Казна Наполеона - Александр Арсаньев

Я пригласил всех в столовую, где был уже накрыт стол на четыре персоны, а сам поднялся в свой кабинет, где извлек из тайника эмалевый перстень. Сапфир переливался всеми своими гранями в свете единственной свечи. Взгляд мой остановился на тетради, к которой я сегодня так и не прикоснулся. И что бы сказал Иоанн Масон, глядя на это?

Но сокрушаться не было времени. Окольцевав безымянный палец, я дернул шнур от звонка, водрузив картину на положенное ей место. Потом велел камердинеру немедленно пригласить ко мне Миру, которая не заставила себя ждать. Волосы она убрала в прическу a la grecque, в ушах засверкали бриллиантовые серьги, платье из шелка, задрапированное на античный манер, только подчеркивало ее неординарность.

— Яков, вы меня звали? — спросила она заинтересованно, поглаживая тонкой рукой бархатную обивку моего канапе. От Миры исходил кружащий голову, опьяняющий аромат восточных духов.

— Да, — я кивнул и издали, очень осторожно приступил к изложению своей необычной просьбы, опасаясь полностью утратить ее расположение. Но, как оказалось, мой страх не имел под собой никакой серьезной причины. Мира ничуть не была удивлена моим не вполне корректным предложением.

— Я сразу поняла, что именно в этом, Яков, и будет заключаться ваша просьба, — сказала она. — Буду рада оказать вам услугу, — в глазах ее заплясали игривые огоньки.

Ни с того, ни с сего я подумал, что эта женщина может принести мужчине или неземное блаженство, или, что более вероятно, погибель.

Рябинин с Кинрю уже ждали нас за резным дубовым столом, заставленным всевозможными яствами. Не зная пристрастий гостя, я решил не рисковать и не угощать его своими излюбленными блюдами восточной кухни. Стол был накрыт крахмальной камчатой скатертью, которая свежо похрустовала при каждом прикосновении. На ней красовался рыбник из осетрины, цыплята в блестящем желе, груши и прочие вкусности, да несколько бутылок моего любимого шамбертена.

К моему великому удивлению, Кинрю и Рябинин, похоже, нашли общий язык, скорее всего, конечно, не японский, и мило беседовали, ожидая хозяина.

В тот миг, когда появилась Мира, Рябинин присвистнул.

— Что с вами, Сергей Арсеньевич? — невинно осведомился я, изображая из себя глуповатого простофилю.

— Dieu! mon dieu! — затороторил он всуе имя господне, что, в принципе, для меня как масона было оскорбительно, но я промолчал, понимая, что благодаря его слепому восторгу в скором времени обрету la possibilite d`une conquete, говоря русским языком, возможность победы.

Мира улыбнулась усатому ловеласу своей самой обворожительной улыбкой и села за клавикорды. Голос ее звучал божественно, словно созданный для высокого искусства.

— Сирена, — прошептал, к моему удовольствию, растроганный Серж.

За столом завязалась светская беседа.

— Я слышал, что вы в Преображенском полку служили, -произнес Сергей Рябинин задумчиво. — Отчего же в отставку подали? Или блеск аксельбантов разонравился?

— По случаю ранения в сражении, кем-то окрещенным «Битвой народов». — ответил я.

— Так, значит, под Лейпцигом воевали, — понял Серж и сказал с почтением:

— Наш человек, герой!

— Каждый выпоняет свой долг, — ответил я с пафасом.

— Messieurs, — взмолилась Мира, изображая из себя легкомысленную красавицу. — Давайте сменим тему разговора!

— Яков Андреевич, и где вы только раздобыли это бесценное сокровище?

Я ответил туманно:

— В стране коралловых жасминов и «Рамаяны».

— Мне говорили, — признался Рябинин, — что вы человек странный.

Я промолчал в ответ, и гость мой на эту тему тоже больше ни словом не обмолвился. Серж поглядывал на мой палец с эмалевым кольцом, а меня так и подмывало спросить его, не знает ли он имени его владельца. Однако я полагал, что всему свое время, и поэтому не торопил события.

После недолгого молчания Мира заговорила первой. Речь, в частности, зашла о природной жестокости мужчин.

— Ну так докажите же нам свое мнение! — горячился Сергей Арсеньевич. — Я, допустим, существо безобидное и ранимое, — сообщил он, кокетливо стреляя бархатными глазами.

— Ну, возьмем, к примеру, поединки, — вслух рассуждала Мира. — Разве женщине придет в голову стреляться?

— Позвольте, — перебил ее Серж. — Это же вопрос чести. Честь — высшее достоинство благородного человека, и порой она крайне нуждается в защите!

— Согласна, — сказала Мира. — Но не таким же варварским способом!

