Мечта мужчины - Маша Царева

– Но как ты… откуда ты-то узнала? Или это была проверка на вшивость, которую я с позором провалила?

– Ольчик, но ты же каждый вечер дома. И потом, что я тебя не знаю, что ли? Если бы у тебя действительно появился мужчина, ты бы непременно мне показала хотя бы его фотографию. А скорее всего, познакомила бы!

– Нет, – покачала головой Ольга, – с тобой не познакомила бы ни за что.

У Влады вытянулось лицо:

– Почему?

– Я бы побоялась, – честно призналась Оля, – побоялась бы показывать ему красивую и успешную старшую сестру.

Влада помолчала несколько секунд, а потом искоса взглянула на себя в зеркало.

– Ты и правда считаешь меня красивой?

– Все считают тебя красивой, – вздохнула Оля, – потому что ты красивая и есть.

– Как ты думаешь, есть ли у меня шанс все же выиграть этот конкурс?

Влада смотрела на нее, как преступник на судью. Как будто бы Оля была председателем жюри, и именно от нее зависело, достанется ли Владе корона первой телевизионной красавицы.

– Думаю, да, – сказала Оля. – Твои шансы велики.

– Вот спасибо! – просияла сестра. – Ладно, ты не грусти. Давай обратно косметичку, я побежала. У меня еще сегодня репетиция конкурса и урок дефиле.

И она убежала, такая ветрено прекрасная в своем эгоизме, стройная, смешливая, яркая. А Оля осталась с зеркалом наедине. Уродливые красные пятна уступили место нездоровой бледности. Наверное, ей и правда стоит отдохнуть. Успокоиться, как-нибудь договориться с едкой завистью, притаившейся где-то внутри. Зачем она Ольге нужна, эта зависть? Все равно мир не переделаешь, сколько ни старайся. Можно горы свернуть, можно море высушить, но главные величины навсегда останутся неизменными. Влада будет красивой и стройной, а она, Оля, карикатурно толстой.

Ну и пожалуйста.

Она пришла домой слегка повеселевшая. Влада права – иногда выплакаться просто необходимо, и никуда от этого не денешься. И еще – всем известно, что лучший антидепрессант для расстроенной девушки – это торт со взбитыми сливками. Именно такой Ольга и приобрела в супермаркете. Дорогой, зараза.

Зато есть чем вечер занять. Кассета из видеопроката (бессмысленная слюняво-надрывная комедия, но ведь все неустроенные девицы обожают романтические фильмы!), чаек с тортиком, уютный плед – что ж, в таком одиночестве что-то есть.

Совсем некстати зазвонил телефон. Оля нехотя сунула ноги в тапочки и доплелась до аппарата. Кто же решился нарушить ее «тортотерапию»?

– Ольга?

– Да, это я. Кто это? – спросила она, но сердце уже затрепыхалось под ребрами, подсказывая кто.

– Это Эдуард. Может быть, помнишь меня?

Интуиция подсказала ей, что не надо бурно радоваться – неправильно поймут.

– Ах да. Кесадилья из курицы. Помню, – сдержанно ответила она. – Понравились ли вашей маме духи?

– Она в восторге! У тебя великолепный вкус. Оль, ты извини, что я пропал. Я был в Питере, на свадьбе у друга. Конечно, надо было позвонить, но я так закрутился.

– Да ладно. Я и не ждала, что позвонишь. Но слышать тебя все равно приятно.

– А может быть, встретимся?

– Когда? – испугалась Оля, машинально приглаживая волосы.

– Ну завтра, например. Ты что делаешь после работы?

– В общем… в общем, ничего. Я, наверное, вообще на работу не пойду. Прогуляю.

– Вот и умница, – повеселел он. – Тогда я приглашаю тебя на рок-концерт.

– Куда? – недоверчиво хохотнула она. – Рок-концерт? Это такое мероприятие, на котором накачанные пивом подростки бьют друг друга по выступающим частям тела?

– Нет, Оля. Это такое мероприятие, на которое у одного солидного человека есть билеты в ложу для особо важных персон. Ты мне не доверяешь?

«С чего я должна тебе доверять?» – мелькнуло у нее в голове.

– Что ж, ложа для VIP-персон – это совсем другое дело. – А что туда надо надевать?

– Кожаные штаны, бандану и клипсу в нос, – рассмеялся он. – Какая ты смешная! Знаешь, наверное, это странно прозвучит… Но я по тебе немножко скучал.

Оля потрясенно молчала.

– Ладно, не буду тебя отвлекать. Завтра заеду за тобой в восемь, идет?

– Хорошо.

Ей моментально расхотелось набивать живот сладким тестом и жирным кремом. Оля убрала недоеденный торт в холодильник, пытаясь согнать дурацкую улыбку со своего лица. То ли она слишком впечатлительная, то ли чудо какое-то произошло… Но почему-то Оля знала точно – с этого момента все в ее жизни будет по-другому.

