Дарима Тон - Аскольд Шейкин

- Скажи, - попросил он и подивился тому, насколько вдруг тон его собственного голоса тоже переменился, - что я мог бы сейчас для тебя сделать? За то время, которое ты еще будешь здесь?

- Ты все уже делаешь, - покорно ответила она. - Ты понял главное: тому, кто идет по времени, очень нужен душевный покой.

- Покой! - со злостью вырвалось у Зубцова. - Покой! Но это так мало!..

В 2 часа 30 минут следующего дня она улетела. Все было проще простого. Они стояли у вагончика.

- Надо же, - сказал Зубцов, - взять и вот так, налегке, появиться.

- Почему налегке... - Дарима Тон рассмеялась. - Знаешь, как много вмещается в одной голове! - Привстав на цыпочки, она провела по его кудрям ладонью. - Ты хороший человек. Спасибо.

Зубцов улыбался. На самом деле ему было тяжело настолько и такая безысходность владела им, что он едва удерживался, чтобы не закричать от сознания собственной беспомощности.

Воздух начал вздрагивать, как будто друг о друга ударялись листы железа. Сперва едва слышно, потом сильнее, громче, чеканной. День на какието мгновения потемнел. На том месте, что и вчера, появился сноп бьющих в небо радужных струй. Дарима Тон приблизилась к этим струям, шагнула в них. Обернулась к Зубцову.

- До свидания, Федор! - услышал он ее звонкий и уже удаляющийся голос.

Все исчезло.

Зубцов посмотрел на лес, на белые облака, неподвижными и плотными клубами висящие в голубом небе, на солнце, на зеленый вагончик. Все это выглядело нестерпимо резким, словно очерченным тонкими ослепительно яркими линиями.

Он подошел к скважине. Манометры показывали свои законные 45 атмосфер.

Зубцов поднялся в вагончик, включил транзистор. Кроме разрядов, в эфире ничего не было.

Почему все же она так и не стала что-либо передавать с ним ученым? Потому ли только, что ее появление в нашем времени не было предусмотрено? Или другое посчитала, будто это лишено смысла. Но тогда опять - почему?

Он сидел, облокотившись о столик, вслушивался в треск разрядов и думал: "Дарил покой!.. А если бы вместо меня был бригадир? Или тот же Тимофей Кращенко в своем комбинезоне с иголочки? Сумел бы сделать кто-нибудь из них для этой гостьи из будущего больше, чем я? И что еще сделать, если она появится снова?.. Или никогда не появится. Атомным взрывом полыхнула где-то в далеком прошлом. Я все равно буду ждать ее. Хоть неделю. Хоть годы. И еще одно. Как же быть теперь с этим новым знанием о себе: величайший изобретатель... Такой, как творцы космических городов!.."

Он поднял глаза на новогодний плакат. Экрана на месте его уже не было. Или был? Да-да! Искрилась прозрачная пленка. Значит, Дарима Тон возвратилась?

По экрану перемещались, уходя под обрез его верхнего края, слова.

"Но что это? - с испугом подумал Зубцов. - Рассказ, написанный по способу две тысячи девятьсот девяносто восьмого года, одним из действующих лиц которого буду я? И каким же предстану я в этом рассказе? Ведущим конструктором? Героическим парнем? А если трепачом? Пьянью?.."

Он стал торопливо читать.

"Трибуны стадиона были полны. Они цвели алыми стягами. От упругих звуков оркестра вздрагивал воздух. И все тысячи восторженных взоров скрещивались в одной-единственной точке там, где на зеленом просторе спортивного поля стояла девушка в белых брюках и белом жакете, отороченном горящим, как золото, кантом.

Он знал, кто это. Знал, в какой путь она отбывает. И он видел ее одновременно как бы с двух расстояний: очень издали, в глубине чаши стадиона, но вместе с тем так, будто стоял совсем рядом с нею, и потому различал малейшие движения губ, бровей, улавливал направление взгляда, грустного и счастливого и обращенного только к нему.

И он сказал:

- Я теперь знаю свои силы, Дарима. Я приду. Прорвусь в ту эпоху, в которой окажешься ты.

- В каждом таится гений... Я верю, - без слов, как-то иначе, прямо от сердца к сердцу, отозвалась она..."

Зубцов открыл глаза. Он сидел в вагончике у стола. Солнце светило в окошко. Счастливо смеялся мальчишка-лыжник на новогоднем плакате. Радиоприемник больше не сыпал разрядами. Из него вырывались слова песни:

...У нас хорошая память.

Живые забыть не смеют

Погибших за ваше дело:

У нас нет иных святых...

Значит, не было ни того, что она возвратилась, ни того, что на стенке вагончика светились слова: "...знаю свои силы... приду...". Приснилось, Но сам-то прилет Даримы Тон было! И то, что "биологически" он великий изобретатель, ему ею сообщено! И значит, одно свидетельство того, что гостья из будущего действительно в нашем времени побывала, есть! Его зада ча - успеть доказать всем людям, что он как изобретатель, ученый еще в их XX веке стоял в одном ряду с теми, имена которых Дарима Тон называла. Опережал свое время на 1000 лет. Но какая же это задача!..

Зубцов вышел из вагончика. Следовало что-то немедленно сделать со всей своей жизнью.

"Завтра она прилетит, - подумал он уже не только с надеждой, но и поднявшейся в нем особой решимостью. - Какие слова я скажу ей? Что всегда слышать ее, смотреть ее глазами на мир - счастье? Что я не могу жить без нее?.. Но разве этих одних слов будет достаточно?.."

Все следующие сутки Зубцов работал. Он убрал с территории скважины строительный мусор, обрезки труб, доски. Песочком посыпал дорожку. Вымыл изнутри и снаружи вагончик. Побрился так тщательно, что едва не содрал со щек кожу. Выстирал гимнастерку. Располосовал носовой платок и подшил новый подворотничок. Вышвырнул из вагончика и утопил в болоте картонную коробку с пустой винной посудой. (Она испокон веку стояла в углу, за печкой, и Дарима Тон, хотелось думать ему, ее не заметила.) Он собрал на окрестных опушках букетик ромашек. Он горел, как в лихорадке, не мог ни есть, ни спать и за одни эти сутки похудел не меньше чем на три килограмма.

Но безмятежно сияло солнце. Безмятежно зеленела тайга.

Городу Кировску в Хибинах посвящается