Серебряное зеркало и другие таинственные истории - Агата Кристи

Это занятие особенно располагало к погруженности в воспоминания — он смотрел на едва заметные предметы на этой улице, настолько сильно позабытые, что теперь, когда он вновь видел их, они пробуждали в его памяти лишь запоздалый отклик. Необычная форма дверного молотка, стайка дымовых труб, трещина, все там же, в камне мостовой — когда-то со всеми этими вещами были связаны ассоциации, но они прятались очень глубоко в прошлом, и, потревожив эти воспоминания, Ромарин испытывал странное чувство одиночества и покинутости, какое бывает от возврата к тому, из чего давно вырос.

Но по мере того, как он разглядывал все вокруг, медлительные воспоминания пробуждались все больше; и со всех предметов, принадлежащих прошлому, которое вновь заявляло о себе, казалось, исчезали бессчетные приметы нового. Пропали новые витрины магазинов; стена, которая свидетельствовала о подъеме там, где прежде был упадок, вновь стала зияющим разломом. Мигающая электрическая вывеска в конце улицы, зеленым и красным раскрасившая название виски вдоль освещенного лампами окна, перестала тревожить его взгляд; и непривычный новый фасад небольшого ресторанчика, мимо которого он ходил взад и вперед, вновь принял вид старого и знакомого друга.

Семь часов. Отпуская кэб, Ромарин не думал, что еще так рано. Встреча должна была состояться не раньше четверти восьмого. Но он решил пока не заходить внутрь. Этой встречи лучше было ожидать у входа. В свете от ресторанного окна он подвел стрелки часов поточнее, а затем медленно прошел несколько ярдов по улице туда, где рабочие вытаскивали декорации с черного хода нового театра, сваливая их в какую-то тележку. Театр стоял тут уже двадцать лет, но для Ромарина он был «новым». В его дни здесь не было никакого театра.

В его дни… Его дни были сорок лет назад. Четверть века назад на этой улице, в этом квартале проходила его жизнь. Сорок лет назад он не был знаменитым художником, признанным всеми, осыпанный наградами, человеком, с которым за руку здоровались монархи. Тогда он был диковатым «зеленым» студентом, как другие, с безмятежным философским отношением к жизни, и еще невозможно было предугадать ожидающий этого юношу успех. Его глаза вновь остановились на дверном молотке рядом с рестораном, улыбка озарила его лицо. Как получилось, что этот дверной молоток пощадили прежние завсегдатаи, сорвавшие так много других его собратьев? Каким чудом выжил этот молоток, чтобы сейчас так странно возродить в памяти всю былую жизнь? Ромарин вновь улыбался, опираясь обеими руками о трость. Эту трость с дарственной гравировкой «Моему другу Ромарину» подарил ему кронпринц.

«Знаешь, тебя тут не должно было быть, — сказал Ромарин дверному молотку. — Если я до тебя не добрался, то Марсден должен был…»

Именно на встречу с Марсденом пришел Ромарин — с тем, о ком он в последнее время так много думал. Марсден был единственным человеком, с которым его разделяло некое подобие ненависти, и даже эта тень неприязни сейчас уходила в прошлое. Люди не хранят в течение сорока лет враждебности, которая родилась в стычках из-за горячности молодой крови. Теперь, думая об этом, Ромарин понимал, что ненавидел Марсдена по-настоящему не дольше пары месяцев. Из-за девушки в этих самых стенах (Ромарин вновь проходил мимо ресторана) быстрый кулак нанес удар, столы торопливо были сдвинуты назад, и они с Марсденом дрались, пока другие ребята не подпускали официантов… И вот теперь Ромарину было шестьдесят четыре, а Марсден, должно быть, был на год его младше, ну а девушка, кто знает, возможно давно уже умерла… Да, время лечит, слава Богу, и когда Марсден принял приглашение на ужин, Ромарин даже почувствовал прилив искренней радости.

Но — Ромарин вновь взглянул на часы — Марсден опаздывал, и это было на него так похоже. Марсден всегда был таким — приходил и уходил, когда вздумается, невзирая на неудобство, которое доставлял другим. Но он наверняка должен был прийти пешком. Если рассказы о нем были правдивы, Марсден не достиг многого в том, что называется жизненным успехом, и Ромарин, с прискорбием услышав это, рад был бы оказать ему поддержку. Даже хорошему человеку не совладать с потоком жизни, если тот обрушивается на него волнами постоянного невезения, и Ромарин, успешный и чествуемый всеми, все же понимал, что ему повезло…

Но вместе с тем опаздывать — это так в духе Марсдена!