Глава 4

Прокуренный вагон холодной электрички уносил меня все дальше от Москвы. Я понятия не имела, куда еду, – кажется, куда-то на север. Нигде меня никто не ждал. Семье я оставила записочку весьма туманного содержания – мол, поехала отдохнуть, развлечься, развеяться. Я знала, что мое легкомыслие не покажется подозрительным. В прошлом году я на две недели укатила в Париж, никому ничего не сказав. А этим летом почти месяц провела в загородном санатории. Амплуа бесшабашной особы на этот раз играло со мной в одной команде. Раньше времени волноваться никто не будет. А потом, когда мною все-таки заинтересуется милиция (при этой мысли я зябко поежилась и плотнее закуталась в уродливый пуховик), мама поймет, что я просто прячусь.

Унылые незнакомые станции, пыльные деревья, торопливые неулыбчивые люди – вот что ждало меня по ту сторону окна. Я могла выйти из поезда в любой момент, но зачем-то медлила, как будто бы неприветливая электричка могла привезти меня в сказочную страну, где мне будут беспричинно улыбаться встречные прохожие.

Но чудес не бывает. Я все сидела и сидела у окна, а за окном одинаковые перроны торопились сменить друг друга, чтобы напомнить мне, что мое прошлое – богемная московская жизнь, поклонники, вечеринки и, самое главное, мужчина с ножом в спине – осталось уже далеко позади. И в конце концов я решила – будь что будет, но мне пора сменить декорации.

За окном мелькнула церквушка, какая-то чересчур отчаянно нарядная для этого хмурого вечера. Она была похожа на невесту, которой вздумалось прокатиться в метро. Я подумала, что церковь – это хороший знак. И заторопилась к выходу.

В церкви было тепло и пахло расплавленным воском.

– Косынку повяжи, корова бестолковая! – прокричала мне вслед бойкая старушонка в телогрейке и стоптанных, некогда лакированных туфлях.

Косынки, равно как и другой одежды, у меня не было, и я повязала на голову тонкий шерстяной шарф. В свою новую жизнь я взяла только пару сменного белья да упаковку колгот – все остальное мне предстояло приобрести на месте.

Я не могла вспомнить, когда была в церкви в последний раз. Молиться я не умела. Протянула сторублевую бумажку продавщице свечного ларька и услышала неприветливое – сдачи нет! Я улыбнулась – на нет и суда нет, сдачи не надо. Женщина, продающая свечи, подобрела и даже раздвинула вялые губы в улыбке. Сколько вам свечей, спрашивает. Одну, говорю ей. Она удивилась, но промолчала. Показала, куда свечку ставить.

Я несколько минут посмотрела на дрожащее оранжевое пламя. Пробормотала: «Да успокоится душа его». Вздрогнула, вспомнив кровавое пятно на деревянном полу.

– Вы не имеете права меня не пустить! – Хриплый крик отвлек мое внимание от бездумного созерцания торжественно-спокойных иконописных лиц. Я обернулась – на церковном пороге стояла невысокая женщина лет тридцати семи – сорока в нарядном приталенном пальто и застиранном платке. Дорогу ей преградила та самая воинственная бабка, которая обозвала меня коровой.

– Еще как имею! Топай отсюда. Топай, кому говорят.

– Вы за это ответите.

– Это ты мне ответь, кто тебе морду-то разукрасил? Церковь – место не для алкашей.

– Да пошла ты, – спокойно сказала неудавшаяся прихожанка.

Я отвернулась. Куда я попала? Грубость бедности – к этому надо относиться с философским спокойствием. Но одно дело наблюдать подобную сценку из окна хорошо протопленного авто, а совсем другое – стать ее непосредственным участником. Неужели эта вредная бабка и эта женщина, лицо которой посинело от свежих гематом, отныне и есть мое окружение? Значит ли это, что через какое-то время и я стану одной из них? И некто, увидев меня из окна своего автомобиля, скользнет равнодушным взглядом по моей немодной засаленной куртке и вздохнет – несчастная женщина, зависшая в бесконечности между растраченной на мелочи молодостью и пугающей нищей старостью.

…Я понятия не имела, куда мне пойти. Бело-золотая церковь, дрожащая свеча в память о том, кого я убила – все это выглядело по-киношному красиво и даже пафосно. Но я так и не решила самый главный вопрос: что дальше-то делать? У меня хватило смелости изменить внешность и сбежать из города, где найти меня проще простого. И вот я здесь, в глуши.

– Закурить не найдется?

– Не курю, – машинально ответила я и только потом сообразила, что со мной говорит та самая пьянчужка, которую не пустили в церковь. Выглядела она и правда не лучшим образом. Правый глаз – голубой и ясный, а вместо левого – мутноватая щелочка, окруженная филигранным черным синяком. Щека расцарапана, в уголках губ – запекшаяся кровь.