Домой не возвращайся! - Алексей Витаков

Но сухие губы Саида оставались плотно сжатыми. Окинув отца безразличным взглядом, он перевернулся на другой бок.

Психологическая реабилитация оказалась куда сложнее, чем можно было предположить. Одно дело справиться с физическим недугом, совсем другое: вернуть человека к прежней жизни. Саид неделю ни с кем не разговаривал.

Лежал, уставившись в одну точку, точнее в трещину на подоконнике. Молча пил молоко из кружки, молча отлучался по нужде, молча смотрел в трещину.

На восьмой день попытался окликнуть деда, хлопотавшего у печи: изо рта вырвался нечленораздельный звук. Но даже этому звуку Филипп Васильевич обрадовался.

– Ничего, ничего, Саидик. Почнем говорить наново.

Саид кивнул в знак согласия, хотя вряд ли понял речь деда. Отца так и не подпустил. Когда тот попытался приблизиться, зашвырнул кружкой и угрожающе замычал.

Постепенно начал ходить: сначала только по дому, с опаской поглядывая на дверь, потом по огороду, но не далее картофельных гряд. По истечении месяца стал произносить слова. Правда, получалось отрывисто и чересчур громко, чем-то напоминало собачий лай. Еще два долгих месяца ходил он вдоль забора, глядя на внешнюю жизнь сквозь щели между штакетин. Как только кто-то обращался или хотел приблизиться, Саид убегал в дом и уже дозваться никому не удавалось. Дед был единственным человеком, кто мог подойти на пару метров, но дальше и ему не дозволялось. Хуже всего приходилось Шухрату, на которого Саид даже отказывался смотреть.

Медленно, буквально по капле, маленький зверек все же превращался в человека. Незадолго до Нового года слепил во дворе снежную бабу: нос – морковка, глаза – угольки, ведро вместо шапки. Все, как положено. Филипп Васильевич впервые вздохнул облегченно. Вот только последующая просьба ошарашила старика: внук попросил ружье. На вопрос: зачем? Показал на бабу и сказал, что хочет пострелять в голову. В тот же день Шухрат получил сдержанное прощение.

ГЛАВА 8

Ни к семи, ни к десяти годам, ни позже друзей у Саида так и не появилось. Как-то отец рассказал ему о теплой восточной стране с голубыми куполами мечетей и прозрачной водой в арыках. О жаркой пустыне, по которой ходят большие животные и носят на себе людей. В горбах у этих животных неиссякаемая энергия жизни. Поэтому они могут много дней и ночей находиться без пищи и воды.

– Отец, почему ты все время плачешь, когда рассказываешь мне об этом? – как-то спросил Саид.

– Потому что это моя Родина. И твоя.

– А почему мы не можем жить на нашей Родине?

– Потому что злые люди лишили меня свободы. Давно, очень давно, когда я был совсем юным. Я совершил одну небольшую провинность: прирезал крайне недостойного человека. Родственники этого человека пообещали убить меня, если я вернусь после тюрьмы. Я долго скитался. Тяжело работал в разных местах. И однажды почувствовал, что сердце устало жить такой жизнью. Я пришел в эту деревню, и русские приютили меня. Выделили дом, в котором ты родился, предоставили работу, подходящую для моего здоровья. Потом была твоя мать – очень, очень хорошая. Но она умерла во время родов. К сожалению, так бывает.

– А если бы ты вернулся в теплую страну и убил тех, кто хотел убить тебя, то у меня была бы другая мать?

– Ну конечно.

– И она была бы сейчас жива?

– Куда ты клонишь?

– Я хочу в теплую страну с голубыми куполами мечетей!

– Когда вырастешь, поедешь куда хочешь. У тебя светлые волосы и карие глаза. Это редкое сочетание. Ты будешь гипнотизировать мужчин и заставлять страдать женщин. Главное, чтобы ты мудро распорядился этим даром.

– А в теплой стране есть красивые девчонки?

– Ну, ты спросил. Знаешь, самая лучшая жена – восточная жена. Если бы ты родился на Востоке, у тебя было бы много братьев и сестер. Хотя твоя мать лучше всех земных красавиц.

– Но ведь если бы ты оказался на Востоке, то меня воспитывала бы восточная мать. Значит та женщина, что меня родила, не совсем настоящая.

– Когда вырастешь, обещай мне, что поедешь туда передать поклон родной земле от старого Шухрата.

– А заодно и отомстить за старого Шухрата.

– Не болтай ерунды. Покалечить жизнь и себе и другим очень легко. Даже если ты отомстишь, легче от этого никому уже не будет.

