глубокий сон без сновидений.

Ночью ее разбудил скрип открывающейся двери. Мгновенно проснувшись, она притворилась спящей, глядя сквозь приоткрытые ресницы на пожилого мужчину, медлившего на пороге ее комнаты, но потом все же осторожно приблизившегося к ее постели. Она поспешно закрыла глаза, все же успев заметить слезы, катившиеся по лицу мужчины. Он был похож на своего брата из Бостона, только на несколько лет старше, и она поняла, что это ее отец.

Кэролайн почувствовала, как он подтянул сползший плед, заботливо подтыкая его с боков, и сердце у нее дрогнуло от этого простого жеста. Потом теплая рука осторожно погладила ее по голове, и она услышала слова, произнесенные тихим любящим голосом:

– Добро пожаловать домой, дочка.

Он наклонился и поцеловал ее в лоб – от этой ласки она едва не заплакала, – затем выпрямился и вернулся к двери. За ним тянулся приятный запах некрепкого табака и каких-то трав, и глаза Кэролайн внезапно раскрылись. Она узнала этот запах, вспомнила его. Попыталась вызвать в памяти ту сцену, с которой у нее был связан этот запах, но воспоминания ускользали от нее, как летучие светлячки, за которыми она гонялась в раннем детстве.

Впрочем, сейчас ей было вполне довольно и этого запаха, потому что он принес с собой чувство заботы и любви, и, столь же зыбкий, как ранний утренний туман, он обволакивал ее, наполняя миром и спокойствием.

Кэролайн дождалась того момента, когда рука отца легла на дверную ручку и он осторожно попытался закрыть за собой дверь. Тогда, не в силах сдержать слез, она тихонько прошептала: