Гогенцоллерны. Характеристика личностей и обзор политической деятельности - Владимир Николаевич Перцев

полях сражения эта армия оказалась также из рук вон плохой. Сам Наполеон, который помнил, что ему придется иметь дело с войсками Фридриха Великого, не ожидал встретить такого слабого соперника. Солдаты не обнаружили стойкости сопротивления и бежали после первого же удара; генералы совершенно не ориентировались в положении, давали себя обходить и, разбитые, бежали в разных направлениях, не умея ни соединить свои отряды при отступлении, ни прикрыть дорогу на Берлин. При таком состоянии прусской армии события разыгрывались с головокружительной быстротой. 10 октября при Заальфельде был разбит князь Гогенлоэ; 14 октября тот же Гогенлоэ был разбит при Иене, а герцог Брауншвейгский при Ауэрштедте; 28 октября при Пренцлау сдалась вся армия Гогенлоэ, 7 ноября в Любеке сложил оружие Блюхер. Еще раньше — 27 октября — Наполеон вступил в Берлин. Подобно полевым войскам, с головокружительной быстротой падали и крепости. Они были очень плохо оборудованы и сдавались по первому же требованию, часто не предприняв даже и попытки сопротивления: Эрфурт, Шпандау, Штеттин, Кюстрин, Магдебург, Гаммельн, силезский ряд крепостей — все эти укрепления к началу 1807 г. лежали уже у ног Наполеона; только Кольберг и Грауденц оказали храброе сопротивление. Одна аристократическая наблюдательница (герцогиня д’Абрантес) так говорила про эти крепости: «Города падали градом, как спелые плоды! Это было похоже на сон: словно сам Бог бросал их в лоно победителя». А Генрих Гейне охарактеризовал это почти моментальное распыление прусской военной славы так; «Наполеон дунул на Пруссию, и ее не стало».

Характерно, что в эти недели бесславных поражений Пруссии ее население отнеслось к национальному позору с величайшим равнодушием. Все слои прусского общества от высших до низших обнаружили в это время такое полное отсутствие национального чувства, которое спустя несколько лет ужаснуло самих же пруссаков и показалось им совершенно непонятным. Губернатор Берлина граф фон Шуленберг-Кенерт обратился тогда к берлинцам с призывом соблюдать полное спокойствие и разъяснял даже, что в этом заключается гражданский долг населения; но его опасения за сограждан были совершенно напрасны, в Берлине ни до, ни непосредственно после занятия французами не раздалось ни одного голоса протеста, и сам Наполеон нашел возможным обратиться к лояльным берлинцам с милостивыми и ласковыми словами: «Добрый берлинский народ, — сказал он, — вынужден нести последствия войны, тогда как ее виновники спаслись…» Образованные берлинцы, прошедшие школу просветительной науки, готовы были даже видеть в Наполеоне своего героя, который осуществит космополитические чаяния просветителей о водворении общеевропейского царства гражданского равенства и всеобщего мира. Были и такие, которые считали самым счастливым днем своей жизни тот, в который удалось увидеть Наполеона. Дворянская администрация и военные власти доводили свою услужливость перед Наполеоном до того, что при занятии французами, например, крепости Кюстрина сам комендант позаботился выслать для надобностей неприятельских войск несколько паромов, на которых те и переправились через реку и заняли затем самую крепость. Менее всего патриотических чувств могли проявить крестьянство и мелкая городская буржуазия, среди которых ходили не вполне ясные слухи о новых порядках, которые несут с собой наполеоновские армии в завоеванные местности. Многие из крестьян и из бюргеров смотрели даже на поражения армии с чувством удовлетворенной ненависти, ибо, как мы уже видели, к концу XVIII в. прусская армия успела стать крайне непопулярной среди бюргерского и сельского населения. Как бы то ни было, но все пруссаки — без различия сословного и общественного положения — на первых порах совершенно не поняли всей серьезности обрушившегося на их головы бедствия и с любопытством разглядывали вступивших на прусскую территорию французских солдат. Но сам Наполеон позаботился о том, чтобы сделать их более понятливыми.

Известны условия последовавшего затем Тильзитского мира: Пруссия лишилась своих владений и на западе и на востоке: земли ее на запад от Эльбы вошли в состав королевства Вестфальского; земли, полученные по двум разделам Польши, — в состав вновь образованного великого герцогства Варшавского. Ее территория и население уменьшились наполовину: из 5700 квадратных миль за ней осталось лишь 2850, из 9 750 000 населения — только 4 600 000. Она должна была уплатить огромную для того времени контрибуцию в 112 миллионов франков, а до уплаты этой суммы содержать оккупировавшее ее французское войско. В довершение всего Пруссия лишена была права держать войско более чем в 42 тысячи человек. Теперь она перестала быть великой державой и оказалась в положении второстепенного государства Европы.

При заключении Тильзитского мира дала себя знать та невыгодная международная ситуация, в которую попала Пруссия еще при Фридрихе Вильгельме II: за нее теперь никто не вступился, на ее защиту никто не встал. Второстепенные немецкие государства одно за другим спешили вступить в подчиненный Наполеону Рейнский союз. В это время казалось, что будущее объединение Германии пойдет не так, как это намечалось при Фридрихе II, — под эгидой Пруссии, — а по путям, указываемым Наполеоном, под его верховным надзором и с его согласия. Австрия, брошенная Пруссией на произвол судьбы в 1795 г. при заключении Базельского мира и вдобавок испытавшая на себе вероломство Пруссии годе небольшим назад[7], теперь смотрела на ее унижение с чувством удовлетворения. Россия, сражавшаяся в 1805–1807 гг. против Наполеона в союзе с Австрией и Пруссией, нашла теперь для себя более выгодным отказаться от своего не особенно верного союзника и по Тильзитскому миру сама вступила с Францией в соглашение. Оставался только один непримиримый враг Франции — Англия, но ее. помощь не могла, конечно, иметь тогда существенного значения. Здесь-то и сказались в полной мере следствия того изолированного положения, в которое Пруссия сама себя ставила своей двуличной политикой по отношение к временным союзникам и которое намечалось уже при Фридрихе Вильгельме II.

Однако задавленная Наполеоном и, казалось, совершенно утратившая чувство национального достоинства Пруссия не погибла. Пруссаки очень скоро поняли, что значит иноземное господство. Стопятидесятитысячное французское войско чувствовало себя хозяевами в стране; грабеж — в законной форме реквизиции или в форме простого мародерства — разорял в некоторых местах население до полной нищеты, контрибуция взыскивалась самими французскими чиновниками с беспощадной суровостью и довершала разорение страны. Фактически сумма контрибуции намного превзошла установленные Тильзитским миром 112 миллионов франков, и сам Наполеон говорил: «Я вытянул из Пруссии миллиард»; — а прусские историки считают, что Пруссия заплатила еще больше — до 1200 миллионов. К этому надо еще прибавить гнет континентальной блокады, которая закрыла пути для прусского ввоза и вывоза в Англию. Над Пруссией теперь как будто бы пронеслась новая тридцати-летняя война: целые местности стали пустеть, а в Восточной Пруссии население стало даже вымирать от недоедания. Наполеон, уничтоживший английский импорт в