Святослав. Великий князь киевский - Юрий Лиманов

Ожидавшие своих князей бояре и старшие дружинники потянулись вслед за ними, кланяясь степенно великому князю, стоявшему у двери. А у того для каждого находилось доброе слово, каждого знал по имени и помнил, где и в каком бою кто отличился.

Когда в гриднице остались лишь свои, великий князь кивнул сыну, которого словно не замечал до той минуты:

— Идём!

Святослав вслед за ним вошёл в стольную палату. Отец сел на стольце, указав сыну на лавку рядом с собой.

Вся ярость кипевшая в княжиче, все злые, горькие слова, что выкрикивал он, отчаянно мчась в Киев и загоняя коня, — всё вдруг куда-то испарилось, и остался он, мальчишка, и огромный, красивый, могучий, зрелый муж, его отец и великий князь.

   — Обидел я тебя? Прости, — прямо начал отец. — Ты первый в малинник залез.

   — Она тебя не любит! — обрёл голос княжич.

   — А я и не требую, чтобы любили. Хотя врёт она — меня все бабы любят! — самодовольно усмехнулся великий КНЯЗЬ.

От этих слов всё всколыхнулось в Святославе, и он закричал ломающимся голосом:

- Она ненавидит тебя! И я ненавижу! Как ты мог опоганить всё. Растоптать... воспользоваться тем, что ты господин... Ты посмотри, до чего мать довёл своими наложницами...

   — А вот мать — не твоё дело, — чуть повысил голос Всеволод, словно лев прорычал.

   — Она моя мать, она страдает, и именно поэтому это моё дело! — теряя над собой контроль, закричал Святослав. — А тебя никто, кроме киевских да черниговских баб, не любит!

   — Это не так уже мало, сынок. Дай Бог, чтобы о тебе так убивались, когда тебя не станет, а уж обо мне в голос реветь будут! — Всеволод опять усмехнулся самодовольно, стукнул по резному поручню стольца кулаком и сказал: — Всё, закончили. Я Неждану отпускаю. Мне в её слезах купаться радости нет. А ты волен поступать как тебе вздумается. Иди.

И было столько силы, столько властности в этом «иди», что княжич попятился, потом повернулся и пошёл к выходу. Когда уже открыл дверь, услышал:

   — Я приказал сегодня баню истопить вечерком. Велю тебе со мною быть.

Неожиданный и непререкаемый приказ отца заставил Святослава задуматься...

Он поднялся в свою светёлку. Лёг на ложе и против желания легко уснул.

Проснулся княжич весь в испарине.

Солнце закатывалось. Из окошка сладко тянуло с поварни пирогами, и Святослав почувствовал зверский голод. Спустился вниз, велел холопу окатить себя водой, прошёл на поварню и получил огромный кусок пирога с зайчатиной и луком.

Лениво дожёвывая последний кусок, подумал, что все княжеские дома — и Олегов дворец, и в Почайне отцов дворец, и в Чернигове — все они выстроены на одну колодку, и можно запутаться, где ты. Было в этом что-то хорошее, постоянное, успокаивающее и надёжное, и что-то раздражающее и тревожное. Полная потеря личности, наверное?.. Да ещё отец... Вот приказал он в баню с ним идти, и он пойдёт и слова не скажет. Потому что отец умеет подавлять всех... Или вообще власть такова по сути своей, по самой природе, что все, кто стоит внизу, теряют свою личность, независимо от того, кто эту власть воплощает?.. А отец умеет внушить и трепет, и страх Господень и заставить выполнить приказание...

Получалось, что княжич помимо воли начинает опять восторгаться отцом, как восторгался им всегда, с раннего детства, даже осуждая и временами ненавидя его из-за отношения к матери. Наваждение какое-то...

«А вот возьму и не пойду к нему в баню», — подумал он вяло, понимая, что всё едино: хорохорься не хорохорься, а приглашение отца — честь, и от неё не откажешься. А откажешься, с отца станет — велит с дружинниками привести...

Баня стояла в глубине банного двора. Вокруг раскинулось несколько небольших банек на каждый день, из тех, что можно было протопить одной охапкой дров. А главная баня была особенная: просторная, тёсаные брёвна пригнаны так, что и конопатить не надо, в парной степень поднималась под самый потолок, и выдержать большой пар на верхней ступеньке могли только самые отъявленные любители жара. Печь с калильными камнями смотрела огромным зевом, в неё можно было сунуть целый воз поленьев. И ещё был сделан греческий водопровод: по медным трубам из огромного чана горячая вода текла к лавкам, и можно было сразу же набирать её в бадейки, не вставая с места, только подними задвижку. Греческий водопровод был устроен не в каждой киевской бане, Всеволод своим гордился и следил за его исправностью, строго спрашивал с холопов и дворского. Собственно мыльня располагалась рядом с парной. Она поражала размерами и светлой, скоблёной сосновой отделкой.