Когда он показался из-за угла улицы и направился в сторону Ромарина, тот его сначала не узнал. Он не думал заранее, каким ожидает увидеть Марсдена, но к тому, что предстало перед ним, Ромарин готов не был. И дело было не в топорщащейся серой бороденке, настолько короткой, что, казалось, она сама не знает, борода ли она или просто щетина; не в фигуре и не в осанке — одежда легко меняет все это, а одежда человека, который шагал навстречу к Ромарину, говоря прямо, была обтрепанной; нет, не в этом… Ромарин не знал, что именно такого было в приближающемся человеке, что на миг не нашло отклика в его памяти. Марсден был уже в полудюжине ярдов от мужчин, переносивших декорации из театра на тележку, и один из рабочих поднял руку, хватаясь за очередное крыло театрального задника…

Но при звуке его голоса случилось то же, что произошло, когда часы пробили семь. Ромарин внезапно поймал себя на чувстве нетерпеливого ожидания, сосредоточенности и затем вновь ощутил удивительное удовольствие от точности своей памяти. По крайней мере, голос Марсдена остался прежним; как в былые дни — немного завистливый, полный сарказма, с готовностью принимающий низменное понимание произносимых слов, а к более возвышенным мыслям выражающий пренебрежительную неприязнь. Это стало завершающим штрихом к картине прошлого, которая началась с боя часов, дверного молотка, стайки труб и щели в камне мостовой.

— Что ж, мой многоуважаемый академик, мой…, — зазвучал голос Марсдена через театральных грузчиков…

— Один момент, если позволите, господин хороший, — прозвучал другой голос.

На секунду раскрашенный картон декорации отгородил их друг от друга.

В это мгновение с Ромарином и случилось то самое происшествие, тот самый несчастный случай. Если его природа передана такими условными словами, то только потому, что описать его по-другому невозможно. Это происшествие — расшифрованный код, который можно восстановить до первоначального вида, что Ромарин впоследствии и сделал.

Взяв Марсдена под руку, художник вошел в ресторан. Он заметил, что, хотя вид с улицы сохранил некоторые черты былых дней, внутри ресторан стал совершенно другим. Дешевые сверкающие настенные зеркала, не дающие определить истинный размер помещения, Амуры и пастушки, нарисованные очень аляповато, как на повозках продавцов мороженого, вешалки для шляп и вентилятор с четырьмя лопастями, медленно приводящий в движение воздух в дальнем углу комнаты — все это не отличалось от доброй дюжины подобных заведений в округе. В меню на желатиновых карточках говорилось, что здесь можно поужинать по выбору à la carte или за общим столом table d’hôte за два шиллинга. Однако Ромарин выбрал это место для ужина не из-за кухни, и не из-за обслуживания.

Он сделал знак официанту, подбежавшему помочь ему снять пальто, что нужно сначала подойти к Марсдену; но тот, буркнув «не надо», уже справился сам. Краем глаза увидев показавшуюся подкладку его пальто, Ромарин понял, почему Марсден не подпускал к себе официантов. Он почувствовал укол совести от того, что его собственное пальто было с пушистым воротником и шелковой подкладкой.

Они присели за столик в углу недалеко от крутящегося вентилятора.

— Ну теперь можно и поговорить, — сказал Ромарин. — Я очень, очень рад видеть тебя, Марсден.

Перед собой он увидел злое лицо с морщинистым лбом и нестриженными серо-стальными волосами, торчащими над ушами. Это немного неприятно удивило Ромарина; он едва ли ожидал увидеть некоторые черты, настолько обостренные временем. Лоб самого Ромарина был высоким, гладким, открытым и благородным, а борода окаймляла лицо широкой серебряной полосой.

— Рад, говоришь? — произнес Марсден, когда они сели друг напротив друга. — Ну, я тоже рад — что меня видят с тобой. Это малость оживит доверие к моему счету. Вон там парень, уже узнал тебя по твоими фотографиям в газете… Думаю, можно…

Он едва заметно махнул рукой. Марсден решил, что можно заказать джин и горькую настойку. Ромарин сделал заказ для него, но сам воздержался. Марсден одним глотком выпил аперитив; затем, взяв булку, разломал ее на куски и — Ромарин помнил, что в былые дни Марсден всегда так ел хлеб — начал кидать эти маленькие кусочки в рот. Раньше эта привычка страшно раздражала Ромарина, теперь… что ж, жизнь некоторых из нас щадит больше, нежели других. Не стоит винить таких людей, если они опускают руки. Бедный старина Марсден… Но вот принесли суп, и это прервало размышления Ромарина. Он почитал меню, напечатанное фиолетовым шрифтом, заказал несколько сменяющих друг друга блюд, и несколько минут двое мужчин провели в тишине.