Метрополис - Теа фон Харбоу

– Я заказывал тебе механических людей, Ротванг, которых смогу использовать для моих машин. Не женщину – она ведь просто игрушка.

– Нет, не игрушка, Иох Фредерсен, нет… ты и я, мы оба уже не играем в игры. И ставок никаких не делаем… Когда-то играли и делали ставки. Когда-то, но с этим покончено… Она не игрушка, Иох Фредерсен. Она инструмент. Ты понимаешь, что́ значит – иметь женщину в качестве инструмента? Причем вот такую, как эта, – безупречную и холодную? И послушную, безоговорочно послушную… Зачем ты сам сражаешься за Собор с готиками и монахом Дезертусом? Пошли к ним эту женщину, Иох Фредерсен! Пошли ее к ним, когда они, стоя на коленях, бичуют себя. Пусть эта безупречная, холодная женщина на своих серебряных ножках пройдет среди них, неся в складках одежд аромат садов жизни… Кто на свете знает, как пахли цветы дерева, на котором зрел плод познания? Эта женщина есть и то и другое: аромат цветка и плод…

Рассказать тебе, Иох Фредерсен, о новейшем творении Ротванга, гения? То будет святотатство. Но таков мой долг перед тобою. Ведь ты зажег во мне творческую мысль, ты, человек-машина… Показать тебе, как послушно мое творение? Дай мне то, что у тебя в руке, Пародия!

– Погоди немного, – срывающимся голосом попросил Иох Фредерсен.

Однако идеальная послушность существа, стоявшего перед ними, требовала незамедлительного подтверждения. Оно разжало руки, в которых серебром просвечивали хрупкие косточки, и протянуло своему творцу листок бумаги, который на глазах у Иоха Фредерсена взяла со стола.

– Это обман, Ротванг, – сказал Иох Фредерсен.

Великий изобретатель посмотрел на него. И рассмеялся. В беззвучном смехе его рот растянулся до ушей.

– Нет, Иох Фредерсен, не обман… творение гения! Пусть Футура станцует тебе. Пусть моя прекрасная Пародия разыграет нежность. Или недовольство? Станет Клеопатрой или Дамаянти? Пусть держится как готические Мадонны? Или прибегнет к эротическим жестам азиатских танцовщиц? Какими волосами мне украсить голову твоего инструмента? Каким ему быть – стыдливым или наглым? Прости многословие, малоречивый! Я пьян, понимаешь? Пьян творчеством. Я упиваюсь… допьяна упиваюсь твоим изумлением! Я превзошел твои ожидания, Иох Фредерсен, не правда ли? А ведь ты знаешь еще не все: моя прекрасная Пародия и петь умеет! И читать! Механизм ее мозга безупречнее твоего, Иох Фредерсен!

– Коли так, – произнес владыка великого Метрополиса с некоторой сухостью в охрипшем голосе, – вели ей расшифровать план, который у тебя в руке, Ротванг…

Ротванг издал смешок, похожий на смешок пьяного. Бросил взгляд на бумагу в своей руке и, заранее торжествуя, хотел было передать ее стоящему рядом существу.

Но вдруг замер, не закончив движения. Изумленно смотрел на бумагу, поднося ее все ближе к глазам.

Иох Фредерсен, пристально наблюдавший за ним, даже подался вперед. Хотел что-то сказать, задать вопрос. Но не успел открыть рот – Ротванг вскинул голову, а в глазах его вспыхнули зеленые молнии, так что владыка великого Метрополиса остался нем.

Дважды или трижды этот зеленый пламень метнулся от листка бумаги к лицу Иоха Фредерсена. И все это время в комнате не слышалось ни звука, кроме дыхания, толчками вылетавшего из груди Ротванга, будто из кипящего отравленного источника.

– Откуда у тебя этот план? – наконец спросил великий изобретатель. То был даже не вопрос, а скорее взрыв изумленного гнева.

– Какая разница, – отвечал Иох Фредерсен. – Но пришел я к тебе из-за него. Во всем Метрополисе, кажется, нет никого, кто бы знал, что это за штука.

Ротванг перебил его.

