Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

Панадис энергично запротестовал.

— Вы меня не поняли. Я хочу сказать, что у нас вы получите высочайший профессионализм и скромную цену. Мы воспринимаем свою деятельность, прежде всего, как миссию. Благородную и гуманную…

На лице у Виктора, как аляповатая вывеска, засветилась ироническая ухмылка.

— Я так и не услышал, сколько? — одернул он Панадиса.

— Я сделаю все для вас и вашей сестры, — сказал Панадис, словно погладил тигра по шкуре и обволакивающим взглядом желтых глаз охватил ладную фигурку гостьи, — поверьте мне…

— Верю! — хмыкнул Виктор — Сколько?

— Пятьдесят. Для вас. Это стоит для всех других вдвое больше…

Узенькие щегольские усики на круглом, ухоженном лице Панадиса собрались в острую щеточку. Ему не нравился этот тип: слишком крут. Из тех, что не церемонятся. Но и Панадис был не из трусливых.

Чернышев бросил на него колючий взгляд.

— Дороговато они стоят, ваши гуманность и благородство…

Панадис поморщился и поспешил улыбнуться, прикрыв неловкость шутливым тоном.

Виктор остановил на Панадисе немигающий взгляд.

— В баксах, естественно?!

Тот деликатно приподнял и опустил белесоватые брови.

— А гарантии? — Виктор проговорил хрипловато. Слова вылетали у него из рта, как булыжники.

Панадис разочарованно развел руками: на его лице возникло выражение мягкого и деликатного упрека:

— Ну, зачем же так? — Поза и тон его были образцом интеллигентной терпимости.

Панадис не то, чтобы боялся — не любил таких людей. На них его манеры интеллигентного щеголя и пижона действовали скверно, и он платил им той же монетой, но по-своему: скользкой неуловимостью.

Он вздохнул:

— Дорогой Виктор, я уже говорил вам: у нас работают иностранные специалисты. Не только хирурги и анестезиологи, но и патологи и лаборанты. Все, все, все будет сделано на самом высшем уровне! Перфектно…

И потом добавил торопливой скороговоркой:

— Да поймите же вы, наконец! Мы заинтересованы в успехе, а не в скандале. Представляете, чем все это может кончиться, если последует хоть один провал?! Это говорю вам я, доктор Панадис…

Чернышов всем видом показал, что его это не убедило, не доверчиво покачал головой.

— Когда и где операция? — спросил он коротко.

Панадиса передернуло от неприязни, но он все еще пытался сохранить за собой роль светского человека, перед которым стоял хам и простолюдин.

— В Таллинне. Я извещу вас за два дня.

Густую от напряжения тишину грубо прорезал телефонный звонок. Панадис поспешно, словно чтобы успокоить себя, поднял трубку и лицо его снова приняло светское выражение.

— Да, профессор! Конечно, профессор! Нет — нет, я сейчас немножко занят, — голос его слегка оплавился от симпатии, — У меня здесь близкие друзья!

Кокетливо улыбнувшись, — каков я? — он лукаво взглянул на посетителей и тут же отвел взгляд.

— Мы с вами обсудим это за ужином. Я знаю очень неплохой ресторан, куда не прочь забрести даже такие гурманы, как вы…

— Извините, — сказал он, гася улыбку, как автомобильный фонарь и переходя на несколько усталый тон разочарованного сноба.

Виктор наморщил лоб, словно вспоминал что — то очень важное, и, наконец, его осенило:

— А, если, скажем, трансплантант достанем мы сами?

Панадис смешался.

Интеллигентному человеку всегда трудно с простолюдином: такие работают не мозгами, а кулаками. И он еще раз убедился: как не шлифовать питомца городских трущоб, аристократа из него не сделаешь.

— У вас связи еще с кем-нибудь? — осведомился он.

Чернышев его успокоил:

— Зачем же? Есть и другие способы…

Он подошел к вешалке, полез во внутренний карман своего пальто и достал свернутую газету. Развернув, показал Панадису отчеркнутое флоумастером объявление:

«Срочно ищу донора для пересадки почки. Заинтересованных просят связаться…»

Ниже был номер телефона.

Панадис мгновенно впился в него взглядом.

— Или, может, вы орудуете только своими? — сверкнул взглядом Виктор.

Панадис посерел. Узенькие щегольские усиики обвисли, в желтоватых глазах запестрели еле сдерживаемые пятна гнева. Чудовищно, как матерщина в светском салоне, звучало само это слово — «орудуете». Зловещим приставленный, как нож под ребро, вопрос. Но тут вмешалась Анастасия. Застенчиво улыбаясь, глядя на Панадиса, извинилась.

