Коромысло Дьявола - Иван Катавасов

Если же у наставника подобно Филиппу Ирнееву коэффициент интеллекта превышает 120 американских пунктов, то результат непрерывного обучения иностранному языку достаточно впечатляющ. В этом также убедились Ванины родители, выразив признательность домашнему учителю путем значительного повышения его жалования спустя три месяца интенсивных трудов учителя и ученика.

Ученик тоже помогал учителю, вовсе не пребывая в деревянном статусе пассивного реципиента остро отточенных режущих инструментов дидактики. Как мог, вникал в характерные черты лексики и грамматики, бесперебойно вдалбливаемых ему всякий день недели, пока самостоятельно не научился сравнивать и обобщать языковые явления.

В один прекрасный день Ваня заявил домашнему учителю, что по существу не видит больших различий между родным русским языком и английским с испанским, которому Филипп намеренно начал его мало-помалу обучать.

Молодой учитель с большего не мог не согласиться с умным учеником. Он тождественно не испытывает параноидальной привязанности к какому-либо одному-единственному наречию. Ведь главное — толково выразить мысль и внятно донести ее до людей, а уж на каком таком языке ее оформлять есть дело второстепенное.

К тому же в лингвистическом плане индоевропейские языки мало чем существенным отличаются друг от друга. То, что есть в одном — любое лексическое и грамматическое явление — непременно сыщется и в другом. Разве лишь сказано, выражено и оформлено несколько иначе.

Форменно сказать, до этой филологической идеи Филипп дошел отнюдь не своим умственным путем. В отличие от Вани Рульникова, ему тому подобные мудрые языковедческие мысли с детства втолковывал Олег Ирнеев-старший.

Потому-то и решил проверить вдумчивый учитель по отцовской методе, каков таков коэффициент интеллекта у ученика. Протестировал и убедился: Ванькин «ай кью» зашкаливает аж за 160 свободно конвертированных и адаптированных американских умственных единиц!

Филипп Ирнеев искренне обрадовался отличным мозгам будущего подопечного. «У. e., из рака ноги!» Он вовсе не переполнился злобой и завистью, обычными в таком раскладе для недалеких наставников казенных и частных учебных заведений.

Наоборот, «наши челы — чуваки и чувихи», он считал, должны намного превосходить ближнее окружающее стадо, состоящее не понять из кого. С виду люди-человеки, а присмотришься — скоты из скотов.

Ваню он изначально счел своим человеком, с первых же минут знакомства и взаимного рассмотрения умов. В нем он немедля разглядел родственную разумную душу, потому что его воспитанник неприязненно относился к любому, вроде бы невинному вранью и обману. В то время как выражения типа «святая ложь» они оба полагали гнусностью из разряда дурно пахнущих катахрез и оксиморонов.

Названия тропов для Вани, кстати, не представали древнегреческой абракадаброй. С основами стилистики и образным средствами Филипп уже стал его знакомить, потому как предусмотрел в ближайшем будущем заняться с ним аналитическим разбором текстов на английском и испанском.

Его ученик успешно набирал необходимый лексический запас, тогда как грамматические навыки Вани отвечали строгим требованиям и критериям второго года интенсивных занятий. Понятное дело, по методике обучения Ирнеева-старшего.

Успехами дельного ученика Филипп искренне наслаждался и с толком не скрывал того ни в коей мере. Правым, конечно же, подобает похвала. Однако умных надо хвалить доказательно и убедительно.

Его воспитанника, несмотря на детскую наивность, мало кому удавалось обмануть. Ванина проницательность была ретроспективного свойства. Не враз, но поразмыслив, тот неизменно распознавал, когда и в чем ему ранее солгали взрослые или сверстники.

Вранья он им не забывал и не прощал, потому как его память опиралась на истинные и правдивые факты, какие должны соответствовать его ясным и логичным рассуждениям, исключавшим всякую иносказательность и метафоричность. Он совсем по-детски не желал обманывать сам себя и того же требовал от окружающих.

Выдумки и вымыслы, по убеждению Вани, годятся для книг, фильмов, игр, где все идет понарошку, но в жизни жизнь должна быть взаправду. Так, как она существует на самом деле. И никак не по-другому. Пусть даже кому-то этого очень хочется. Вольно или невольно.

Причем неизвестно, что хуже: врать умышленно другим или непреднамеренно обманываться самому.

Ужасного маленького ригориста и педанта Филипп опознал с ходу. И он сызмальства был таким же! Тоже презирал антинаучные волшебные сказки и также ничего не забывал и не прощал злокозненным сказочникам.

Подчас ему доставалась от сказителей и баснопевцев побольше, чем Ваньке. Потому что Филипп с детства, бывало, нисколько не задумываясь, навскидку отличал истину ото лжи. Это происходило довольно часто, и он очень страдал, когда его пытались обмануть в жизни и в книгах. Ему почему-то становилось мучительно стыдно за тех, кто лжет. Притом независимо от того, нарочно ли они это делали с корыстными эгоистическими целями, или же врали просто так, из любви к искусству для искусства.

В последнем случае он аллергически краснел от стыда. Будто бы сам соврал, а не тот, кто невольно или же с самыми благими намерениями хотел ввести его в заблуждение.

Филипп непроизвольно запоминал ложь и мыслил от противного, тогда как память Вани отличительно помнила правду.

Этот мальчик повсюду ее разыскивал. Он непрестанно находился в поисках авторитетных логичных свидетельств и достойных его доверия авторитетно компетентных представителей рода людского.

Из них первой авторитетностью для Вани обладает его всемогущий отец, кардинально перекраивающий под себя всю без остатка окружающую среду. Вторым капитально значится дедушка Гореваныч, нисколько не делавший скидку на Ванин возраст в своих разговорах с ним. Третьим же по значимости авторитетом едва ли не с первого предъявления азимутально посчастливилось стать Филиппу, владеющему уникальной способностью не считать детей противными маленькими недоумками.

Напротив, умственно отсталыми Филипп полагал отвратное большинство взрослых людей. Ребенок-то еще может, взрослея, поумнеть, и у многих это несомненно получится. Но вот у взрослого невелики шансы прибавить в уме и рассудительности или с бухты-барахты обрести разум и знания. Коль скоро раньше не нашлось ни того, ни другого. Скорее, взрослые, большие с возрастом исподволь и невольно утрачивают то немногое мало-мальски умственное и разумное, что у них когда-то имелось в детстве и юности…

Вольному воля, поэтому кое-какие из особенностей превратных взаимоотношений взрослых и детей Филипп разъяснил маленькому Ване как равный равному. Не больше и не меньше. Логично и аподиктически на конкретном примере любимой до слез его первой учительницы в элитной начальной школе при университетском лицее.