Исповедь - Юра Мариненков

крики исчезли, как и резкие, быстрые движения по храму. Они ушли в то время, когда Рома снова уснул.

Всё же, тот голос в какой-то момент уже окончательно и бесповоротно сумел пробудить его. На этот раз он уже был разрывающимся, словно разлетаясь по всему храму, как верхнему, так и нижнему. За этим криком начинали ощущаться грубые, тяжелые шаги кого-то другого. Рома тихо встал и уже через несколько секунд, боясь разбудить отца Михаила, аккуратно встал под металлический щит.

В один миг его лицо налилось кровью, а тело стало понемногу издавать неконтролируемые судороги, которые, видимо, никак не волновали его самого. Он стоял прямо почти под всем этим, с залитыми глазами слушая до боли знакомый голос. Он до последнего надеялся, пытаясь понять, что этот голос не её. В каждом режущем ударе сердца, Рома только больше представлял её и лишь ближе подходил к лестнице, всё увереннее ставя свою дрожащую ногу на скрипящую ступеньку.

– Не нужно, – как ударом молота по куполу, прозвучал хрипящий и слабый голос отца Михаила.

– Но там же она. Вы… Вы этого разве не слышите?

Отец Михаил никак не отвечал на это, лишь сильнее не спуская глаз с его пустого, убитого горем лица.

– Мы же как-то должны ей помочь. Они же её убьют! – неконтролируемо крикнул Рома.

Его слова будто бы летели в тяжело дышащую пустоту. Он уже сильнее опирал свою ногу, создавая больший скрип и ещё сильнее начиная понимать, что никак не может побороть свои судороги.

– Ты ей никак не поможешь, поверь мне. Они потом убьют тебя… и меня добьют. Ты даже скорее умрешь только от испуга, смотря в их глаза, – произносил это старец с очень большой тяжестью. Было видно, как этот взрослый, проживший н мало лет человек, знает, о чем говорит.

Неконтролируемая дрожь пробирала Ромино тело, давая ему понять, что страх и отчаяние почти полностью захватили его тело. В какой-то момент он присел рядом с лестницей и стал молиться, забыв всё то, что как казалось ему, он знал всегда. В голову лезло лишь «отче наш», которое сильно перемешивалось с криками родного голоса сверху. В момент, когда его мозг стали захватывать воспоминания, тяжесть которых он не мог сдерживать, что-то неподвластное начинало впиваться зубами в его колено, прося Господа забрать их из него, хотя бы сейчас.

Через несколько минут ада, царившего наверху, наступил самый тяжелый момент, который мог только быть. Прозвучал один, очень громкий выстрел. Один хлопок, остановивший всё сверху и снизу. Рома мертво лежал на холодном, сыром полу, смотря полуоткрытыми, мокрыми глазами наверх, в темноту, теперь имея лишь то, что так мучительно он просил раньше. Даже сильное сердцебиение, тяжелыми ударами отдающее в голову, казалось, теперь не тревожило его абсолютно никак и та дрожь, что всё так же пробирала его, сейчас никак не была чем-то, относящимся к нему самому.

Так он пролежал довольно долго. Его тело словно находилось в тоскливой пустоте, которая всё ещё казалась живым и кричащим звуком сверху. Иногда, когда там, за листом металла, слышался небольшой ветер, он каким-то образом мог сделать так, чтобы его не слышать. Абсолютная бесконтрольность была создана им самим в одну секунду.

Было непонятно, сколько времени прошло, пока он не заметил проходящего возле себя отца Михаила. Рому никак не удивило, что он смог встать и что он даже может подниматься по лестнице. Теперь абсолютно ничто не могло заставить его волноваться. Были слышны медленные, шаркающие шаги, которые теперь сопровождались сильным дыханием уставшего тела. Было тяжело слышать всё это. В какой-то момент, наверное, устав от всего или быть может от безысходности, немного понимая случившееся, Рома осторожно стал подниматься наверх.

Осунувшееся, будто бы прожившее без еды и воды несколько дней лицо выглянуло из под дырки в бетонном полу, медленно и боязно осматривая всё вокруг. Храм всё так же стоял на своем месте, разбитых окон не прибавилось, холод в своей единственной поре как обычно царил вокруг и лишь лежащее, бездыханное тело посреди храма давало понять, что случилось нечто страшнее для него самого. Марта лежала в небольшой луже крови, которую немного смогло впитать в себя её теперь вечно-красивое, кружевное платье, которое она носила ещё до замужества. Она всегда выглядела хорошо. Для неё не было важно, что за окном наступает мрак или же вечная мерзлота. Она была красивой всегда. Для Ромы, такой красивой, она теперь останется навечно. Его защитная маска осталась где-то внизу, но это никого и никак не волновало сейчас. Он впервые за долгие месяцы вздохнул полной грудью, дабы набраться сил и мужества подойти к её, хоть и уже бездыханному телу. Свежий воздух, о котором он так мечтал в последнее время, даже без маски оказался полностью мертвым. В нем присутствовала какая-то сера, вдыхая которую во рту оставалась всё та же горечь.

Отец Михаил стоял над ней и читал молитву о «прощении грехов усопшей». Рома видел, как он с трепетом и большой душой совершает таинство, стоя над её телом. Он подошел ближе и увидев её на расстоянии вытянутой руки, ещё больше впадая в отчаяние. Смотреть на человека, к которому ты был неравнодушен, являлось сейчас, пожалуй, самым сильном ударом по нему и по его внутреннему миру, в котором он хранил её всегда и молился за неё так же, как и за себя. Словно все болезни в один миг хлынули на него, но при этом оставили стоять на ногах, чтобы он смог сам на себе прочувствовать все те муки, что довелось пережить ей. Было очень больно. До того убийственно, что никакие слова не лезли в голову.

– Я бы конечно хотел, чтобы она придалась земле через три дня, но брат мой, пойми сам всё происходящее. Она может здесь просто не долежать до третьего дня.

Рома полностью понимал всё происходящее, хоть его сейчас и не особо заботил сам процесс её погребения. Он молча кивнул, тем самым, видимо, дав ему команду на то, чтобы тот доставал лопаты. Его взгляд был всё так же пуст и отдавал полным изнемождением, словно все слезы внутри него вытекли и оставшиеся силы были потрачены до последней частицы. Он стоял над ней, немного шатаясь от небольшого ветра, дыша грязным воздухом и вспоминая их общие моменты жизни. На ум почему-то приходил случай, когда она только начинала витать вокруг взрослой жизни, боясь хоть немного оступиться и он, желая ей помочь, давал свои кровные деньги, которые ему иногда