Гогенцоллерны. Характеристика личностей и обзор политической деятельности - Владимир Николаевич Перцев

Пруссию и думавший создать теперь из Пруссии рынок для французских товаров, скоро, однако, должен был отказаться от своих планов: Пруссия настолько обнищала, что в ней почти никто ничего не покупал.

При таких условиях пробуждение должно было наступить довольно скоро. Первой «проснулась» интеллигенция; из ее среды раздались горячие проповеди Шлейермахера, который призывал немцев выйти из состояния изолированности и пассивности и осознать себя частями одного великого целого; из ее же среды прозвучали и вдохновенные «Речи к немецкой нации» Фихте, в которых он доказывал, что Германия не может погибнуть, что у нее, раздавленной и лежащей у ног французского императора, есть еще предметы гордости — ее язык, литература и культура. И у них нашлась теперь публика, которая понимала их, потому что она только что испытала на себе, что значит утратить чувство национального достоинства и забыть о связях, налагаемых общей принадлежностью к одному отечеству. Даже крестьяне, забитые и обезличенные, должны были теперь под тяжестью налогов, вызванных огромной контрибуцией, под гнетом постоя неприятельских войск осознать общность их личных интересов и интересов всего государства. Тяжелые последствия иноземного владычества давали теперь горькие уроки патриотизма, вытравленного дворянофильской и бюрократической политикой королей XVIII столетия.

У Фридриха Вильгельма III не могло быть причин противиться этому подъему национального самосознания. Он не мог не понимать, что только став на сторону народного движения, только раздув в народе дух самостоятельности и энергии, он еще мог выйти из своего положения наполеоновского слуги, сидящего на престоле благодаря милости всесильного императора. Когда Наполеон занял Берлин, он сказал, имея ввиду прусского короля и его близких: «Я настолько унижу эту дворцовую клику, что ей придется протягивать руку за подаянием». И эти слова слишком определенно звучали угрозой изгнания династии Гогенцоллернов из Пруссии, чтобы Фридрих Вильгельм III мог не понять их. Заступничеством Александра I династия уцелела, но уцелела в состоянии полного унижения, без тени того военного обаяния, какое она имела при Фридрихе II. Теперь и для этого вялого и нерешительного короля стало ясно, что только коренные и решительные реформы могут снова вывести Пруссию из состояния национального унижения и укрепить позиции династии Гогенцоллернов. Принимаясь за реформы, он, в сущности, не изменял основной цели политики всех своих предшественников: этой целью было поднять военное значение Пруссии, придать ей больший вес в семье других европейских народов. Характерно то, что, решившись, наконец, на реформы, Фридрих Вильгельм III нашел самых талантливых, способных работников не среди пруссаков, а среди других немцев — ганноверцев, саксонцев, гольштинцев, нассаусцев и других: некоторые из них были на прусской службе уже раньше, другие только теперь предложили свои услуги. Даже оба наиболее даровитых министра Фридриха Вильгельма III — Гарденберг и Штейн были не пруссаками, а ганноверцем и нассаусцем соответственно. Строгая школа прославленной прусской администрации не воспитала способных и смелых чиновников, и в эпоху великих прусских реформ пришлось брать реформаторов со стороны и даже радоваться, что они еще имели доверие к способности Пруссии на возрождение и не отвернулись от нее так же, как отвернулись от Австрии, политический организм которой и тогда уже издавал трупный запах…

Эпоха прусских великих реформ слишком известна, чтобы была необходимость подробно на ней останавливаться. Мы напомним читателям только главные результаты реформ. 9 октября 1807 г., всего несколько месяцев спустя после заключения мира, был обнародован знаменитый эдикт, положивший начало новой Пруссии. Этим эдиктом, во-первых, по всей Пруссии отменялась личная зависимость крестьян от помещиков; во-вторых, отменялись все привилегии дворян по владению землей: всякий гражданин — дворянин или недворянин — получал теперь право покупать земли, и помещик мог продать свои имения, кому ему заблагорассудится; в-третьих, устанавливалось раскрепощение всех прусских сословий: всем прусским подданным разрешалось свободно выбирать свои занятия и свободно переходить из одного звания в другое. Вскоре вслед затем (эдиктами от 28 октября 1807 г. и от 27 июля 1808 г.) было довершено и освобождение дворцовых крестьян: принудительные работы в пользу арендаторов были уничтожены и крестьяне получали право собственности на ту землю, на которой они сидели; за это у них отнимали их прежнее право пользоваться пособиями от казны из которых особенно важным для крестьян было право пользования казенным лесом.

В тот же 1808 г. (эдиктом от 19 ноября) была произведена и городская реформа. До этого времени хозяином в городе, в сущности, был назначенный правительством чиновник (Steuerrath), причем, как показывает само название его должности, его главные права и обязанности носили фискальный характер. Штейн, по настоянию которого была произведена городская реформа, равно как и указанные выше, слишком дорожил идеей местного самоуправления, чтобы оставить все по-старому. Здравый смысл подсказал ему, что третье сословие, бюргеры, более жизнеспособно, чем какое-либо другое сословие, и что ему нужно развязать руки для активной деятельности. Поэтому указом от 19 ноября он передал все важнейшие городские дела (финансы, полицию, школьное образование, общественную благотворительность) в руки выборных органов. Таких органов в каждом городе было два: 1) собрание гласных (городская дума, Stadtverordneten), избиравшихся всеми гражданами, имевшими в городе какую-либо недвижимую собственность или годовой доход от 160 до 200 талеров, и 2) магистрат (городская управа с городским головой во главе), избиравшийся гласными думы. Принадлежность к тому или другому сословию на выборах не играла никакой роли, и этим делался еще один шаг к уравнению сословий (первым таким шагом надо считать эдикт от 9 октября). При этом свобода органов городского самоуправления в решении городских дел была почти полная, а контроль со стороны государства был незначительным.

Из других реформ Штейна надо особенно отметить реформу центральных учреждении. Одной из главных причин административной путаницы в старой Пруссии было то, что наряду с делением органов центрального управления по роду подведомственных им дел еще сохранялось и деление по провинциям; так, например, существовали министры для Восточной Пруссии, для Померании и т. п. Эту путаницу Штейн нашел нужным уничтожить, установив единый принцип разделения дел между центральными властями: именно по функциям, а не по территориям. Им было образовано пять министерств (военное, внутренних дел, иностранных дел, юстиции и финансов) с твердо установленными границами власти для каждого. Ни одно важное дело не могло быть решено прежде рассмотрения его в совете министров; этим устранялось влияние тех неответственных шептунов, которые приобрели большую силу при Фридрихе Вильгельме III, нося звание членов королевского «Кабинета», — по закону подчиненных чиновников с очень ограниченными правами, а на деле почти всесильных в силу личной их близости к королю. Вместе с тем, конечно, упразднялось и «генеральное управление финансов, войны и уделов».

Несколько позднее была произведена реформа армии. Огромная важность военного дела