Канашибари - Ангелина Максимова

Свет, падающий на фусума, погас, а когда вновь загорелся, бумага была снова белой, и «невидимка» вырисовывал новые чернильные линии.

— Это еще не все, — прохрипела Минори, еще не до конца отойдя от произошедшего.

И у меня сердце колотилось в груди, как бешеное, а в ушах шумела кровь. Я закрыла глаза и приказала себе успокоиться.

Мысленно я мрачно посмеялась сама над собой. Видимо не так уж сильно я готова расстаться даже с обонянием. Что уж говорить о жизни… Я оттолкнула несвоевременное воспоминание.

— Хината, смотри скорее. Надо решить этот хандзи-э, часы заново отсчитывают время.

Я бросила взгляд на столик: может, мне показалось, но песка как будто стало меньше.

Я перевела взгляд на фусума и поморщилась. На меня мрачно и даже презрительно взирала огромная толстая жаба, держащая в одной лапке тяван[39], а другой взбивающая в нем с помощью часена[40] — бамбукового венчика — чай.

— Зная, как я люблю матчу, ты не запомнила что-то про эту картинку?

— Такой не было, — простонала Минори.

— Не раскисай, — бросила я. — Думай!

На первом ребусе отгадка была зашифрована с помощью чтений иероглифов слов, обозначающих объекты изображения. Что нарисовано здесь? Жаба, венчик, пиала, чай — «гама», «часен», «тяван», «тя».

«Гама», «часен», «тяван», «тя». «Часен», «гама», «тя», «тяван». «Тя», «тяван», «гама», «часен». «Тяван», «часен», «тя», «гама»…

— Тягама! — Воскликнула я, и теперь уже Минори бросила на меня удивленный взгляд. Но уже через секунду она поняла и быстро вывела на листе 茶釜 — «чайник».

— Так, это было не сложно, — подвела итог я. — На картинке было мало элементов. Так что не расслабляйся.

— Думаешь, это не все?.. — Сморщив нос, спросила Минори. Ответом ей стали короткая мелодия и новый чернильный танец на фусума.

Теперь линии сложились в изображение мужчины в кимоно, который с помощью катаны разрубил на две части котел.

— Они уменьшили нам время, — прошипела Минори.

Я бросила взгляд на песочные часы: теперь было очевидно, что песка в них гораздо меньше, чем в первый и даже во второй разы.

— Давай рассуждать. На картинке мужчина, катана[41], котел. Еще, может быть, кимоно. «Дансей», «катана», «кама», «кимоно». «Катана», «кама», «дансей», «кимоно». «Кимоно», «кама», «дансей», «катана»…

— Не сходится, — я закрыла глаза, пытаясь не поддаваться панике. — Минори, есть идеи?

— Не знаю, мне ничего не приходит на ум! Может, синий? У него кимоно синее. Это «ао». «Ао», «дансей», «кимоно», «кама». «Кама», «ао», «катана». «Ао» и «дансей», «ао», «кама»… Сочетаний таких слогов не существует!

Песчинки падали вниз одна за другой, так что в верхней половине часов песка осталось не больше, чем на пару миллиметров. И только эти миллиметры отделяли нас от проигрыша. В первую очередь, меня.

Я глубоко вдохнула и выдохнула. Затем снова внимательно посмотрела на хандзи-э.

Мужчина с катаной в руках разрубает напополам котел. Это очень странная картинка. Может ли катана быть настолько острой и крепкой, чтобы разрубить котел? Тогда, может, таким образом подчеркивается качество оружия? Крепкий, острый, сильный, мощный, смертоносный, отточенный… Нет, все не подходит. Но зачем кому-то вообще разрубать котел? От эмоций? Мужчина на рисунке выглядит сердитым. Злость, ярость, обида, гнев… Нет, все не то. Мы что-то делаем не так, раз все не сходится.

Делаем…

Может, внимание должно быть привлечено к действию мужчины? Он разрубает котел на две части. Нет, не то. Разрезает?

Резать.

«Кири» и «кама». Нет. «Кама» и «кири».

«Камакири»!

Неаккуратно, кривыми линиями, оставив несколько капель на бумаге, я вывела чернилами カマキリ — «богомол».

Одновременно с тем, как последний слог катаканы отпечатался на листе, верхняя половина песочных часов опустела, а Минори закашлявшись, наконец задышала.

Я и сама судорожно выдохнула, невольно потянув носом воздух. Ощущался запах чернил и древесины.

Снова заиграла мелодия, теперь уже показавшаяся мне ужасно резкой и неприятной. Меня охватило беспокойство, что эта игра будет продолжаться и продолжаться, пока мы не проиграем…

Однако на этот раз музыка не стихла. Она продолжила играть, а в фонарях на полу загорелся огонь, осветив комнату приятным мягким светом.

Фусума раздвинулись, и музыка смолкла. Еще мгновение мы стояли, но затем я решительно зашагала в следующую комнату. Она была абсолютно пустой, только в центре стоял чайный столик, заставленный едой.

Минори с опаской заглянула в комнату и, увидев наш приз, радостно забежала внутрь.

— Мы сделали это, Хината! Мы снова выиграли! — Прокрутившись вокруг себя на одной ноге, девушка схватила меня за предплечья. — Спасибо тебе! Без тебя я бы точно не справилась.

Я натянула улыбку и аккуратно высвободилась из хватки Минори, ощутив вспышку боли в раненой ноге.

— Нам надо куда-то все это сложить, — сказала я, повернувшись к столу. — Тут еды не на один раз.

— Эх, у нас ни сумки, ни пакета, — Минори поджала губы.

Я стянула с головы темно-синюю толстовку, оставшись в черной майке. И сразу почувствовала себя некомфортно. Подавив ненужные чувства, я подошла к столу и стала аккуратно укладывать еду в толстовку, завязав ее узлом и обхватив обеими руками.

— Нам надо найти, где мы проведем эту ночь. Необходимо безопасное… относительно безопасное место. И желательно не попасться сейчас никому на глаза.

— Почему?

Я многозначительно посмотрела на свою ношу.

— А-а-а… — протянула Минори, и в ее глазах появились огоньки тревоги.

— Думаю, не все здесь добывают еду только с помощью тобаку, — добавила я.

Минори нервно оглянулась, словно ожидала, что кто-то прямо сейчас покажется в этой комнате и отберет наш выигрыш.

— Пойдем. Думаю, можно спрятаться в каком-то из комбини или кафе. Потом узнаем, заперты ли квартиры в домах. В них может быть комфортнее. Правда, верхние этажи не выглядят надежно…

— Но пока еще ничего не упало, — произнесла Минори, оглядываясь. Мы уже вышли на улицу.

— Пока, — отозвалась я. Мы поспешно направились в глубь одной из улиц, и Минори то и дело вырывалась вперед на своих длинных ногах и с пустыми руками. Когда она поняла, что я не могу идти так быстро, а в руках у меня выигранные продукты, Минори потянулась к импровизированному мешку.

— Давай теперь мне, — произнесла она смущенно. Я отдала подруге свою ношу, и мы зашагали дальше.

Мы не знали, куда идем, потеряли место, откуда пришли и, конечно, не узнавали ничего вокруг, хотя подобные, но не настолько запущенные, районы можно было увидеть и в Токио, и в других городах.

Остановились мы только тогда, когда почувствовали себя более или менее в безопасности, отдалившись от места проведения кайдана и тобаку. Все это время мы прислушивались к шагам и