Николай Вавилов - Владимир Георгиевич Шайкин

белоколосые ее разновидности? Почему бы не поискать их? Может быть, даже в окрестностях Керманшаха, где как раз проходила линия фронта. Ведь доктор Котчи, как помнилось Вавилову, говорил, что именно в этих местах он обнаружил заросли дикой пшеницы однозернянки.

«Сборы образцов пшениц, ячменей росли с каждым днем, — писал Вавилов впоследствии, вспоминая это путешествие. — Прибавлялись замечательные находки, значительно расширяющие наше представление, заставившие переработать заново классификацию мягких пшениц. В первый раз для нас стала совершенно очевидной поразительная концентрация богатств разновидностей пшеницы по мере приближения к древним очагам земледельческой культуры».

Жара не спадала — днем до 50 °C в тени! Но именно на светлое время суток приходилась основная работа: тщательно осматривать посевы и дикие заросли, собирать растения, ночью же при свете свечи — разбирать и описывать собранное. Местами земля была белой от соли, но и тут росла пшеница!

В Хамадане пришлось остановиться в чайхане около города. Неподалеку оказалась ставка командующего армией, и Вавилов решил побывать там. Его встретили радушно, выслушали с интересом рассказ о задачах экспедиции и не только позволили идти в Керманшах, куда двигались и войска, но пообещали помочь — дать небольшой отряд для сопровождения и охраны на поиски загадочной «персиянки». Ученый точно наметил место, где был Котчи и где следовало ее искать: немного западнее передовых армейских постов. Был найден для этого проводник, хорошо знающий местность, однако утром его и след простыл: он просто испугался за свою жизнь. «Таким образом, — писал Вавилов, — нам не удалось ни проверить находку Котчи, ни собрать дикую пшеницу. Мы дополнили сборы лишь замечательными твердыми пшеницами этих районов».

Поскольку войска дальше не пошли, то и экспедиции пришлось повернуть в сторону, в предгорья, где жили в основном курды. Селения тут встречались нечасто, к тому же ходили слухи о каких-то грабителях-басмачах. Переводчик-армянин умолял Вавилова вернуться снова под защиту русских войск или, еще лучше, двинуться прямо на Тегеран.

— О мой эфенди (господин. — В. Ш.), это будет гораздо разумнее! — убеждал он. — И дорога намного веселей!

— Нет, нет… Здесь, в горах, будет гораздо спокойнее, — возражал Николай Иванович.

— О эфенди! А басмачи?

— Басмачи днем спят в холодке, а мы как раз и будем в это время осматривать поля.

Так оно в общем-то и выходило: днем осматривали крошечные поля среди скал, а вечером в палатке, поставленной где-нибудь в укромном месте, Николай Иванович при свете свечи разбирал свои находки и непременно заучивал на сон грядущий еще хоть несколько слов и фраз на языке фарси.

Обнаружилась одна интересная закономерность. Вначале, на равнине, в средней части страны, рожь лишь кое-где и не сильно засоряла пшеничные поля, в предгорьях ее было гораздо больше в посевах пшеницы, а в горах, у курдов, она целиком вытеснила свою более прихотливую напарницу. На осыпях горы Сильвар встретились заросли дикой ржи. Невольно на ум пришла мысль: не из такого ли сорняка и произошла культурная рожь, спустившись с гор вместе с пшеницей? А там, где условия были более суровы, вроде лесной и таежной полосы страны, она прижилась как основная и более надежная культура.

Тритикум персикум здесь, в горах, конечно, не было. Спустились вниз. Переводчик вновь ожил, осмелел. Опять их в селениях начали встречать низкими поклонами и щедрыми угощениями. Переводчик мурлыкал, как довольный кот, и на каждом попутном базаре что-нибудь продавал, покупал или обменивал: еще в Мензиле он купил винтовку, потом обменял ее на ковер, затем у него появились три ковра, еще немного погодя… Впору было заводить для его поклажи вторую лошадь.

При выезде из одного селения маленький караван вдруг стали сопровождать многочисленные всадники. Их становилось все больше. Почему? Откуда они взялись?

Вскоре лошадей пришлось вообще остановить: Вавилову преподнесли написанный изящной вязью длинный текст, а под ним оттиски множества перстней-печаток.

Николай Иванович просмотрел его сверху донизу, разобрал лишь отдельные слова, зато переводчик поднял лист повыше и громким голосом, чтобы все слышали, начал читать: «Высокочтимый и великий!.. Смиренно просим о вашей милости…»

Бумага оказалась не чем иным, как челобитной русскому царю с жалобами на притеснения от местного губернатора и просьбой его сместить…

Тщетно Николай Иванович пытался объяснить стоявшим перед ним людям, что русский царь не властен над местными чиновниками, а он, Вавилов, не уполномочен принимать такие жалобы — все смотрели на него с надеждой и мольбой, упорно кланялись и не хотели брать бумагу обратно. Пришлось принять ее и пообещать вручить русскому консулу.

Переводчик повеселел. Одно из слов, которое он особенно многозначительно повторял, говоря с просителями, — «сардар», — привлекло внимание Вавилова. Оно означало высокий, почти царский титул. На первом же привале Николай Иванович стал выпытывать, что все это значит: и титул, и подношения, и просьбы к русскому царю. Толмач не выдержал и признался: говорил всем, что сопровождает брата русской императрицы.

— Выдавал меня за царского шурина? — изумился Вавилов.

— О эфенди! Зато как нас везде встречали! Мне стало так жаль вас, когда вы попали под арест, и я решил помочь. Не гневайтесь на меня!..

Вначале, продолжал переводчик, в его выдумку не очень поверили: какой же это родственник царя, если у него нет каравана и охраны? А потом именно это и стало подтверждать, что он говорит правду: русский и в самом деле очень большой человек, если не боится ездить повсюду, даже на фронте, без охраны. Зачем такому свита и большой караван? Высокий гость везде, как дома. И принять его должны, разумеется, по-царски. Вот и весь секрет радушных встреч!

Хотя Вавилов вначале планировал продвинуться в долину рек Тигра и Евфрата, в Месопотамию, в регион древнейшего земледелия, но сделать это не удалось: в связи с отходом русских войск от Керманшаха пришлось вернуться в Кум и затем направиться к Тегерану.

Столица Ирана уже тогда была очень большим городом, раскинувшимся на огромной территории и отчасти даже электрифицированным, с современными гостиницами, благоустроенными на европейский манер. Но и здесь, в Тегеране, чрезвычайно интересным оказался базар, а в армянских поселках возле города Вавилов сумел отыскать немало образцов растений, в частности полбы и своеобразных сорных овсов.

Пришло время расстаться и со своим предприимчивым переводчиком и воспользоваться перекладными — тройкой лошадей, на которой ученый отправился в Мешхед.

По мере приближения к Мешхеду все больше встречалось караванов со странными длинными черными тюками. Вавилова это заинтересовало, он спросил в караван-сарае, что везут в Мешхед в черных кошмах. Оказалось, покойников. Везут в священный город к могиле Али, двоюродного брата Магомета, исполняя волю умерших правоверных мусульман. Тяжелые