Мастер - Дмитрий Шидловский

В первую ночь после побега Курбского и их ухода от погони историк почти не спал — в голове неистово роились мысли. Однако вскоре и мысли, и чувства были вытеснены трудностями обратного пути, который давался значительнее тяжелее первого марш-броска.

Уже на границе с псковскими землями Петр почувствовал, что простужен: он испытывал слабость, горло болело, одолевали кашель и насморк. Басов пощупал пульс, хмыкнул, дал какую-то таблетку и отправился говорить с капитаном. Петр слышал, как тот что-то резко ответил и сделал рубящее движение рукой. Басов с сожалением покачал головой.

Однако капитан, по-видимому, все же внял просьбе, и темп продвижения замедлился. Когда отряд «вышел в точку», Петр совсем расклеился — температура под тридцать восемь, сопли текли рекой, кашель душил чуть ли не ежеминутно. Окончательно измотанный, он мечтал об одном: поскорее вернуться в свой мир и рухнуть на койку в офицерском общежитии, где они жили перед отправкой. И тут — громом с ясного неба — послышались слова капитана:

— Нет контакта.

Поначалу известие не произвело особого впечатления. Мало ли чего не бывает? Но когда контакт не был установлен и через два, и через три часа, лица людей помрачнели. Один Басов казался таким же отрешенным и спокойным, как прежде.

Ближе к вечеру первого дня группа перебралась к ручью, чтобы быть поближе к воде. Каждый час капитан или старшина пытались установить контакт — с неизменно отрицательным результатом.

Уже на второй день ожидания они добили последний продовольственный НЗ[6]. Старшина подхватил автомат и скрылся в лесу — за несколько часов его отсутствия до них донеслось несколько далеких одиночных выстрелов. Потом Харченко снова возник на поляне, неся подстреленных бобра и утку.

Добычу быстро съели. Еще через двое суток к их стоянке вышел лось — старшина уложил его одним выстрелом. Теперь, похоже, отряд не должен был испытывать проблем с продовольствием достаточно долго.

За время вынужденного сидения в лесу Петру удалось почти поправиться. Он все еще чувствовал слабость, но кашель и насморк прошли, да и температуру, кажется, удалось сбить. Конечно, ночевки под открытым небом не очень способствовали скорому выздоровлению, но уже то, что прекратились ежедневные изнуряющие переходы, помогло восстановить силы.

Сейчас все четверо уцелевших сидели кружком и смотрели друг на друга. Старшина только что вернулся с «точки», где в очередной раз безуспешно пытался установить контакт.

— Капитан, — произнес Басов, глядя в небо, — сколько мы еще будем здесь сидеть?

— Сколько нужно, — буркнул тот.

— А все-таки, — настаивал Басов.

— До установления контакта, — отрезал капитан.

— Капитан, ты умный мужик, — отозвался Басов, глядя на командира в упор, — и понимаешь, что контакта может и не быть никогда. Он же должен быть круглосуточный и постоянный. Не знаю, какой там сбой, но даже если коридор восстановят, он может в этот мир и не пройти. Пора принимать решение.

Капитан хранил молчание минут пять, после чего произнес:

— Ждем еще десять дней. Потом следуем в Москву.

— Почему в Москву? — удивленно поднял брови Басов.

— Потому что как офицер я намерен продолжать служить России, — отчеканил капитан.

— Виктор Семенович, — умоляющим голосом произнес Петр, — опомнитесь! Кому вы собираетесь служить? Ведь здесь сейчас Иван Грозный, в следующем году будет введена опричнина, начнутся массовые репрессии, резня…

— Вас, Назаров, никто не спрашивает, — сухо отрезал капитан. — Командир пока что я. Между прочим, если вы не последуете за мной, я не намерен позволить вам дезертировать и раскрыть секретную информацию врагу. Ко всем относится.

Капитан выразительно посмотрел на Басова. Тот откинулся на спину, сорвал травинку и принялся сосредоточенно жевать.

— Витя, опомнись, ты что? — прогудел старшина. Капитан мельком бросил взгляд на старшину и ничего не ответил. На поляне установилось молчание. Через несколько секунд старшина вдруг прошептал:

— Тихо! Слышите?

Все прислушались — и через некоторое время явственно услышали топот копыт. Звук нарастал, всадники явно двигались сюда вдоль ручья. Харченко подхватил автомат, вышел на середину поляны, передернул затвор, взял оружие на изготовку и повернулся в сторону непрошеных гостей.

— Старшина, — окрикнул его капитан, — может, позицию займем?

— А мне с гостем побеседовать охота. Капитан хмыкнул, поднялся, подошел и встал справа от старшины. Слева занял позицию Басов. Петр снял автомат с предохранителя, передернул затвор и встал по левую руку от Басова — уже почти на самом берегу ручья.