— А на вашей родине способы более гуманные? — парировал офицер.

— Речь не идет об Индии, — возмутилась Мира. — Я говорю о так называемых европейских странах, жители которых, считают себя людьми цивилизованными, — индианка перевела дух и продолжила:

— Например, я слышала, что совсем недавно стрелялся князь Корецкий, — Мира не обращала внимания на протестующие жесты ее пылкого поклонника. — Если даже такие люди!.. -возмущалась она. — А ведь за ним-то не водилась слава бретера!

Рябинин едва сдерживался, чтобы не взорваться, его щеки побагровели, от чего он перестал казаться знойным красавцем.

— Вы не правильно осведомлены! — Серж негодовал. -Эта дуэль не состоялась. Радевич вовремя спохватился и принес ему свои извине… — Рябинин осекся на полуслове, поздно сообразив, что болтает лишнее.

Я развернулся к окну таким образом, что мое лицо оставалось только в поле зрения Миры, и подмигнул своей юной сообщнице, так как она явно заслуживала аплодисментов. Теперь благодаря ее скромному участию мне стало известно имя таинственного любовника покойной графини. Кинрю посмеивался, расправляясь с цыпленком, он-то нашу игру раскусил почти с самого начала, это вам не шахматы, это куда более примитивно!

Я велел передать кучеру, чтобы запрягал экипаж, полагая, что prince Корецкий уже заждался, поскольку был предупрежден Рябининым о нашем предстоящем визите.

В карете Сергей Арсеньевич, начиная уже кое-что понимать, осведомился:

— Почему вы так интересуетесь князем Павлом и этой его проклятой дуэлью? Вы полагаете, я не заметил, что ваша индианка только и делала, что подначивала меня?

Я подумал, что Серж себе явно льстит, он ведь и в самом деле ничего не заметил. Когда в его красивую, но пустую голову закрались первые подозрения, было уже слишком поздно.

— Право же, mon cher, вы преувеличиваете.

— Не думаю, — произнес он встревоженно. — Ведь вы так и оставили без ответа мой вопрос, а это наводит на размышления. Что-то здесь нечисто! — заявил Рябинин уверенно.

— Вы, вероятно, слышали о загадачном убийстве графини Картышевой, — начал я вдоваться в подробности. Делать мне этого не хотелось, но обстоятельства обязывали.

— Ах, вот из-за чего весь сыр-бор! — стукнул себя по лбу горе-секундант. — Неужели вы подозреваете Корецкого в смерти Татьяны? — искренне изумился он. — Князь — не тот человек, — заявил Серж с уверенностью. — Стреляться — да, но чтобы руку поднять на женщину?! Это уж вы хватили!

Я не стал возражать:

— Возможно.

В этот момент я подумал о Камилле, о которой как-то забыл, увлеченный разговором о поединках. Она так и не пришла. На меня словно повеяло кладбищенским холодом, я так и видел мадемуазель где-нибудь с перерезанным горлом или простреленной головой. Неужели она унесет все свои секреты с собой в могилу?

— Что с вами? — Сергей Арсеньевич заметил мое сотояние. — У вас даже губы побелели! — воскликнул он. — Вы напуганы? Я вас уверяю, князь Павел — не убийца!

Я смог лишь тихонько кивнуть в ответ, так как перед моими глазами маячил могильный камень.

— Не уберег душу людскую? — вопрошал с небес громовой голос.

Я в ответ еле слышно прошептал:

— Errare humanum est! Однако Рябинин меня расслышал.

— Что вы там на латыни про ошибки толкуете? — осведомился он.

Я перевел:

— Человеку свойственно ошибаться!

— С Корецким как раз тот случай! — снова заладил Серж свое, но взгляд своих жарких глаз от эмалевого перстня не отводил.

— Неужели вам мой перстень так понравился, что вы только на него и смотрите всю дорогу?! — поинтересовался я, окончательно придя в себя после своего мрачноватого видения.

Рябинин смутился:

— Сапфир играет красиво, огранка тонкой работы, — это он в полумраке экипажа рассмотрел. Я с трудом удержался от улыбки.

— Ой ли?

Карету снова тряхнуло, Рябинин уперся локтем мне в бок.

— У вас все хиханьки да хаханьки, — обиделся он. -Нехорошо обижать нового друга.

Я серьезно согласился:

— Нехорошо. Только в чем же обида?

— Видал я уже где-то это ваше кольцо, только вспомнить никак не могу, где именно, — Сергей Арсеньевич нахмурился, наморщил лоб и обхватил свою голову руками, от чего стал похож на скульптуру античного мыслителя.

— А не у князя ли? — осведомился я, снимая перстень и поднося его поближе к глазам Сергея.