Тихие обители. Рассказы о святынях - Владимир Зоберн

Этот случай глубоко запечатлелся в моей душе, и этого великого чуда я не могу сравнить ни на одно мгновение по красоте, по полноте того духовного удовлетворения, которого не найдешь ни в каких других областях человеческого знания, не только с теми спиритическими феноменами, которые я наблюдал за долгие годы своей деятельности в этом направлении, а даже со спиритическими феноменами всего мира, от его появления до наших дней; да и не должно сравнивать, ибо это греховно, кощунственно сравнивать Божеское с сатанинским.

Скажу только одно, что сколько я ни читал самых разнообразных лекций в открытых и закрытых собраниях до этого время, в платных и бесплатных, я никогда не имел такого успеха, как с той лекцией. Несмотря на то, что очень многие предсказывали полный неуспех ее, во-первых, потому, что она не имела кричащего названия («Тихие приюты для отдыха страдающей души»), а затем – в ней трактовалось об обителях, пустынях, монахах. – «Ведь это так неинтересно». – Но где я ее ни читал, она проходила всегда при переполненной аудитории, а в некоторых местах ее даже приходилось повторять по два раза.

Тригорский Свято-Преображенский мужской монастырь. Фото В. Зайцева

Другой случай посмертного влияния старца мы видим в следующем эпизоде.

Одна молодая девушка, очень религиозная и серьезная, стремилась всей душой в монастырь. По окончании гимназии, она сделалась учительницей, а сама между тем стала присматриваться и прочитывать всевозможные описания разных женских обителей, но никак не могла остановиться в выборе. Много прочла она очень пространных и интересных описаний монастырей и их основательниц, но все что-то говорило ей, что это – не ее место, что не здесь ей быть, а где? Она не могла дать себе ясного отчета. В 1891 г., перелистывая полученный журнал «Нива», она увидела портрет о. Амвросия Оптинского и очень коротенькую при нем заметку о том, что старец этот скончался в устроенной им Казанской женской общине. Несмотря на то, что изображение старца Амвросия в журнале было довольно плохое, оно поразило молодую девушку. Взгляд его проницательных и вместе бесконечно добрых глаз даже с картинки проник прямо ей в душу, и она тут же почувствовала, что должна быть в обители, основанной этим старцем. В журнальной заметке ни о самом старце, ни об обители ничего особенного сказано не было, но в душе ее уже сложилось твердое решение. Вскоре она тайно от матери, уехала в Оптину пустынь, а оттуда в Шамордино, где и осталась навсегда.

После кончины праведного старца Амвросия его место занял тоже не менее известный среди верующих посетителей Оптиной пустыни его бывший келейник старец Иосиф.

Исследуя довольно подробно и хорошо составленную биографию этого старца, изданную Казанско-Амвросиевскою женскою пустынью, можно без преувеличения сказать об этом подвижнике духа и любви к ближнему, что «весь он был создан для служения Господу».

Икона Божией Матери «Знамение»

Родившись в 1837 году в семье благочестивых, простых, очень умных людей: Ефима Емельяновича и Марии Васильевны Литовкиных, Ваня Литовкин, так звали в миру старца Иосифа, – с самого раннего возраста определился своей нежной, чуткой душой, умевшей особенно быстро схватывать, понимать и чувствовать чужое горе, а затем – таким исключительным благонравием и любовью к Церкви, к Слову Божию, что очень многие замечали на нем особую печать благоволения Божия, а некоторые прямо говорили, что из этого ребенка выйдет что-нибудь «необыкновенное».

Богоявленский женский монастырь. Кострома

Кроме того, еще с самого малого возраста, когда Ване было восемь лет, Божественный Промысел отметил его нижеследующим чудным событием.

Играя однажды с товарищами, он совершенно неожиданно как-то вдруг изменился в лице, поднял голову и руки кверху и без чувств упал на землю. Мальчика подняли, принесли домой, и, когда он пришел в себя, стали расспрашивать о случившемся. Мальчик сказал, что он увидал в воздухе Царицу.

– Да почему же ты думаешь, что видел Царицу? – спросили его.

– Да, потому, что на ней были корона с крестиком.

– Ну, а почему же ты упал?

На это мальчик потупил глаза и сказал: «около нее было такое солнце… такое солнце… я не знаю, не знаю, как сказать»… и заплакал.

Это видение оставило в душе мальчика глубокий след.