Минуты казались часами. Топот копыт все нарастал, и через некоторое время на полянку вылетела конная десятка во главе с бородатым рыжим мужиком, который передавал сундучок с деньгами Доченко. Осадив коней, кавалеристы остановились. Рыжий успокоил своего гарцующего серого в яблоках коня, подбоченился и произнес на старорусском диалекте:

— А, капитан. Знаю я про твои дела. Нет твоей вины, что ворог сбежал. Отчего же к Изборску не пришел?

Капитан, очевидно плохо понявший выговор незнакомца, крикнул:

— Назаров, переводи! Петр перевел.

— Так не с чем было идти, — чуть помедлив, отозвался капитан.

Петр принялся толмачить, понимая, что сторонам трудно понять выговор друг друга.

— Отчего же к своим не ушел? — спросил, сдвинув брови, рыжий.

— Время не настало, — сухо ответил капитан.

— Может, и время, а может, и бросили тебя свои, — заулыбался рыжий. — Иди ко мне на службу. Я про дело под Каунасом наслышан. Мне такие нужны.

— А ты кто будешь? — ответил вопросом капитан.

— Я слуга царя московского, прозываюсь Малюта Скуратов, — размеренно и гордо проговорил рыжий. — Царь Иван за верную службу хорошо платит. В обиде не останешься. Так каков твой сказ?

Петр похолодел от ужаса. Капитан задумался минуты на три, потом шагнул вперед, кивнул старшине и направился к конникам. Харченко двинулся следом, но как-то неуверенно. Поравнявшись со Скуратовым, военные повернулись. Басов и Петр стояли на месте. Обе группы разделяло метров десять.

— Басов, Назаров, ко мне, — отдал приказ капитан.

Петр перестал переводить. Он решил, что идти на службу к Ивану Грозному не должен ни в коем случае. В то же время, предупрежденный Басовым, он достаточно четко понимал, что в случае прямого отказа капитан может просто открыть огонь на поражение. Если бы не Басов, он сейчас пошел бы за капитаном и постарался незаметно сбежать по дороге. Но фехтовальщик стоял, как вкопанный. Он же и нарушил молчание:

— Нет, капитан, не пойду я с тобой, — спокойно произнес Басов, глядя прямо в глаза командиру.

— Басов, это приказ! — рявкнул капитан.

— Конец базара, капитан, — ровным голосом произнес тот. — Здесь нет ни твоего генерала, ни Российской Федерации. Царю Ивану я не присягал и не присягну. Иди своей дорогой, а я пойду своей.

— Басов, это дезертирство! — крикнул капитан.

— Твои проблемы, капитан, — отозвался Басов. — Ты в юриста не играй. Хочешь стрелять — стреляй, только я тоже на курок нажимать умею.

Капитан остановился в нерешительности. Ствол его автомата застыл. Так же твердо держал оружие и Басов. Петр прикинул, что шансы на первый выстрел у обоих равные. Внезапно рыжий выкрикнул:

— Чиж, давай.

Пятеро кавалеристов выхватили из ножен сабли, пришпорили коней и направились на Басова и Петра. Басов вскинул АКМ и выпустил две коротких очереди. В этот миг Петр увидел летящего на него во весь опор кавалериста, поднявшего над головой саблю. Он инстинктивно вскинул автомат и, не целясь, дал длинную очередь — все пули ушли в грудь лошади; та вздыбилась и вместе с всадником обрушилась в ручей. Чудом сумевший вывернуться из-под туши кавалерист вскочил и снова, подняв саблю, шагнул вперед — Петр тут же всадил в него вторую очередь. Изрешеченный пулями, тот повалился в ручей.

За это время Басов успел сделать еще две короткие очереди — на полянке между противниками остались лежать четыре бьющихся в агонии тела.

— Святые угодники! — вскричал Скуратов, успокаивая беснующуюся в ужасе лошадь, и повернулся к капитану: — Убей их.

— Нет, — неспешно произнес капитан, закидывая свой автомат на плечо, — мы с тобой о службе еще не договорились, задатка ты мне не давал. Сначала заплати, а потом командуй.

Басов навел автомат на противников.

— Убирайтесь, — мрачно произнес он.

— Проклятье! — прокричал Скуратов, злобно блеснув глазами и разворачивая коня. — Уходим!

Один из кавалеристов помог капитану взобраться на круп своего коня. Второй подъехал к старшине, но тот шагнул в сторону.

— Знаешь что, Витя, я, пожалуй, останусь.

— Не дури, старшина! — уже с коня крикнул капитан.

— Все, Витя, навоевался я, — с печалью в голосе произнес Харченко. — Там за нами с тобой — горы трупов, реки крови. Не хочу я здесь… На земле хочу осесть, жениться, детишек завести. Эй, Петруха, — повысил он голос, не сводя глаз с капитана, — можно здесь надел земельный получить?