Княжич разделся в сенях, выбрал веник, бадейку и вошёл в парную, чтобы прошиб первый, самый злой пот.

Он смутно различил холопа, который выплеснул на печные камни ковш кваса, и сытный, хлебный дух ударил внос. Пар заволок всё кругом. Княжич по памяти, ощупью, подошёл к степени, взобрался на второй приступок и лёг, блаженно расслабляясь. Холоп сунулся было с веничком, но княжич движением руки отослал его — хотелось просто лежать и впитывать в себя жар, насыщенный квасным духом.

Из мыльни донёсся женский смех, потом визг.

Святослав насторожился. Вспомнился рассказ Нежданы. Смех повторился. Святослав испуганно сел.

«Что же это такое? — подумал он. — Неужели отец решился устраивать непотребство в доме, когда мать в Киеве? А я как же? Я зачем здесь?..»

Дверь распахнулась, в проёме её появился отец, всё такой же огромный, сильный, с веником в руке, облепленный берёзовым листом.

   — Вот он где! — закричал Всеволод громко. — Опоздавшего в десять рук мылить!

Отец посторонился, и в парную вбежали девки, голые, скользкие, распаренные, визжащие, с веничками, мочалами, сурожским мылом, и с хохотом набросились на княжича, тормоша, переворачивая, бесстыдными руками хватаясь за самое сокровенное, щекоча, намыливая и прижимаясь. Он с ужасом почувствовал, как в нём стремительно растёт желание, попытался противиться ему и отбиться от девок, но вскоре понял, что воля его парализована...

Они сели вечерять вдвоём с отцом.

Святослав жадно выпил подряд два кубка кислого рейнского вина, не разобрав толком его вкуса, и только после того, как приятно закружилась готова, смог взглянуть на отца — ярость уже не туманила ему сознание кровавой пеленой.

Отец всё продумал заранее! Он специально надругался над ним, отдал его в руки развратных девок, чтобы насмеяться, и теперь сидит, ухмыляясь, довольный собой, и заботливо угощает,.. Господи, он даже не может вспомнить, с кем из этих девок согрешил. Помнит только, как умело и бесстыдно ласкали они его, возбуждали и как похохатывал рядом отец, подзуживая, натравливая их, словно свору собак на волка...

Отец поднял кубок.

   — Твоё здоровье! — И пригубил.

Святослав ждал, что сейчас он заговорит о том, что вот, мол, теперь можешь возвращаться к Неждане, поскольку поравнялся с ней в непотребстве. Но Всеволод заговорил совсем о другом:

   — Через месяц большой съезд князей. Думаю, соберёмся у меня в Почайне. Мать уже сегодня туда выехала...

«Вот почему он так смело девок в мыльню согнал!» — мелькнула мысль.

   — Надо там хозяйским глазом за порядком проследить. Со всей Русской земли съедутся князья. Дружинников и бояр придётся за стенами дома селить. — Отец опять пригубил. — Будем на съезде княжения пересматривать. Слишком много лучших столов Мономаховичи захватили. Если удастся, и тебя на стол посажу.

   — Куда? — мгновенно забыв о своих мыслях, спросил Святослав.

   — На кудыкину гору, — хмыкнул насмешливо отец. — Куда удастся. Главное, на первую ступеньку княжеской лестницы ногу поставить, князем утвердиться, а не изгоем... Дам тебе Вексича в наставники. Он боярин опытный, мудрый и нашему дому предан. Тебе уже шестнадцать скоро, пора. Я тоже в пятнадцать впервые на стол сел.

Великий князь задумался. Он вспоминал.

Как давно всё было — целых двадцать пять лет назад. Старый Векса поехал с ним в далёкий Карачев, первый княжеский стол Всеволода. И всё-то княжество поменьше боярской вотчины было. Но как бы мала ни была волость — всё же престол. И никогда боярину, хоть завладей он землями обширнее Киевского княжества, не стать князем Рюриковичем, не войти в единую семью... Хотя многие великие бояре уже женятся на младших княжнах, и дети у них наполовину Рюриковичи, а всё равно — боярские дети, не княжичи. И начинать им с детской дружины. И двигаться вверх по дружинной лествице, а не по княжеской, не от престола к престолу, а от милости к милости, сперва в детской, потом в младшей, потом в старшей дружине — нарочитым мужем, вельмим мужем[19], боярином, ближним боярином, великим боярином...

Суров закон единокровия. Надо успеть, пока власть в руках, посадить сына на видный стол...