После этого он сделался необычайно тих, задумчив, стал уклоняться от детских игр. Взгляд его кротких глаз сделался еще более глубоким, и в его детском сердечке загорелись живая вера и любовь к Царице Небесной.

Когда Ване было четыре года, он потерял отца, а когда ему наступило одиннадцать лет, он утратил и горячо любимую им и горячо любящую его мать.

Вскоре после этого ему, как человеку безо всяких средств, пришлось искать труда; и вот началось мыканье по различным местам. Но это обстоятельство ни капли не испортило характер Ивана; наоборот, он как-то умел своей скромностью, глубокой верой и любовью к Господу, облагораживать сердца всех тех людей, около которых он вращался и у которых он служил. Наконец один из его хозяев настолько обратил на него внимание, и так полюбил его, что хотел выдать за него замуж свою дочь и передать ему все свое дело. Но путь Ивана был уже предрешен. Он отпросился на богомолье и больше не возвращался на старый путь жизни. С котомкой на плечах отправился он на поклонение в Киево-Печерскую лавру; а по пути зашел в Борисовскую женскую пустынь, где у него была монахинею сестра. Здесь он встретился с очень мудрой и известной в то время в этой пустыни старицей, схимонахиней

Алипией, которая долго беседовала с молодым человеком, и затем сказала ему: «Зачем тебе идти в Киев, иди в Оптину к старцам».

Киево-Печерская лавра. Фото С. Камшилина

На следующей же день Иван отправился в Оптину и, само собою разумеется, к светильнику ее – старцу Амвросию. Говорят, что по пути к Оптиной он встретился с двумя монахинями Белевского монастыря, которые ехали туда же, и, как не знающий дороги, обратился к ним с просьбой объяснить ему: так ли он идет в Оптину? Монахини взяли его с собой, на козлы.

Приехав в Оптину, к старцу Амвросию, монахини сказали ему между прочим: «А мы, батюшка, привезли с собой еще брата Ивана». — Называя его в шутку братом, они имели в виду монашеские наклонности Ивана. Старец серьезно посмотрел на них и сказал: «Этот брат Иван пригодится и вам, и нам».

Таким образом великий старец предсказал все будущее молодого человека.

С тех пор Иван остался в Оптиной; затем сделался келейником Амвросия, и, говорят знающие его, что более высокого смирения, более поражающей, изумительной кротости, какие были у старца Иосифа, не видал никто, нигде из его современников.

Не распространяясь о его служении, о его молитвах, достаточно сказать, что о. Иосиф был точным отражением старца Амвросия и по жизни, и по учению, и отличался от последнего только внешнею формою отношения к людям.

В то время о. Амвросий был человек образованный, обладал самым всесторонним умственным развитием; по характеру был живой, общительный. Речь его была, помимо ее благодатной силы, увлекательна яркостью мысли, образностью выражения, легкостью, веселостью, в которой скрывалась глубокая мудрость, как житейская, так и духовная, – Иосиф был чрезвычайно сосредоточен, речь его была сдержанна и дышала только лишь одним святоотеческим учением.

Как монах, он не допускал никаких уступок и компромиссов. Никогда не был особенно ласков, хотя был снисходителен и мягок. С более близкими, преданными ему людьми, он был, пожалуй, даже строг и совершенно непреклонен. Конечно, этот метод помогал ему вырабатывать в руководимых им абсолютную преданность, покорность и смирение.

Старец Иосиф и Л.Н. Толстой

Насколько был мудр и силен таившеюся в нем духовной благодатью старец Иосиф, можно судить по тому, что он имел очень большое влияние на Л.Н. Толстого и в период увлечения последними своими измышлениями неоднократно заставлял задумываться его над своими сильными убедительными доводами.

Во время своих неоднократных путешествий в Оптину Л.Н. беседовал с о. Иосифом часами.

И насколько сильно было влияние этого человека на душу Толстого, можно судить по тому, что последняя перед своей роковой кончиной – которая будучи задрапирована как будто близкими ему людьми, но оказавшимися потом врагами этого запутавшегося искателя правды и закрыта искусственными складками завесы, отделившей большого человека от великого преддверия истины и скрывшей от мира ту, быть может, тяжелую трагедию души, которая, инстинктивно чувствуя последние моменты пребывания на Земле, тяготела к правде, – стремилась к старцу Иосифу.

Симон Ушаков. «Спас нерукотворный». 1677