— Давайте, останемся друзьями…

Она просительно смотрела на Панадиса, и весь ее вид говорил, насколько она огорчена таким поворотом событий.

— Не обращайте на него внимания, доктор. Он стал таким после Афганистана. Везде видит врагов, засады, подвохи…

Она ласково притронулась к руке брата и, наклонившись, чмокнула его в щеку.

Щупальцы гнева медленно оставляли вышедшего из себя Панадиса, лицо обретало прежний цвет.

— Ладно, доктор, — извиняющимся тоном произнес Чернышев, — мы будем держать вас в курсе дела. Между нами — я не очень верю, что кто-нибудь откликнется на наше объявление…

Глядя на Анастасию, Панадис умильно развел в стороны руки и, чувствуя привычную уверенность, предложил.

— Я, все — таки, хотел бы поднять тост. За успешную операцию. И — за очень приятную встречу, — добавил он игриво.

Панадис открыл бар, вытащив оттуда бутылку и рюмки, и небрежным жестом иллюзиониста разлил по бокалам желтую смолу коньяка.

— Ваше здоровье, милочка! — растроганным голосом произнес он.

Чернышев проглотил коньяк сразу. Анастасия, сделав несколько коротких глотков, поставиа рюмку. Панадис посасывал жидкость как обжигающий своим холодом лед.

— Мы с вами сразу созвонимся.

— Вы уезжаете? — встрепенулся Панадис.

— Это здесь, в Подмосковье, — улыбнулась Анастасия. — И не надолго…

У гостиницы они появилсь чуть раньше срока.

Трудовая жизнь столицы уже началась.

Молодые энергичные парни — новые дворники, гордость мэра Москвы Лужкова, быстро счищали снег с тротуара. Сбоку, у края мостовой медленно ползла снегоуборочная техника.

Худой и высокий израильтянин — как его там, Крончер? — капитан израильский полиции в штатском — уже ждал у входа. На этот раз он был без своего рюкзака.

Чернышев посмотрел на него внимательно.

После «Шереметьева» они еще так и не разговаривали.

— Давай, садись, Алекс… — он приспустил стекло на двери.

Чернышев и Анастасия сидели в обычной «девятке». Он — рядом с водителем, она — сзади. Машину вел опер, приятель Чернышева, они были однокашники, вместе пришли в ментовку, сидели в одном кабинете.

Виктор предпочел не связываться с дежурным по Управлению и не заказывать транспорт. Тогда бы наверняка опаздали…

Алекс бухнулся на заднее сидение рядом с Анастасией.

В зеркальце над головой Виктору было видно смуглое, с черными углями глаз лицо Крончера и нос, напоминавший картофелину.

Опер рванул машину.

Время было раннее и не располало к разговорам. Гнали через Новый Арбат. Выпавший за ночь снежок уже успел смешаться с грязной мокрой кашей на мостовой. Но на газонах, между рядами не открывшихся еще магазинов, платных стоянок и проезжей частью он лежал чистый, нетронутый и отдавал голубизной…

Экскурсионный автобус в Кострому уже ждал у бывшего здания СЭВа Совета Экономической Взаимопомощи. Сейчас здесь были новые хозяева и другая атмосфера.

— Приехали, — удовлетворенно крякнул опер за рулем.

— Ты настоящий корефан, — Перед тем, как хлопнуть дверцей, Чернышев сунул под сидение бутылку:

— Сохранишь?

— Не обещаю.

— Ну и черт с вами. Пейте.

Группа в автобусе подобралась серьезная и не очень молодая, экскурсия была анонсирована зараннее. Чернышев и предполагал нечто подобное. Все профессиональные гиды, исключая его самого, Анастасию и Крончера, из Москвы и подмосковных городков.

Народ поднялся рано и теперь досыпал положенное. Чернышев сразу оценил ситуацию.

— Всем спать. Отбой, — объявил он, откинул спинку кресла и первый закрыл глаза.

Осмотр достопримечательностей начали с единственного сохранившегося еще с 17-го века посадского храма — «Воскресения на Дебре».

— Построенный на средства купца из посадских людей, он и сегодня поражает своим обликом, проникнутым жизнерадостностью и приветливостью. Сейчас прошу всех выйти…

Чернышев не слушал — у него были иные заботы. Анастасия спала.

Экскурсовод — миниатюрная девица в шубке и в лисьей шапке под купчиху смотрела в их сторону с явным неудовольствием.

Виктора это мало заботило. Вскоре ему и Анастасии предстояло покинуть автобус.

Он глянул назад, на израильтянина. Тот что-то быстро чиркал в блокноте, пряча от своего соседа, беспрестанно задававшего вопросы экскурсоводу.

После Воскресения на Дебре поехали к Молочной Горе.