После этого разговора Саид еще больше замкнулся. Теперь он уже не только интуитивно ощущал свою чужеродность. Карие глаза, смуглый оттенок кожи говорили о других корнях. Он все чаще ощущал себя представителем какого-то другого племени – неведомого, загадочного, сильного и жестокого. В нем зрело презрение к людям, машущим с утра до ночи топорами в лесу, к людям укладывающим в штабеля бревна на катищах. Зрело раздражение и презрение к отцу за то, что приходится жить на суровом Севере среди русских, а не в теплой стране, в окружении братьев и сестер. И, конечно, не забывалась никак та страшная история. Он часто кричал во сне, звал на помощь. Порой, вскочив с кровати, начинал метаться по дому. Шухрат в такие минуты не решался подходить к сыну, ибо знал, что будет отвергнут. В лучшем случае, с бранью, а в худшем: услышит нечленораздельное, угрожающее мычание перепуганного зверя.

Иногда в Саиде просыпалась неведомая, очень расчетливая сила. Тяга к совершению зла. Неслучайно односельчане не раз находили в лесу повешенных кошек или собак с перерезанным горлом. Близилось семнадцатилетие. Сверстники после школы, заткнув за пояс топоры, уходили помогать взрослым на вырубки. Саида не было с ними, не потому что он боялся работы, нет, просто не хотел смешиваться с ними, быть одним из них. Молодой человек все больше предавался мечтам о рассказанной отцом чайхане. О танцовщицах в полупрозрачных одеждах, о кальяне с дурманящим дымом. Кстати, отец совсем ослабел и, отработав смену, все больше лежал, тускло глядя в потолок. Ночами, особенно весной, спал плохо, то и дело просыпался, держась за сердце. В одну из таких весенних ночей Саид подошел к спящему отцу с подушкой. Прислушался. Ранняя, недюжинная сила перекатывалась буграми мышц и узлами сухожилий под рубахой. Другая сила просыпалась внутри и тянула совершить роковое движение. И Саид не стал сопротивляться внутренней силе. Взяв подушку двумя руками, он накрыл ей лицо спящего отца и навалился всем телом. Изнуренная перипетиями жизни плоть старого Шухрата несколько раз дернулась под тяжелым сыновним гнетом и простилась с духом.

На следующий день Омаров-младший принимал соболезнования. Деревня скорбела по безвременно ушедшему. Лишь один человек не приближался к Саиду. Цепким голубым взором из-под кустистых бровей он буквально впился в фигуру смуглого сироты. Человеком этим был Филипп Васильевич, дед Филя. Саид чувствовал, как холодеют руки от тяжелого взгляда… Побыстрее бы все закончилось. Никаких поминок. Одному, только бы остаться одному… Чего он так смотрит? Словно книгу читает… Через два дня прах Шухрата Омарова был погребен на деревенском кладбище возле полуразрушенной церкви. Тогда же, собрав котомку и закинув на плечо старенькое ружье, ушел в дальнюю лесную сторожку Филипп Васильевич.

Омаров-младший долго смотрел вслед своему уходящему деду. Но ни досады, ни горечи не было в его взгляде. В глазах читалось только одно: сожаление охотника, упустившего добычу.

На период летних каникул Саид подрядился водовозом. Мощный гнедой конь по кличке Сигнал стал его первым и единственным другом. Работа, о которой можно только мечтать человеку, любящему одиночество. Утром с восходом солнца, нагрузив телегу пустыми пятидесятилитровыми бидонами, Саид вел под уздцы Сигнала к реке. Наполнив емкости, они возвращались поить скот. Вторым рейсом вода доставлялась лесорубам. И так изо дня в день. В километре от деревни на берегу реки высился штабель подготовленных к сплаву бревен. Под ним тянулась небольшая песчаная коса, где сверстники Саида частенько после изнурительных работ на вырубках резвились в воде, смывая трудовой пот. Завидев, бредущего по склону водовоза, молодежь не упускала случая подшутить, а то и запустить камешком по бидонам.

– Саид, коня-то помой, а то он стал одного с тобой цвета!

– Да и сам помойся – от сосновой коры не отличить!

– Саид, приходи на делянку. Мы с тебя стружку-то ненужную снимем. Белый будешь и совсем чистый!

Омаров-младший проходил мимо, стиснув зубы и сжав кулаки, шепча что-то на ухо всепонимающему Сигналу. Тогда еще никто не мог себе представить, какое чудовище прячется за обликом неразговорчивого сироты.

Июльской комариной ночью смуглые руки, сливающиеся с темнотой, прицепили конец железного троса к одной из опор штабеля. Сверкнула зубьями пила. Несколько движений и подпил готов…Всевышний, сделай завтра жару, чтоб это стадо собак пришло сюда смыть свою вонь…

И Всевышний сделал. Зной ударил такой, что расплавленный воздух наполнился парами хвойной смолы. Березы силились сорвать с себя прилипшие бинты. Ивы свесили длинные волосы в воду. Даже муравьи, сия беспокойная таежная кровь, двигались медленно, почти через силу.