– Бедные твои ученые! – воскликнул он сквозь смех. – Задал ты им задачку, Иох Фредерсен! Сколько центнеров печатной бумаги заставил перевернуть! Я уверен, с времен строительства давней Вавилонской башни не найдется на земном шаре города, какой бы они не обнюхали со всех сторон, до последнего уголка! Ах, если б ты могла улыбнуться, Пародия! Если б уже имела глаза, чтобы подмигнуть мне! Но хотя бы посмейся, Пародия! Посмейся звонким серебряным смехом над учеными мужами, чуждыми земли, по которой они ступают!

Существо повиновалось. Рассмеялось звонким серебряным смехом.

– Итак, тебе знаком этот план… или то, что на нем изображено? – спросил Иох Фредерсен под аккомпанемент этого смеха.

– Да, клянусь моей бедной душой, знаком, – отвечал Ротванг. – Однако, клянусь моей бедной душой, я не скажу тебе, что́ это, пока не узнаю, откуда план у тебя!

Иох Фредерсен размышлял. Ротванг неотрывно смотрел на него.

– Не пытайся обмануть меня, Иох Фредерсен, – предупредил он тихо, со странной грустью.

– Бумагу нашли… – начал Иох Фредерсен.

– Кто нашел?

– Один из моих мастеров.

– Грот?

– Да, Грот.

– Где он нашел план?

– В кармане рабочего, с которым произошел несчастный случай на гейзерной машине.

– Грот принес бумагу тебе?

– Да.

– И смысл плана ему не открылся?

Секунду Иох Фредерсен помедлил с ответом.

– Смысл – да, но сам план был ему знаком. Он сказал, что не раз уже видел его в руках рабочих, и что его опасливо прячут, и что вокруг человека с планом обычно собирается толпа…

– Значит, от твоего мастера смысл плана скрывали?

– Похоже на то, ведь он не сумел его объяснить.

Ротванг хмыкнул. Повернулся к существу, что стояло неподалеку, как бы прислушиваясь.

– Что скажешь, моя прекрасная Пародия? – спросил он.

Существо не шевелилось.

– Ну же! – резко, с нетерпением вскричал Иох Фредерсен.

Ротванг рывком повернул большую голову, взглянул на него. Странные глаза спрятались под веками, будто не желали иметь ничего общего с крепкими белыми зубами и челюстями хищного зверя. Но сквозь прищуренные веки они смотрели в лицо Иоха Фредерсена, как бы желая проникнуть взглядом в великий мозг.

– Чем тебя обуздать, Иох Фредерсен? – пробормотал он. – Что для тебя слово… или клятва, для тебя, божества с собственными законами? Разве ты сдержишь обещание, коли сочтешь его нарушение более целесообразным?

– Не болтай чепухи, Ротванг, – сказал Иох Фредерсен. – Я буду молчать, поскольку ты мне еще нужен. Я прекрасно знаю, что люди, в которых мы нуждаемся, – наши единственные тираны. Итак, если тебе что-то известно, говори!

Ротванг по-прежнему медлил, но мало-помалу его лицом завладела улыбка, добродушная и загадочная улыбка, сама себе забава.

– Ты стоишь на входе, – сказал он.

– Что это значит?

– Понимай буквально, Иох Фредерсен! Ты стоишь на входе!

– На каком входе, Ротванг? Ты попусту транжиришь время, которое тебе не принадлежит…

Улыбка на лице Ротванга стала ярче, веселее.

– Помнишь, Иох Фредерсен, с каким упорством я в свое время противостоял прокладке линии подземки под моим домом?

– Конечно. Помню и сумму, в которую мне обошелся крюк.

– Согласен, секрет обошелся дорого, но он того стоил. Взгляни на план, Иох Фредерсен: что это вот здесь?

– Может быть, лестница…

– Вот именно, лестница. Выглядит она весьма ненадежной, и на чертеже, и в реальности…

– Стало быть, она тебе знакома?

– Удостоен я такой чести, Иох Фредерсен, да. А теперь отойди-ка на два шага в сторону. Как думаешь, что это?

Он схватил Иоха Фредерсена за плечо; тот чувствовал, как пальцы искусственной руки, точно когти хищной птицы, впились в мышцы. Правой рукой Ротванг указывал на то место, где только что стоял Иох Фредерсен.

– Что же