Эдик. Путешествие в мир детского писателя Эдуарда Успенского - Ханну Мякеля

Наступило, однако, время, когда на Новодевичье кладбище перестали пускать туристов. Сейчас туда снова можно попасть, если, конечно, заплатишь. Цена не очень высока. Так работает новая вульгарно-капиталистическая система: и бережет от посетителей, и страдает от них. Теперь все за деньги, не за идею, деньги открывают любые двери. Нынче в России без денег — все равно что раньше без партбилета.

Достопримечательности были осмотрены, наша поездка подходила к концу. Но я не жалел, потому что уже хотелось домой. Чемоданы были собраны, попрощались с гостиницей «Украина»; поезд отправлялся поздно вечером с Ленинградского вокзала. У дверей гостиницы нас ждал микроавтобус «Латвия» и Слава.

Затем примчалась запыхавшаяся Валентина. Наш автобус направился по своему маршруту, что было тогда довольно легко, потому что движение в Москве еще не парализовало.

Когда автобус остановился, мы послушно направились к выходу. Нам предстояло очередное знакомство. На сей раз с рестораном «Узбекистан».

Рестораны в Москве в 1970-е годы — это нечто совершенно особенное. В пересчете на душу населения их было невероятно мало. То там, то тут всегда можно было легко найти какую-нибудь столовую, но пойди попробуй стоя нормально поесть и пообщаться или отпраздновать что-нибудь с семьей в толпе и давке. Кто-то, конечно, так делал, но обычно люди покупали все необходимые продукты в магазине и отмечали праздники тесной компанией дома В тесноте, да не в обиде, как говорится.

То обстоятельство, что мы — делегация и столик заказывался от имени партии (Союза писателей), давало нам возможность питаться практически где угодно. Национальные заведения с названиями азиатских республик пользовались особой популярностью. Слава лучшего ресторана принадлежала грузинскому «Арагви», который располагался в цокольном этаже здания неподалеку от памятника Юрию Долгорукому. Он, должно быть, и сейчас там, но национальная принадлежность этого заведения у русских посетителей не вызывает ни малейшего душевного отклика. Тогда все грузинское означало веселье, импульсивность, горячую кровь и солнце — исключительно позитивные ассоциации. Но мир меняется, политика тоже, даже отношение к тем же самым людям становится иногда иным. Однако это уже совсем другая, гораздо более печальная история, о которой тогда никто не мог и подумать.

Московские будни и сейчас мало похожи на сказку. Но раньше все было намного сложнее. Сейчас, если есть деньги, то найти место, где можно перекусить, не составит труда, однако в то время перед каждым рестораном выстраивалась огромная многонациональная очередь, которая с приближением вечера только увеличивалась: от гангстеров до бизнесменов, от шахтеров до генералов. Женщины, как цветы, были украшением мужчин, с которыми они приходили. Женский день был только раз в году, все остальное время они держали на своих плечах всю страну.

Тем не менее, были и такие мужчины, которые, не стесняясь, проходили в обход очереди: то ли мафия, то ли знакомые, партийные начальники, публичные люди и прочие знаменитости, то ли просто гости с туго набитыми кошельками.

Все улаживалось тогда с помощью всякого рода взяток. С тех пор мало что изменилось. Сейчас коррупция еще больше бросается в глаза, приобретя, с согласия большинства, колоссальные масштабы.

Уже на входе в «Узбекистан» в нос ударил запах востока и травки. Когда мы вошли, за столом уже сидел Успенский с братом Юрием. Мы поздоровались, сели за стол и принялись затрапезу.

Подали обжигающе горячий шашлык, баранину на вертеле, на столе уже стоял свежеиспеченный хлеб, зеленый лук, водка, красный перец, аджика, свежая разноцветная зелень, зеленая и фиолетовая. На столе было буквально все, что только можно пожелать. Звучали тосты, прославлявшие дружбу, и все шло естественно и хорошо, потому что для этого появилась причина. Разговор перескакивал с одной темы на другую, ничего особенного мне тогда не запомнилось, тем более, что многое тонуло в громких аккордах ресторанного оркестра.

Повсюду звучала музыка, очень громкая, почти как на современных дискотеках. Из шлягеров того времени мне особенно запомнился один, где певец все просил и просил кого-то: «Остановите музыку…» Эту просьбу, конечно же, не исполнили, хотя причин для этого было предостаточно. Тем не менее из всего этого грохота я умудрялся выхватить слово, затем еще одно, пытался выстроить между ними какую-то связь и извлечь из них смысл. Мозг работал с перегревом. Изредка я попадал в суть, угадывал, о чем идет речь, и даже впопад отвечал.

Я заметил, что Успенский вился вокруг меня со своими дружественными речами, как кошка вокруг горячей каши или как Кот Матроскин из «Дяди Федора» вокруг своей коровы. У Успенского было что-то на уме, что ему никак не удавалось высказать. По тому, как он себя вел, по его жестам я понимал, что он очень хочет поговорить со мной, поговорить без посредников и соглядатаев. И когда он подмигнул мне из-за Валентининой спины и, встав из-за стола, направился к выходу, я последовал за ним.

Валентина посмотрела нам вслед, но Камилла не умолкая ей что-то говорила.

Да и что Валентина могла сделать двум мужчинам, которые, как тайные агенты, направились в уборную? Там, в белоснежном окружении фаянса и кафеля, мы наконец-то остались одни. С глазу на глаз.

Конечно, в туалете были и другие люди, все по своим делам. Но они на нас не обращали никакого внимания, как и мы на них. Успенский начал говорить. Я был первым представителем иностранного издательства, которого он когда-либо встречал. Он сказал, что очень этому рад, и тут же, поскольку у нас совершенно не было времени, прямо задал вопрос, могу ли я пригласить его в Финляндию? Он никогда не бывал за границей. А в Финляндию его, возможно, отпустили бы, правда, если только будет приглашение.

Я посмотрел на него и подумал, что это такая мелочь. Поэтому я протянул ему руку и пообещал: «Я все сделаю».

Мы еще раз пожали друг другу руки для верности, он похлопал меня по плечу, как друга и соотечественника, которым я и вправду тогда себя ощутил. Затем, бодрые и веселые, как ни в чем не бывало мы вернулись за стол и продолжили нашу беседу в более официальном тоне под мрачные и недоверчивые взгляды Валентины.

Вернулся я из этой поездки в настроении более странном, чем обычно. Я был даже подавлен, что совершенно мне не свойственно. В то время самым ценным в путешествии для меня было возвращение домой. Помню, как-то раз по возвращении с Франкфуртской книжной ярмарки я даже целовал асфальт на аэродроме. Самолет как раз отогнали в сторону, а мы садились в автобус.

Но сейчас у меня было такое ощущение, что какая-то часть меня все еще бродит по Москве и продолжает вести разговоры, из которых полностью мне понятна только самая небольшая часть.